Дэвид Лисс - Ярмарка коррупции
– Ну, посмотрим.
В это время мы проходили мимо темного переулка. Я сгреб Литтлтона за шкирку и втолкнул туда. Он потерял равновесие, а я тем временем выхватил пистолет и направил дуло ему в лицо.
– Мне платят за то, что я делаю. Если понадобится, я не колеблясь начиню Гринбилла свинцом. Если надо, я могу его задушить, или переломать ему ноги, или засунуть его руку в огонь. Вы способны на это, мистер Литтлтон?
К моему удивлению, он не испугался и не запаниковал, а только удивился:
– Должен отдать вам должное, Уивер, вы доходчиво объясняете. Возьму свой шиллинг и буду радоваться, что мне не надо никого поджигать.
Я убрал свой пистолет на место, и мы продолжили путь. Казалось, что Литтлтон через минуту выбросил инцидент из головы. Он вел себя как пес, который, позабыв о побоях, лежит довольный у ног поколотившего его хозяина.
– Если вас интересует мое мнение, Аффорд сам во всем виноват, – сказал он. – Со своей политикой и все такое.
Я насторожился:
– При чем здесь политика?
– Вы ведь не думаете, что он ни с того ни с сего вдруг заговорил о бедняках, так? Поскольку близятся выборы, он делает для тори все, что может.
Это был новый поворот. Я думал, что состоятельный священник просто сует свой нос в чужие дела. Но если проблемы Аффорда связаны с выборами, все может быть гораздо сложнее, чем я предполагал.
– Расскажите мне, как грузчики связаны с выборами, – попросил я.
Я недостаточно хорошо разбирался в подобных делах. Единственное, что я знал, – это что виги представляли интересы нуворишей, людей без титула и родословной, не желавших, чтобы ими управляла Церковь или корона. Тори были партией старой аристократии и приверженцев традиции, людей, которые желали, чтобы Церковь играла такую же важную роль, как прежде, чтобы власть короны укрепилась, а парламента – уменьшилась. Тори грозились покончить с коррупцией, сопровождавшей новые деньги, но многие считали, что ими движет желание разорить нуворишей, дабы состояние тех вернулось к старым семьям. Я путал партии, пока мой друг Элиас с типичным для него циничным остроумием не предложил простое мнемоническое правило: виги – это вши, а тори – тираны.
Однако меня всегда удивляло, что тори пользовались большой поддержкой у бедных и недовольных. Виги могли предложить трудовому люду гораздо больше надежд на лучшее будущее. Например, виги боролись за отмену ограничений в продвижении по службе и изменили клятву верности, которую должны давать правительственные или муниципальные чиновники. Теперь подобную должность мог занимать не только член Англиканской церкви, но любой протестант. Они ослабили власть Церкви и церковных судов, с тем чтобы Церковь не могла силой удерживать купцов, которые переросли их приходы. Тори продолжали быть оплотом традиции и противились переменам. Они призывали вернуться к временам, когда люди жили проще и были добрее, когда сильные мира сего защищали бедных. Они не имели ничего против старых поверий вроде магии и колдовства и того, что король может вылечить золотуху одним прикосновением. Виги помогали человеку поверить, что он может достичь большего, в то время как тори внушали ему гордость за то, что он англичанин.
По выражению лица Литтлтона можно было заключить, что он знает еще меньше.
– Ну, откровенно говоря, я не совсем понимаю, что движет Аффордом, – сказал он. – Что может быть проще: грузчики – это грузчики, а торговцы чаем – это торговцы чаем. Но Аффорд, видимо, считает, что это политика. Я слышал, как он говорил, что хочет, чтобы тори победили на выборах в Вестминстере, и что лучше он встретится с самим дьяволом, чем допустит, чтобы виги снова вернулись. Да вы сами знаете этих церковников. Тори обещают им вернуть былую власть, дать им право говорить нам, когда мочиться, а когда опорожняться. Ничего нет ближе сердцу священника, чем политика тори.
Я сплюнул. Ведь одним из кандидатов тори на выборах в Вестминстере был Гриффин Мелбери, муж Мириам. Я особо не вдавался в политические перипетии и, проживая вне Вестминстера, оставался безучастным к выборам, но одно я знал точно: я желал, чтобы Мелбери не победил. Почему Мириам вышла за него? Почему покинула своих единоверцев и меня, променяв на человека, который заставил ее сменить веру? Если попытки Аффорда помочь грузчикам приведут Мелбери к победе на выборах, я бы предпочел, чтобы недоброжелатели Аффорда привели в исполнение свои угрозы, а грузчики были доведены до нищеты.
