Джулия Бьянки - Демоны Микеланджело
— Он как живой! Вы просто-таки чародей, Микеле…
Синьор Буонарроти не считал себя чародеем и не особенно верил в существование таковых, а обычному человеку, неспособному перемещать предметы по воздуху посредством заклинаний, чтобы вывезти статую, потребуется транспорт. Чужаку, пробравшемуся на виллу, не было резонов связываться с прислугой или местными поселянами, если он хотел сохранить секрет. Зато договориться с кучером той же самой повозки, которая привезла статую, было самым простым и очевидным решением. Он прикрыл глаза, пытаясь вспомнить возницу.
Цепкая память художника тотчас представила ему образ человека, который сидел на козлах, нахохлившись как ворон в морозный день. Он даже принял телегу, выезжающую из рассветного марева, за похоронную карету с чумным доктором на облучке. Возница кутался в темный плащ, шляпа была надвинута на самые брови, а половина лица обмотана какой-то тряпкой; из страха перед мором многие взяли в обычай прикрывать лица тканью, пропитанной уксусом, ароматным маслом или травяным отваром. Нет, он не сумеет узнать возницу, даже если столкнется с ним лицом к лицу.
Другое дело его подмастерье: паренек торговался с кучером, когда нанимал повозку, просидел с ним рядом на облучке не меньше получаса, таскал груз, наверняка он хорошо запомнил парнягу в лицо. Покончив с делами в доме семейства де Розелли, Микеланджело обернул чистой холстиной гипсовую форму для отливок, прижал локтем к телу, и окликнул Тонино…
* * *Кипучая натура синьора Буонарроти не выносила спертого воздуха, низких потолков, а самое главное тупого, многочасового ожидания. Поерзав на скамье битый час, он не выдержал и решил уйти, но оставил Тонино сторожить появление возницы:
— Если этот чертов кучер появится, ты ничего ему не объясняй и не выспрашивай, а просто сговорись, чтобы он пришел в нашу мастерскую. Скажи, для него есть работа.
— Какая? — глаза парнишки округлились от удивления.
Микеланджело запустил пальцы в густую темную бороду и поскреб подбородок:
— Ну, какая, по-твоему, работа может быть в мастерской? Повозка у него крепкая?
— Вроде крепкая, синьор Буонарроти.
— Тогда скажи: нам надо перевезти несколько кусков гранита.
— Гранит очень тяжелый, синьор, он может не согласиться…
— Тьфу, чтобы ты был неладен, бестолочь! Мы не собираемся ничего никуда возить, я просто хочу поговорить с ним лично, для этого надо, чтобы он пришел в мастерскую, потому что мне уже тошно от сидения в этой провонявшей помоями харчевне, а когда появится этот тип, неизвестно. Понял теперь?
— Ага! — мальчишка кивнул головой так, что едва веснушки не посыпались.
— Теперь слушай внимательно. Скажешь этому пропойце…
— Сомневаюсь, что он пропойца, синьор, с виду мужик здоровый и рука тяжелая.
— Пропойца он или просто дармоед, сейчас неважно, главное, объясни ему, что мастер, дескать, человек щедрый, и хорошо заплатит за работу. Ясно? — он наставлял подмастерье, не слишком искушенного в искусстве лжи, и скрепя сердце, вложил в ладонь парнишки сразу несколько серебряных монеток, поблескивавших как рыбья чешуя. — Вот тебе деньги. Пересчитаешь при нем несколько раз. Потом выдашь ему одну монету, как бы в задаток за работу, и добавишь, что остальное он получит у мастера. Справишься?
— Ага. Дело нехитрое! — заверил его паренек и улыбнулся.
* * *Дверь харчевни громко хлопнула, вытолкнув синьора Буонарроти под порывы ветра. Он забросил на плечо полу плаща и споро зашагал из одной таверны в другую, ближе к зданию Синьории. Здесь любили собираться писцы, судейские чиновники и молодые юристы, со многими скульптор был коротко знаком и надеялся выведать у них подробности насчет духовной синьоры де Розелли. Люди всегда охотнее говорят о благих делах, чем делают их на самом деле!
Хотя винцо здесь было вполне пристойным, настроение царило тоскливое. Нотариусы и чиновники постукивали кружками и обсуждали странности людской натуры. Казалось бы, в городе свирепствует мор, смерть стоит у каждого порога, но добрые флорентийцы не торопятся зафиксировать свою последнюю волю в письменном виде. Микеланджело заказал кувшин вина для всей компании и собрался задать пару вопросов, когда в таверне появился синьор Таталья. Скульптор уже готов был улизнуть, как нашкодивший мальчуган, из опасения, что правовед потребует арестовать его за порчу имущества доверителя, но синьору Таталья было не до него.
