Дэвид Лисс - Ярмарка коррупции

– Я сделаю вид, что не слышал никакого шума, – сказал Нейт Лоут.

Я подошел к камину и исследовал дымоход. Узкий – но пролезть, на мой взгляд, можно.

– Пойду я, пожалуй, спать! – крикнул я Лоуту. – На сегодня хватит разговоров.

– Хорошего тебе сна, дружище, – сказал он. – И не забудь про обещанную шлюху.

Я согнулся и протиснулся в камин. Внутри было холодно и душно, в одно мгновение мои легкие покрылись копотью. Я вылез обратно, с помощью напильника оторвал кусок одеяла, обернул им голову, закрыв нос и рот, и снова нырнул в камин.

Я полез вверх, хватаясь за выступы и подтягиваясь. Я продвинулся всего на один-два фута, но все же это был прогресс. Проход был у́же, чем мне сначала показалось, и я едва полз. Я двигался с поднятыми руками, зажав в одной руке прут, и опустить их не было возможности. Камни врезались мне в грудь, острые края царапали кожу и рвали одежду. Кусок одеяла, которым я закрыл рот и нос, не давал мне дышать.

«А если мне не удастся отсюда выбраться? – подумал я. – Утром увидят, что меня нет, и уйдут, а мое тело будет гнить в камине».

Я затряс головой – отчасти чтобы отогнать эту мысль, отчасти чтобы освободиться от маски, закрывающей лицо. Лучше дышать копотью, чем вообще не дышать. Узел на маске вскоре развязался, и одеяло спало. Я тотчас пожалел об этом, потому что копоть забила мне рот и горло. Дышать будто бы стало еще труднее, чем прежде. Я закашлялся так, что казалось, мои легкие разорвутся, а звук, отраженный стенами дымохода, наверняка был слышен по всей тюрьме.

Однако я знал, что у меня нет другого выхода, как двигаться вперед. Я потянулся и нащупал еще один выступ. Подтянувшись, я сумел продвинуться еще на пару футов. Пот, смешанный с сажей, превратился в грязь, покрывшую мои руки и лицо, забившую нос. Один сгусток образовался прямо у ноздри, и я совершенно зря потерся носом о стену, пытаясь его стряхнуть. От этого нос еще больше забился, и дышать стало почти невозможно.

Когда оторвавшийся камень угодил прямо в свежую рану на моей груди, я подумал: мне ни за что не выбраться отсюда. По крайней мере сейчас. Нужно вернуться назад, отчиститься от грязи по мере возможности и обдумать дальнейшие действия. Однако, попытавшись двинуться вниз, я обнаружил, что обратного пути нет. Чтобы протискиваться вниз, у меня не было упора. Взявшиеся ниоткуда острые куски кирпича впивались, как гвозди, в руки и ноги. Я не мог повернуть голову, чтобы осмотреть дымоход и установить, откуда они взялись. Значит, иного выхода, кроме как двигаться вперед, у меня не было. Но вскоре я понял, что двигаться вперед тоже не могу. Я нащупал руками уступ, но подтянуться не мог – лаз был чересчур узким.

Я действительно застрял.

Мною овладела безумная паника. Картины одна другой ужаснее высветились в моем воображении, подобно вспышкам фейерверка. Меня ждала участь еще более страшная, чем определенная судьей его величества в ближайший день казни. Я извивался и проталкивался, подтягивался и изгибался, но в результате продвинулся лишь на пару дюймов.

Оставалось одно – воспользоваться железным прутом. Конечно, шуму это наделает больше, чем хотелось бы, но теперь избавление с помощью тюремщиков казалось мне желанным. Я начал колотить о стену дымохода, насколько это было возможно в столь стесненных условиях. Так как руки у меня были вверху, пыль и камни полетели прямо мне в лицо. Я, насколько сумел, опустил голову и снова ударил о стену. А потом еще раз.

Продолжалось это пять минут, или час, или два часа? Не знаю. Я потерял счет времени, отчаянно молотя прутом о стену. Я кашлял сажей, грязью и кирпичной пылью. Зажмурившись, я бил прутом снова и снова, тот болезненно вибрировал в моем кулаке. Я молил Бога, чтобы прут не упал в бездну.

Наконец я почувствовал дуновение холодного воздуха и, когда решился открыть глаза, увидел, что мне удалось проделать маленькое отверстие. Не больше яблока – но и этого достаточно. Воздух был спертым, но для человека, который не надеялся, что вообще будет дышать, он казался благоуханным. Я стал работать с утроенной силой.

Вскоре отверстие было достаточного размера, чтобы сквозь него можно было протиснуться. Я двигался медленно, потому что в помещении, куда я попал, было не светлее, чем в дымоходе. Протиснувшись, я обнаружил, что оказался на фут выше уровня пола. Если бы я бил стену немного ниже, я бы не выбрался.

