Дела святейшие - Дельвиг Полина Александровна
Месье Леруа резко подался вперед. Все остальные притихли. Софи встала и тоже сделала шаг навстречу.
— И вот что я вам скажу, мистер Смотрите-ка-кой-я-честный, мне на вас наплевать. Все знают, что вы меня ненавидите, и мало кого удивит, если еще до захода солнца вы обвините в убийстве именно меня.
Полицейскому уже нечего было терять, конфликт достиг максимума, и попытаться как-то сгладить ситуацию значило показать всем, что он спасовал перед какой-то заезжей выскочкой.
— Мадам, я, наверное, вас огорчу. — Месье Леруа постарался вложить в голос весь сарказм, на какой был способен. — Возможно, вы мне даже не поверите, но в девяноста девяти случаях из ста богатый человек гибнет именно от руки одного из наследников. А у мсье Ласмэ наследников, кроме вас, нет. — Заметив, как дернулось прекрасное личико, быстро переспросил: — Или я ошибаюсь?
Софи раскрыла было рот, чтобы сообщить полицейскому, что тот действительно ошибается и у покойного есть и иные наследники, но тут же сообразила, — она может неожиданно лишиться половины, если не целиком всего наследства. Нет, историю про покинутую дочку она оставит на самый крайний случай.
— Думайте, что хотите, только я невиновна, — произнесла вдова, усаживаясь в кресло. — Сотня человек это сможет подтвердить. А если вам и этого покажется мало, то сообщаю: большую часть наследства я собираюсь потратить на благотворительность — со смертью моего любимого мужа жизнь потеряла для меня всякий смысл.
Окружающие отвели глаза. В ярко накрашенных устах блондинки фраза прозвучала почти насмешкой.
— Да, да, так и запишите: в отличие от вашей противной дочери, я любила Петера совершенно бескорыстно.
Полицейский Леруа нахлобучил фуражку и сухим от ненависти голосом произнес:
— Мадам Ласмэ, вы затеяли, нет, не со мной, с правосудием, слишком опасную игру. Однако, зная уровень вашего интеллекта, я ни секунды не сомневаюсь, что вы ее проиграете. И в свою очередь обещаю, что сделаю все возможное, дабы вы были изобличены и понесли заслуженное наказание. Думаю, стоит начать с вашей биографии.
Ухоженные ручки с хрустом сжали плетеные подлокотники.
2
Как ни странно, но в детстве маленькая Зося Поплавска, а именно так на самом деле звали белокурую вдову, отчаянно страдала из-за своей внешности. Зося была некрасивым ребенком, точнее, неинтересным. Неяркие, как у большинства натуральных блондинок, черты лица казались еще более смазанными благодаря отменному аппетиту. Девочка любила хорошо поесть и годам к семи живо напоминала ту самую пухлую булочку, которыми так любила лакомиться. Опасаясь насмешек, маленькая Зося, как могла, старалась компенсировать недостатки внешности дерзостью и безоглядным авантюризмом. Казалось, нет ни одной пакости, на которую девочка не была бы способна подбить окрестную детвору: они привязывали пустые консервные банки к автомобилям, бросали дрожжи в соседские выгребные ямы, а по ночам устраивали кошачьи концерты, от которых и у кошек случались сердечные приступы. Ей не исполнилось десяти, когда она вручила своей младшей сестренке бубен, соседскому хромому мальчишке — пластмассовую дудочку и отправила сей трогательный дуэт в буквальном смысле на паперть. Стоя перед небольшим костелом на окраине Варшавы, малыши извлекали из своих жалких инструментов еще более жалкие звуки и наверняка не снискали бы ни денег, ни славы, когда бы неподалеку, сложив в беззвучной молитве ручки, не рыдало горькими слезами пухлое белокурое существо. Прохожие с удивлением оглядывались на странную группу: «Девочка, что случилось, почему ты плачешь?» В ответ Зося начинала плакать еще сильнее. Указывая дрожащим пальчиком на мало что понимающих музыкантов, она шептала едва слышно: «Мне... мне их так жалко! У них мама умерла...» Какое сердце способно такое выдержать! Не зная, как еще помочь сироткам, добрые дяди и тети извлекали из своих кошельков купюры и гладили плачущих детей по головкам: «Бедные, бедные дети...»