Он выглядел подавленным — чего стоит закон в Республике, где заведомого преступника выпускают по воле некоего духовного лица? Даже без документа, который возможно оспорить в суде! Конечно, он имеет в виду маэстро Ломбарди, официального наследника мессира Бальтасара.
* * *…Синьор Таталья далеко не молод, потому хорошо помнит времена, когда мессир считался состоятельным человеком. Он держал выезд, ставил на запятки пару лакеев, каменьям в его перстнях завидовала добрая половина горожан, он мог себе позволить спекулировать недвижимостью или вложить средства в торговлю, но всему предпочитал занятия наукой. Поговаривали, что за умение варить золото из поручных средств и даже оживлять мертвецов он расплатился собственной душой. Но судя по результату, сделка вышла невыгодной. Алхимические штудии требовали больших расходов: мессир выписывал из Персии чудодейственную красную глину, из далекой Индии — какую-то особую ртуть, из холодных северных краев — жир морской змеи, из Севильи — манускрипты, писанные на неизвестном языке прямо поверх человеческой кожи, и так до бесконечности. Собственные финансы мессира Бальтасара быстро истощились, но его охотно кредитовали. Синьор Таталья не знает, какие обещания повелитель демонических сил давал кредиторам — возможно, рассчитаться золотыми слитками, которые получит в ближайшем будущем или снабдить их эликсиром вечной молодости, но даже синьора де Розелли — дама весьма рачительная и благоразумная в тратах, ссудила ему крупную сумму денег под весьма символический процент.
Мессир, как человек предусмотрительный оставил завещание, в котором отписал все свое имущество некоему маэстро Ломбарди, поименовав оного «учеником и другом». Проще говоря, обязанность погашать долги мессира, достигшие гигантского масштаба, была возложена на наследника. Маэстро пришлось бы продать и обветшалый, но все еще дорогостоящий особняк и все что в нем есть, и землю, на которой он стоит, и даже библиотеку, лабораторные финтифлюшки и одежду покойного — если найдутся желающие заплатить за подобное барахло, чтобы удовлетворить требования кредиторов. Поверенные подготовили надлежащие иски, маэстро оказался в тюрьме как должник. И тут началось форменное светопреставление: сперва маэстро обвинили в колдовстве и едва не сожгли, затем отправили работать в карантин, оправдывая это вопиющее попрание закона «благом общества»! Ну как этот горе-наследник подцепит заразу и тоже умрет, или хуже того — сбежит? Кто возместит долг его клиентке — синьоре де Розелли?.
* * *Дожидаться, когда синьор Таталья обсудит с коллегами все юридические уловки, к которым намеревается прибегнуть для взыскания долга и обрушит свое крючкотворское мастерство на его голову, Микеланджело не стал, а спокойно и тихо покинул таверну.
Короткий осенний день выгорел дотла и обернулся сумерками цвета пыли. По площадям Флоренции снова каркали вороньи голоса доминиканцев, взлетело вверх горячее пламя — горожане прощались с суетой, бросая в огонь все, на что упала тень греха. Он собственными глазами видел, как летит в огонь толстенная книга — редкий, избыточно иллюстрированный трактат по анатомии, покупку какового он не смог бы позволить себе даже в лучшее время, однако не успел протолкнуться к огню достаточно близко, чтобы спасти книгу. Страницы превратились в жирные клочья пепла, которые взмыли вверх и осели на город ночной темнотой. Зеваки встречали каждый брошенный предмет восторженными криками: зрелище, все что им нужно — зрелище! Однажды они с криком и восторгами сожгут заживо своих нынешних наставников. Иллюзий о совершенстве человеческой природы у него давно не осталось.
Микеланджело свернул в пустую улочку и споткнулся о каменные блоки — материал отменного качества привезли сюда несколько лет назад, для стройки, которую патронировал его покровителя Лоренцо ди Медичи. Но великолепный синьор умер, стройка оказалась заброшена, камень разрушился от непогоды, в расселинах проросла чахлая трава. Подобные неухоженные места множились по всей Флоренции, разъедали ее прекрасный лик подобно тяжелой болезни. Скоро сорняки заполонят и разрушат все мостовые, среди них будут пастись козы, фонтаны обмелеют и пересохнут, штукатурка осыплется с фасадов, высокие печные трубы обвалятся. Где-то утробно ухнула сова — Флоренция, его дивный город, стремительно превращалась в подобие Рима, на руинах которого властвуют варвары. Среди упадка и страха невозможно создать нечто прекрасное.