Ньюгейтская тюрьма очень старая, и многие ее помещения не используются. Скорее всего, я попал именно в такое. Оно было просторным, вероятно, раза в три больше моей камеры. Здесь был склад сломанной мебели, штабели которой доходили чуть не до потолка. На полу был мусор, который от старости рассыпался, когда я на него наступал. Повсюду висела паутина, попадавшая мне в глаза, в рот и в нос.

Вскоре я освоился в темноте и увидел, что в комнате нет окон, но есть дверь с висячим замком, который я быстро сбил все тем же драгоценным прутом. Я попал еще в одно помещение с решеткой вместо двери, но вскоре, осмотревшись, нашел винтовую лестницу, ведущую вверх.

Поднявшись по ней, я обнаружил еще одно помещение с решеткой. Я взломал дверь, но за ней оказалась лишь следующая винтовая лестница. И потом еще один этаж, а за ним еще один. Я не мог радоваться, что удаляюсь от земли, но, по крайней мере, удалялся от своей камеры.

Наконец я оказался в большом помещении. Оно тоже было темным и нежилым. Однако в дальнем конце был виден свет. Я пошел на свет и вскоре обнаружил окно с решеткой. Любого другого человека это, наверное, привело бы в отчаяние, но я проделал такой тяжелый путь, что обрадовался окну с решеткой так, словно оно было открыто и подле него меня ждала хорошенькая девушка, чтобы помочь вылезти. Прутья на окне оказались старыми и ржавыми. Через час я с ними справился и, выбравшись в окно, оказался на крыше соседнего здания.

Шел холодный, почти ледяной дождь. Меня пробрала дрожь, когда я в темноте ступил в лужу, но я был рад дождю, так как он смывал с меня грязь. Я поднял голову к серому от туч небу и тер лицо, пока вода не смыла тюремную сажу, а мой нос не перестал чувствовать тюремную вонь.

Тело мое обрело свободу. Однако я не видел способа спуститься вниз. Обойдя крышу несколько раз, я убедился, что ни лестницы, ни чего-либо похожего на ней нет. Прыгать вниз с такой высоты и надеяться остаться в живых или, по крайней мере, не переломать ноги было глупо. Мне удалось выбраться из темницы, но я не мог найти способ спуститься с высоты трехэтажного дома, чтобы обрести безопасность.

Я знал, что медлить нельзя. Если мое отсутствие обнаружится, пока я нахожусь на крыше, меня, несомненно, поймают. Поэтому я принял неожиданное решение. Хотя по природе своей я человек скромный, я разделся догола и сделал из одежды веревку. Привязав ее к крюку, торчащему из крыши, я сумел спуститься довольно низко. Веревка заканчивалась футах в шести от земли. Я приземлился на ноги (на которых оставались туфли) и упал в ледяную воду. Ноги отозвались резкой болью, особенно левая, сломанная в той, последней, схватке на ринге, но я был цел, невредим и абсолютно свободен.

Вприхромку я отправился по холодному ночному Лондону нагишом.

Глава 4

Я хорошо понимаю, что с моей стороны жестоко держать читателя в неведении относительно того, чем закончатся мои похождения по улицам Лондона – продрогшего, голого, преследуемого всей силой закона, – но мне снова необходимо обратиться к прошлому, чтобы читателю стало понятно, как я оказался на скамье подсудимых, обвиняемый в убийстве Йейта.

Я намеревался использовать подобострастного Джона Литтлтона – грузчика, которого дал мне в помощь Аффорд, но, прежде чем отправиться по этому следу, я решил сначала проверить собственную версию. Литтлтон упомянул мистера Денниса Догмилла – торговца табаком, чья жадность привела к тому, что грузчики объединились во враждующие группы. Если Аффорд в своих проповедях защищал грузчиков и тем навлек на себя неприятности, было бы странно, если бы Догмилл ничего не знал об этом. Вряд ли он сам мог быть автором записки, которую я видел, но я предполагал, что либо он причастен к этим угрозам, либо будет решительно настроен найти того, кто это сделал, чтобы доказать свою непричастность.

Из опыта мне было известно, что торговцы табаком часто проводят время в кофейне Мура, расположенной неподалеку от доков, и поскольку в свое время я оказал мистеру Муру кое-какие услуги, то полагал, что он не откажется помочь мне в этом деле. Я послал ему записку, в которой спрашивал, бывает ли Догмилл в его заведении.

Он незамедлительно ответил, что Догмилл действительно часто наведывается к нему, хотя в последнее время стал бывать реже, поскольку занят предвыборной кампанией, агитируя за вестминстерского кандидата вигов. Он также писал, что Догмилл собирается прийти как раз сегодня во второй половине дня, чтобы встретиться со своими соратниками.