Елена Ярошенко - Карающий ангел
По моим представлениям, такое радикальное средство должно было принести пользу. Маруся, мокрая с головы до ног, наконец замолчала.
— Возьми себя в руки, — мой тон был строгим, я где-то слышала, что в моменты истерики только это и помогает. Говорят, еще очень неплохо дать истеричке пощечину, но мне было жалко Марусю, у нее ведь это не хроническое. — Говори, что случилось и почему ты так безобразно орешь!
— Прости, Лелечка, я не сдержалась, — кроме капель минеральной воды, по Марусиным щекам потекли и слезы. — Вот, смотри!
И она протянула мне намокший газетный лист, расползающийся под пальцами.
— Читай! Читай, Леля, читай!
— «Наш французский корреспондент сообщает из Парижа…»
— Да нет, внизу в отделе «Происшествия», в средней колонке!
— «Бандитский налет на контору нотариуса. Вчера вечером было совершено вооруженное нападение на нотариальную контору господина Вишнякова в Штатном переулке близ Смоленского бульвара… — Мне тоже захотелось громко закричать, но я взяла себя в руки и дрожащим голосом продолжила чтение. — Труп владельца конторы был обнаружен…»
Отшвырнув газету, я позвала:
— Шура!
Мой зов все-таки получился похожим на крик. Горничная отделилась от стайки слуг, продолжавших толпиться в дверях, и робко подошла ко мне.
— Помоги мадемуазель Мари привести себя в порядок. И мне приготовь одежду для выхода. Нам срочно нужно в город. Если без нас придут визитеры, особенно если это будут господа Здравомысловы или Щербинин, пусть оставят письменные сообщения. Положи бумагу и карандаши в прихожей. Если кто-то из них пожелает нас дождаться, пусть ждут, но я не знаю, когда мы будем. Все. Одеваться!
Горничная Шура и бывшая камеристка, а ныне личный секретарь Маруси, Евгения, увели мою заплаканную подругу. У меня была пара минут, чтобы допить остывший кофе и подумать о тщетности всего земного.
Пока мы с Марусей одевались, кто-то из слуг успел поймать извозчика, и, спустившись вниз, мы смогли сразу же устроиться в поданной к подъезду пролетке и попросили возницу трогать. Обернувшись назад, я заметила, что следом за нами двинулась целая процессия — непосредственно за нашей пролеткой в открытом ландо катил «шляпа», приодевшийся, видимо в целях маскировки, несмотря на теплую погоду, в клетчатую крылатку, а в хвосте обоза трусила еще одна лошадка, впряженная в облезлую коляску. В коляске, прикрывшись сложенным мольбертом, сидел некто, и мне не составило большого труда угадать, кто именно.
Что ж, отрадно, что наш Микула Селянинович на посту, но для нашей сегодняшней миссии такой пышный эскорт был нам ни к чему.
— Голубчик, — прошептала я извозчику в спину, — я кладу тебе в карман полтинник. Сейчас свернешь в Кривоарбатский переулок, потом выедешь по Плотникову в Сивцев Вражек, развернешься и по Малому Власьевскому двигай к Гагаринскому. Там остановишься возле серого дома с аркой, мы быстро соскочим с твоей пролетки, а ты еще постой немного в переулке, чтобы движение перекрыть. Понял?
— Ой, барыня, что-то больно мудрено…
— Да чего ж тут мудреного? Покрутись по узким переулкам, где экипажам развернуться и разъехаться сложно, а потом высадишь нас у проходного двора в Гагаринском!
— Эвона как! Чай, от мужа или от любовника скрываться изволите? За сложность маршрута надо бы прибавить…
— Ладно, знаю вашу присказку, овес нынче дорог… Ты давай поворачивай, куда сказано, не в свое дело лезть тебе незачем! Видишь, у нас в хвосте еще два экипажа плетутся? Оторвешься от них — получишь целковый. Поторопись!
— Целковый — это дело, только уж обмануть не извольте!
Вдохновленный моим обещанием, извозчик так затейливо запетлял по кривым арбатским переулкам, что преследователи, неспособные предугадать каждый новый маневр, стали на поворотах отставать, и вскоре наш возница оставил их далеко позади.
