Елена Ярошенко - Карающий ангел
— Леля, — пискнула Маруся, — мне еще не доводилось без жалости стрелять, но, кажется, я этого совсем не люблю!
— Ну будем надеяться, что до стрельбы дело не дойдет. Однако, как говорится, порох в пороховницах нужно держать сухим. Смотри, какие красавцы! — Я стала бережно разворачивать промасленные тряпицы и доставать оружие. — Хорош! Это — «смит-и-вессон». А вот этот — системы «браунинг».
— Можно, я возьму этот? — Маруся вытащила изящный дамский пистолетик с инкрустированной перламутровой рукояткой.
— Нет, голубушка, лучше возьми револьвер.
— Почему? Револьвер тяжелый и страшный, а пистолетик такой хорошенький, как игрушка…
— Почему? Потому что взведенный револьвер стреляет значительно быстрее пистолета! Это хоть маленькое, но преимущество в минуту опасности. Кстати, нужно подумать, где и как мы будем носить оружие. Не надевать же кобуру!
— Может быть, просто в сумочке?
— Из сумочки нелегко выхватить оружие внезапно, запутается застежка или какой-нибудь шнурочек, и готово — драгоценные секунды потеряны! Пожалуй, нужно будет сшить специальные подвески, чтобы прятать револьверы под одеждой, а в случае нужды — быстро достать. Корсажные ленты для этого вполне подойдут, они широкие и прочные…
— Леля, но ведь оружие, спрятанное под одеждой, будет нас полнить!
— Я думаю, общество простит нам некоторое несовершенство! Ничего, накинем сверху свободные ротонды, и револьверы не будут заметны.
До глубокой ночи мы вместе с Шурой шили секретные подвесные устройства для двух револьверов, а утром отправились в Кунцево и на какой-то дикой лесной полянке пристреляли оружие, потренировавшись на мишенях из консервных банок и пивных бутылок, в изобилии валявшихся под кустами.
Маруся, всегда любившая технику, прониклась нежностью и к револьверу, быстро овладев искусством чистить и заряжать его. Стрельба подруги была не идеальной по меткости, но злоумышленник, увидев в ее руках оружие, мог бы скончаться на месте хотя бы от неожиданности, а может быть, ей еще и попасть удастся!
Надо сказать, что свободная ротонда из белого кружева на шелковой подкладке, которую Маруся вынуждена была надеть ради маскировки оружия, необыкновенно шла ей. Никто не убедит меня, что женщинам, борющимся за равные права с мужчинами, запрещено быть красавицами. Напротив, мы должны показать обществу, кто именно является венцом творения!
А Маруся в белой ротонде казалась просто Венерой, появляющейся из морской пены. И этот облик, несомненно, подходил ей больше, чем костюм шофера.
К обеду намеченные в союзники Марусины родственники собрались в моем доме. С таким энтузиазмом родня слетается только к одру умирающего богатого дядюшки, но в данном случае речь ведь тоже шла о наследстве. Потенциальные члены Клуба обойденных не заставили нас разочароваться в своем выборе.
Варвара Филипповна Здравомыслова, вдовствующая внучатая племянница бабушки Терской, привела с собой сыновей Колю и Даню — студента и гимназиста в потертых форменных мундирах.
Мальчики были тихи, хорошо воспитаны и заметно стеснялись бедности. Мне сразу захотелось под каким-нибудь благовидным предлогом всунуть Марусиной тетке деньги на новую одежду для сыновей. Впрочем, и самой Варваре Филипповне не помешало бы сменить старую блузку цвета вчерашней овсянки на что-нибудь более элегантное.
Молодой художник, Андрей Дмитриевич Щербинин, был, собственно, не совсем в родстве с Марусей и ее семейством — он оказался всего лишь крестным сыном покойной бабушки, но с раннего детства Андрей так много времени проводил в доме Терских, что его привыкли считать своим.
Старая графиня, видимо, питала к своему крестнику самые нежные чувства — она оплатила его образование в Петербургской Академии художеств, купила ему студию в Москве и собиралась отправить его в двухгодичную поездку по Италии для совершенствования мастерства. В прежнем завещании крестной художник тоже был упомянут, причем сумма, ему предназначенная, могла считаться вполне внушительной.