Некоторое время дела шли неплохо. Троица объедалась пирожными, покупала самые дорогие игрушки и уже подумывала прикупить в центральном магазине гоночный велосипед, как все закончилось страшным скандалом: доходный бизнес погубило неумение останавливаться вовремя. Детишкам вдруг подумалось, что история, с которой они выходили на публику, не слишком увлекательна, следовало бы добавить чуток деталей. И чем более душераздирающими будут эти детали, тем щедрее им станут подавать. Фантазии Зосе было не занимать, и вскоре достопочтенная варшавская публика внимала новым ужасающим подробностям из жизни сирот: «Мама у них умерла, и дом сгорел... А папа пьяница... Бабушка продала все имущество и уехала в Америку... Они живут под мостом, в коробке из-под апельсинов, а еду отбирают у собак...»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})В округе росло возмущение, люди никак не могли взять в толк, как такое могло произойти в самом центре Европы и куда только смотрят власти? Чудовищной историей заинтересовался сам мэр. Подъехав к детишкам со всей своей свитой, он буквально за пять минут вытряхнул из маленьких негодяев правду: две сестры и мальчик приезжали каждое утро к костелу из соседнего городка. Разумеется, хорошо выспавшись и плотно позавтракав. Родители их живы, здоровы, вполне обеспечены и пребывают в святой уверенности, что малышня под наблюдением старшей сестры до обеда гуляет и загорает на пляже.
Всыпали тогда Зосе по первое число. Но почему-то больше всего девочке запомнились не угрозы и возмущение взрослых, а унижение, перенесенное от одноклассников. Те, конечно, втайне завидовали ее финансовому успеху, но перед взрослыми выложились по полной программе: и собрание устроили, и бойкот объявили, и еще долго дразнили ее «толстой побирушкой».
План мести Зося вынашивала все лето. А уже третьего сентября город был буквально окружен кольцом врачей и прокурорских работников. Практически все учителя и ученики единственной в городе школы лежали в больнице с жестоким расстройством желудка. В поисках источника страшной эпидемии столичные чиновники перевернули весь город и его окрестности. Анализы брали у людей, домашних животных и даже птиц, пролетающих на зимовку, тщательно исследовали воду и почву, проверили всех поставщиков мяса, фруктов, а также их родственников. И долго бы еще пришлось ломать голову, что за странный мор напал на жителей вполне чистого и благополучного городка, если бы загадочная болезнь непостижимым образом не обошла нескольких человек. По странному стечению обстоятельств все они были или друзьями, или членами семьи Зоей Поплавской. Данный факт заинтересовал не только медиков, но и полицию. В результате несложного расследования выяснилось: некая толстая девочка все лето ходила по столичным аптекам, в больших количествах скупая слабительное.
На этот раз инцидент в школе разбирать не стали: Зоею отчислили без всяких собраний. Документы передали инспектору по надзору за несовершеннолетними, и всей окрестной детворе категорически было запрещено с ней дружить. Родителям девочки ничего не оставалось делать, как отправить Зоею на другой конец страны, к бабушке, подальше от разъяренных жителей города.
Ссылка пошла девочке на пользу. Ее больше никто не кормил пирожными, она заметно вытянулась, похудела и, как следствие, похорошела. Вот только ее характер от этого лучше не стал. Все так же, исподтишка, Зося пакостила окружающим, доводя бедную бабушку до слез, и в конце концов рассорила ее почти со всеми соседями.
Очередного апокалипсиса удалось избежать лишь благодаря проезжавшему мимо немецкому дальнобойщику. Влюбившись в белокурую полячку, он уговорил ее бежать с ним. Девушке к тому времени исполнилось шестнадцать, она чувствовала себя совершенно взрослой, и совета ей спрашивать было не у кого — родители давно поставили на ней крест.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Года два Зося колесила со своим любовником по разным странам, спала в машине, мылась в дорожных забегаловках. Годам к восемнадцати ей это изрядно надоело, и, без всяких объяснений, на очередной стоянке, она пересела в проезжавшую мимо машину с голландскими номерами и укатила в неизвестном направлении, бросив несчастного немца проливать слезы на обочине.