Высадив нас у проходного двора в Гагаринском и получив заветный рубль, хитроумный извозчик так развернул лошадь поперек переулка, что ни пройти, ни проехать по нему стало невозможно. Мы же с Марусей, не дожидаясь, пока подтянутся наши преследователи, из которых наиболее нежелательным был, конечно, «шляпа», нырнули в арку проходного двора.
Мне довелось хорошо изучить проходные дворы вокруг Арбата в период моего третьего замужества, когда склонный к транжирству актер преследовал меня с наглыми требованиями немедленной оплаты его просроченных векселей.
Увидев издали благоверного, я сворачивала в первый попавшийся двор, лелея надежду, что мне удастся счастливо избежать встречи с супругом… Но, увы, некоторые дворы упирались в глухую стену!
Двор, по которому пробежали мы с Марусей, не раз давал мне возможность вырваться на свободу — тройной, с внутренними арками и кривыми, извилистыми тропками, он помогал убегавшему раствориться возле Гагаринского и вновь материализоваться уже в Мертвом переулке.
Минут через десять мы оказались на Остоженке, возле дома Ады. Проходя по Мертвому переулку, мы с подругой еще озирались, но преследования не обнаружили, поэтому, пересекая Пречистенку, осмелели окончательно, уверившись, что на сегодня удалось оставить «шляпу» в дураках.
Горько плачущую Аду мы застали на диване с компрессом на голове. От нее только-только ушел полицейский дознаватель, два часа терзавший ее различными бестактными вопросами касательно покойного дядюшки.
То, что мы уже знали из утренней газеты, Ада дополнила эмоциональным рассказом, прерываемым рыданиями и горестными вздохами.
Нотариус Вишняков имел обыкновение задерживаться в своей конторе допоздна. Даже после ухода служащих он частенько проводил вечера в своем кабинете, засиживаясь над бумагами — куда было торопиться одинокому пожилому вдовцу, у которого, кроме племянницы, свихнувшейся, как он полагал, на почве женской эмансипации, никого не было.
Уж дома-то беднягу точно никто, кроме старой экономки и кота Тимошки, не ждал.
В тот роковой вечер Вишняков тоже застрял в конторе, а может быть, уйди он пораньше — остался бы жив… Труп его с огнестрельными ранами нашел в полночь дворник, удивившийся, что у нотариуса до ночи горит свет.
Вероятно, налетчики, которых, как утверждает полиция, обследовавшая помещение конторы, было трое (причем среди них находилась одна женщина), искали какие-то бумаги, потому что буквально распотрошили все папки с документами и усеяли весь пол разрозненными листками слоем в полтора аршина высотой.
Полиция требует, чтобы Ада установила, не пропало ли что-нибудь на месте убийства и если пропало, то что именно, а разве это сейчас возможно? Ада в таком горе, у нее нет ни на что сил, да и кроме того, нужно заняться похоронами — она единственная родственница старика Вишнякова, кто же еще достойно проводит его в последний путь?
Надо что-то делать, но Ада не знает, за что взяться… Она сама еще никого не хоронила, всегда дядя самолично брался за организацию похорон, ограждая ее от неприятных хлопот. А теперь его нет. И еще эти бумаги…
Служащие дядюшки разбежались, боясь повторного нападения на контору. Помочь согласилась только пишбарышня (лишний раз убеждаешься, что женщины намного мужественнее мужчин!), но бедняжка глупа как пробка и пока только рыдает за своим «Ундервудом», оплакивая страшную смерть хозяина.
Разборка документов в конторе займет не один день, а уже сейчас, кроме полиции, Аду рвут на части клиенты покойного. Ведь у всех сложные денежные вопросы — получение наследства, доверенности на управление имуществом, опека над недееспособными, судебные процессы, им срочно нужны бумаги, а Ада не в силах, ну просто не в силах ничего сделать…
Откинувшись на подушку, племянница нотариуса завыла в голос. Я тихонько сжала Марусину руку и глазами дала ей понять, чтобы она поддержала мое предложение:
— Ада, мы тебя не оставим! У Маруси есть тетушка, очень почтенная женщина, вдова, она займется организацией похорон и возьмет на себя все эти утомительные хлопоты. Варвара Филипповна ведь не откажет нам, правда, Маруся?
Маруся поддакнула, а Ада издала какой-то нечленораздельный звук, то ли всхлип, то ли вздох, который можно было принять за согласие.