Узнав, что духовная графини Терской переписана в пользу внука Мишеля, Щербинин воспринял это известие спокойнее, чем другие обделенные родственники. Конечно, с итальянскими планами пришлось распрощаться, но художник уже крепко стоял на ногах — он оформил несколько постановок в модных театрах и кабаре, занимался интерьерами ресторанов и кондитерских, а кроме того, считался неплохим портретистом, во всяком случае, дамы-меценатки из состоятельного купечества очень любили заказывать ему свои портреты.
Честно говоря, я этих дам понимаю — такого красавца, как художник Щербинин, редко можно встретить среди нашей изнеженной и испитой богемы. Андрей представлял собой вымирающий тип русского былинного богатыря: рост, стать, светлая бородка, ясные голубые глаза, застенчивая улыбка — все напоминало о каком-нибудь Микуле Селяниновиче, конечно, с условием, что богатырю удалось бы получить хорошее столичное образование.
Жаль, что я уже успела поставить крест на недостойной, считающей себя сильной половине человечества и больше не ищу личного счастья. Но даже мне, вдове, глубоко разочарованной в мужчинах, доставляло большое эстетическое удовольствие созерцание красавца художника. Все-таки отдельные представители худшей половины рода людского умеют себя подать, этого у них не отнимешь.
Бывшая бабушкина камеристка Женя, уже окончательно возведенная Марусей в ранг личного секретаря, тоже была допущена к нашему стратегическому обеду.
Как и многим слугам Терских, ей должна была быть завещана некая сумма, возможно, меньшая, чем старой няне или компаньонке, прожившим в доме старой графини почти всю жизнь, но все же достаточная, чтобы заинтересовать бывшую камеристку нашей борьбой.
Мы решили, что в качестве полноправного члена Клуба обойденных Женя должна быть посвящена в наши планы и принимать посильное участие в восстановлении справедливости.
Впрочем, за столом мы никаких дел не обсуждали — мне не хотелось, чтобы гости отвлекались от еды, — кухарка постаралась с обедом, и трапеза доставляла истинное наслаждение.
Но как только общество перешло из столовой в гостиную, куда был подан кофе и десертные напитки, разговор естественно коснулся цели визита Марусиных родственников.
Маруся, имевшая большой опыт по части публичных выступлений благодаря деятельности в Лиге борьбы за женское равноправие, суммировала все наши наблюдения, подозрения и догадки и очень толково изложила их присутствующим. Ее выступление было долгим, но интересным и убедительным и прерывалось лишь сдавленными возгласами типа «Боже милостивый!» и рыданиями вдовы Здравомысловой.
В конце концов все присутствующие выразили желание примкнуть к нашим поискам истины, на что мы с подругой, собственно, и рассчитывали.
Правда, мальчикам Здравомысловым, как юным несовершеннолетним существам, отводилась самая минимальная роль, да и художника мы не хотели подвергать излишней опасности — противник, способный пойти даже на убийство, мог лишить Россию очередного таланта. И так в нашей стране имеют обыкновение попусту раскидываться талантливыми людьми, хорошо бы сберечь для Отечества хотя бы художника Щербинина. Еще не все жены фабрикантов получили по портрету, а кондитерские — по витражу его работы.
Но благородный живописец потребовал своего участия в борьбе за правое дело на общих основаниях.
После обсуждения организационных вопросов мы перешли к конкретным мелочам. Щербинин предложил простую и здравую идею — для начала поговорить с нотариусом, оформлявшим завещание крестной. У него должен был сохраниться второй экземпляр ее духовной. Если нас что-либо смутит в оформлении этого документа, мы сможем подвергнуть его судебной экспертизе на предмет подлинности.
— Правильно, Андрей! — Маруся одарила художника благодарным взглядом. — Завещание, конечно же, было составлено в двух экземплярах, и один из них был дома, в бумагах бабушки, а второй — у нотариуса.
— А как фамилия нотариуса, занимавшегося делами графини Терской-старшей? — наконец и мне удалось подать голос.
