Завещание старого вора - Евгений Евгеньевич Сухов
Глава 5
Отставник
Майор Бережной быстро спустился по широкой лестнице, вышел на проспект и направился в сторону Мещанской улицы, где проживал подполковник запаса Александр Федорович Рогов. Этот человек был поистине легендарной личностью. Более двадцати лет он проработал в Московском уголовном розыске, принимал участие в раскрытии многих сложных и нашумевших дел, обладал ясностью мышления, не обветшавшей даже с годами. Александр Федорович мог назвать поименно всех членов преступных сообществ. Он безо всякого труда, как если бы смотрел по фотографии, детально описывал их внешность, без запинки называл тюрьмы, куда отправлялись его подопечные, был настоящей находкой для молодых сотрудников.
А в этот раз серьезная помощь понадобилась самому майору Бережному.
Ефим Григорьевич наведывался к Рогову довольно часто. Особенно когда в делах участвовал кто-нибудь из прежних подопечных этого человека. Одно дело – сухие страницы протоколов допроса, и совсем другое – живое интересное повествование с подробностями, которые не услышишь нигде, очень полезными для расследования.
Ефим Григорьевич прошел по помпезной улице, по обе стороны которой стояли трехэтажные дома, украшенные балкончиками и полукруглыми эркерами. Некогда это были доходные купеческие особняки. Вскоре он заглянул во двор углового здания, на первом этаже которого проживал отставной подполковник Рогов.
Окна его квартиры были распахнуты настежь. В проеме между двумя цветами, разросшимися в горшках, стоявших на широком подоконнике, майор увидел седую голову ветерана уголовного розыска.
Черты лица тонкие и правильные, с прямым аккуратным носом и ямочкой на узком подбородке. На выпуклом лбу глубокая и прямая морщина, придававшая его облику некоторую жесткость. Ее подчеркивала и папиросина, зажатая в зубах. Курил он по-особенному, сбрасывал пепел не на кусты сирени, густо разросшиеся под окнами, а в спичечный коробок, который держал в руках.
В нем присутствовал какой-то врожденный аристократизм, разительно отличавший его от сослуживцев. Возможно, причина была в том, что родом он был из дворян, чего никогда не скрывал. А работа в уголовном розыске была продолжением семейной традиции. Его дед и отец служили в уголовном сыске еще в царские времена.
Увидев майора Бережного, подошедшего к дому, Александр Федорович приветливо махнул ему рукой и поинтересовался:
– По делам каким, Ефим Григорьевич, или просто так, чайку попить?
– День добрый, Александр Федорович! Мне ваша консультация нужна. Можете выйти на несколько минут?
– А ты бы зашел ко мне. Тут моя хозяйка чаю хорошего раздобыла, – мягко настаивал Рогов. – Угощу с превеликим удовольствием!
– Как-нибудь в следующий раз с большой охотой, а сейчас у меня дел много. Боюсь не успеть.
– Если так, то сейчас выйду. Ты пока посиди вон там на лавочке, под деревом в тенечке. Жарко сегодня, – проговорил отставной подполковник, показал на могучую липу, широко раскинувшую свою крону в глубине двора, над деревянным забором, и тотчас скрылся в глубине комнаты.
Погода действительно стояла нисколько не холодная. Воздух, прогретый июльским солнцем, насыщенный цветочным дурманом, надушенный прелыми листьями, колыхался над асфальтом зыбким маревом. Но в тени было хорошо. Атмосфера располагала к некоторой задушевности и доверию.
Майор Бережной достал пачку папирос «Герцеговина Флор». Вовсе не для фасона, а чтобы порадовать себя ароматным табачком. Папиросы дорогие, не всякий раз и купишь. Поэтому приходится экономить, курить табачок поплоше. Но сегодняшний день был именно таким, когда хотелось вкусить аромата.
Ефим закурил и долго держал теплый дым где-то в глубине легких. Он чувствовал, как тот заблудился и бродил где-то по альвеолам. Потом, достаточно порадовав нутро дымом, майор выпустил тонкую зыбкую струйку на свободу, прямо навстречу порыву ветра. Тот растрепал серое облако, разбросал на клочья и отнес куда-то в кроны деревьев.
Майор Бережной едва успел выкурить папиросу до середины, как из подъезда вышел Александр Федорович. Только сейчас, рассматривая его в полный рост, Ефим понял, насколько он постарел за последние месяцы. Фигура, прежде такая ладная и крепкая, как-то вдруг ссохлась, а сам Рогов заметно ссутулился. Это был старик, пусть все еще крепкий, имевший в руках силу, но уже сгибавшийся под тяжестью прожитых лет.
Одет он был броско, модно, в темно-синий строгий костюм. Такова была еще одна особенность отставного подполковника. Даже дома Александр Федорович не делал скидки на обыденность, одевался так, как если бы намеревался отправиться в театр.
– Рассказывай, что тебя привело ко мне, – сказал он и присел рядом.
Майор Бережной раздавил окурок о дно жестяной банки, прилаженной к скамье чей-то мастеровитой рукой, и подробно, не упуская малейших подробностей, рассказал о двойном убийстве, произошедшем на улице Ямской.
Александр Федорович выслушал его внимательно, ни разу не перебил, не задал ни одного уточняющего вопроса, лишь едва кивал, подбадривая рассказчика.
– Значит, говоришь, на столе лежали два туза, – наконец-то произнес Рогов и внимательно посмотрел на майора Бережного.
Когда-то, будучи еще совсем молодым оперативником, Ефим находился в подчинении у подполковника Рогова. Их отношения в тот период больше напоминали общение старшего товарища с младшим, чем начальника и подчиненного. Вот и сейчас он услышал те самые интонации, которые в былые времена заставляли его напрячься и внимать каждому слову мудрого наставника. Майор даже голову слегка приподнял, опасаясь пропустить нечто важное. Вроде бы и сам уже давно не тот безусый шалопай, каковым пятнадцать лет назад заявился в уголовный розыск, а вот заговорил наставник, и Бережной вновь почувствовал себя несмышленышем. Большую роль опыта и авторитета в отношениях между людьми никто не отменял.
– Именно так.
– Знаешь, Ефим, я вот вспоминаю, что перед самой войной была такая жестокая банда «Два туза». Она из одной молодежи состояла. Самому старшему было двадцать пять лет. Когда ты об этом сказал, так я буквально даже поежился. Вот только действовали они не в Москве, а в области: в Волоколамске, Орехово‑Зуеве, Коломне, Можайске. В общем, география у них