Я все еще не мог примириться с тем, что Мириам вышла за этого человека. Я никогда его не видел, но в моем воображении он представлялся высоким, хорошо сложенным, мускулистым, с утонченным лицом. Наверняка он обладает истинно английским обаянием и легкостью в общении. Все, что мне было о нем известно, – это то, что он из знатной семьи землевладельцев, приверженцев тори, что его отец и дядя были членами парламента, а его два брата – священниками. До сего времени он служил в одном из карманных округов, но благодаря хорошим связям с некоторыми епископами Англиканской церкви, пользующимися влиянием в Вестминстере, решил участвовать в выборах в этом округе, возможно, одном из самых важных во всей стране.
Да, обаяния Мелбери наверняка не занимать. Ему удалось убедить Мириам обратиться в англиканскую веру. Совсем молоденькой она вышла замуж за сына моего дяди Мигеля, неприветливого малого, который погиб в море, едва узнав жену. Я познакомился с ней, когда расследовал смерть своего отца, и был уверен, что она испытывает ко мне такие же горячие чувства, как я к ней. Но вопреки тому, чему нас учат романы, мы живем в мире, где прагматизм важнее романтических идеалов. Сидя с романом на коленях, мы можем сколько угодно грезить о рае в шалаше, но подобные идеи не более чем плод воображения. В жизни все иначе. Нам необходимы пища, одежда и достойные спутники. И еще хорошо бы жить, не страшась кредиторов.
Я знал все это, но тем не менее просил руки Мириам. В ответ она сказала, что мы слишком разные люди. Я знал, что она права, но это не помешало мне повторить предложение руки и сердца. После третьего отказа я оставил попытки, считая, что настаивать глупо и унизительно.
Несмотря на это, мы продолжали видеться. Я перестал домогаться ее руки, но страсть не угасла, что было ясно без всяких слов. Она знала об этом, не могла не знать, но, несмотря на это, искала встреч со мной. Однажды вечером она пришла в дом моего дяди на авдалу – завершение субботы. Я почувствовал, что в тот вечер она была особо внимательна ко мне. В свете фигурной свечи, одурманенный сладким ароматом курений, я ощущал жар ее глаз на своем лице.
Мириам была ослепительно красива в синем платье и шляпке, из-под которой выбивались темные локоны.
Она была прекрасно сложена и хороша лицом, со смуглой кожей и изумрудно-зелеными глазами. Но если бы мне вскружила голову только ее красота, я был бы глупцом, ведь красивых и доступных женщин в Лондоне не счесть. В Мириам меня восхищали ее острый ум и чувство юмора, ее жизнелюбие. Судьба обошлась с ней жестоко. Она рано вышла замуж за молодого замкнутого парня, которого едва знала и, насколько могу судить, не любила. Спустя несколько месяцев после свадьбы он пропал без вести, но она осталась под опекой моего дяди. И несмотря на его щедрость и благожелательность, она мечтала о независимости.
Помимо своей воли Мириам оказалась в центре аферы с акциями «Компании южных морей», с которой я связывал смерть своего отца. Ей повезло гораздо больше, чем ему. Компания щедро заплатила ей за молчание. Эти деньги принесли ей независимость, хотя какое-то время она сохраняла тесную связь с родителями своего покойного мужа.
В тот вечер мы были одни. Тетя, гости и мой дядя, который желал видеть Мириам моей женой почти так же, как я, оставили нас наедине. Дядя сделал вид, что в этом нет ничего предосудительного. Мириам могла бы возразить. Она могла бы смутиться и уйти, но она этого не сделала. Она продолжала сидеть и велела принести еще вина.
В начале вечера мы сидели в противоположных концах комнаты, но странным образом оказались на одном диване. Я сказал «странным образом», но это неправда, каждое перемещение было тщательно спланировано с моей стороны. Например, я вставал, чтобы взять что-нибудь, и садился ближе к ней. Я ронял пуговицу, поднимал ту с пола и садился еще ближе к ней. После каждого перемещения я проверял ее реакцию и не встречал неодобрения.
И мы оказывались все ближе и ближе друг к другу, пока наши губы не встретились. В тот вечер я выпил лишнего, но прекрасно помню, как все началось.
Между нами оставалось лишь несколько дюймов, и она говорила о книге, которую недавно прочитала, и что было в ней интересного. Я едва слушал ее, так меня оглушили выпитое вино и страсть. Наконец, когда я не мог более сдерживаться, я погладил ее по щеке.
Она не отшатнулась, а, напротив, придвинулась ближе, потершись о мою руку, словно кошечка, и я склонился над ней и поцеловал.
