Джон Сэк - Заговор францисканцев
«Addio, compare![5] – Он в последний раз махнул рукой вслед уходящей галере. – Addio, Cathay»[6].
Он побрел к концу причала, не замечая соленой свежести ветра и кричащих над головой чаек. Там ждал военный корабль англичан, снаряженный для плавания в Венецию. Английский принц Эдуард, новый командующий силами крестоносцев, едва услышав об избрании Тебальдо, вызвался снабдить нового папу свитой и конвоем.
Как моряк, Орфео невольно дивился этому судну. Перекрытия палубы выступали по бортам, укрепленные, по обычаю южан, клиньями, но отношение ширины судна к длине исчислялось как три к пяти, а у стройных венецианских галер это отношение было один к пяти. Ясно, это военное судно выстроено так, чтобы противостоять суровым северным морям, тогда как галера Нико Поло предназначена скользить по спокойным волнам Средиземного моря. И передний, и задний мостик корабля составлены из нескольких уровней, как у сарацинских карак, и единственную мачту венчает надстройка. Лучники и пращники таким образом выигрывали в высоте положения по сравнению с воинами боевой галеры. Корабельный зодчий расположил весельные люки всего на две ширины ладони друг от друга, так что на двух или трех гребных палубах могли легко разместиться две сотни гребцов. При свежем ветре судно могло легко делать двенадцать узлов. Никакой пират не осмелится атаковать флотилию таких кораблей.
Орфео досадливо крякнул. Даже нападение пиратов не оживит плавания. Мрачно упершись взглядом в землю, он поплелся обратно к городу. Отражение высоких стен Акры в водах залива дробилось в волнах и распадалось, подобно миражу. Если избранный папа сразу обретает дар провидения, то слова его сбудутся, и через несколько лет эти могучие стены будут повергнуты в прах. Так или не так – одно Орфео знал наверное: прихотью того же понтифика безнадежно разрушены едва возведенные замки его надежд и мечтаний.
Он задрал голову, разглядывая портовые башни. Высокие, суровые и холодные, башни стояли над ним, как в детстве, отец и старшие братья. Мальчишкой, когда старшие мужчины грозили совсем подавить его неокрепшую душу, он убегал к бабушке. И в последние годы женщины неизменно утешали его во всех невзгодах, причиненных родней, приятелями и товарищами по команде.
Так будет и сегодня. Обратив спину к военному кораблю, Орфео зашагал к дому в переулке, к которому они с Марко так весело торопились утром.
6
– Поганое дерьмо! Поганая бычья задница!
Примо грохнул кулачищем по планке сиденья на передке. Скинув деревянные башмаки, он забросил их на груду дров и слез в грязь, в которой увязли колеса его телеги и ноги по щиколотку. Обругал тяглового вола и жидкую грязь под колесами. Гроза, прошедшая ночью в горах, превратила проселок в трясину.
– У тебя же шкура будет целее, если мне не придется заново разгружать телегу, – обратился он к волу.
Выбравшись из грязной колеи, крестьянин начал свирепо обдирать ветки с придорожных сосен. Настелил гать перед обоими колесами и налег сзади.
– Ха! Тяни, Юпитер! – выкрикнул он, кряхтя и налегая плечом на повозку. – Шевелись, скелетина!
Заскрипела ось, колеса чуть сдвинулись с места.
У него чуть не лопалась спина, пятки тонули в грязи. Ноги скользнули, и он шлепнулся в лужу. Издав протяжный стон, телега скатилась обратно.
– Porco Dio! Putana Madonna![7]
Захватив из лужи пригоршню бурой склизкой глины, он со злостью запустил грязью в сторону пары приближавшихся монахов. Те шагали по колее, оставленной колесами его телеги. У того, что покрепче с виду, через плечо висела дорожная сума, а слякоти под ногами он словно бы и не замечал. Ступил прямо в лужу, между тем как маленький брезгливо подобрал подол и на цыпочках выбрался на обочину. «Дерьмо! Только этих и не хватало. Встретить на дороге священников! Да еще нищенствующих братьев!» В тот день, когда мать слегла в смертельной немочи, Примо как раз повстречал на дороге священника. И нутром, хранившим древние предания, знал, что та встреча и привела к ее смерти. Он трепетал перед духовным сословием не меньше, чем все его односельчане, но, не в пример другим, очертя голову бросался навстречу своему страху. И на подошедших иноков взглянул, не скрывая враждебности.
– Ни жратвы, ни лишних денег нет, и спасение мне без надобности, – первым делом рявкнул он.
Маленький хихикнул, тонким, почти девичьим голоском. Крестьянин с отвращением помотал головой. Не пара священников, а один монах-содомит и при нем постельный послушничек. Сам он был не хуже других мужиков и не упускал в праздничный день прижать девку в темном углу, но с мальчиком, как какой-нибудь язычник грек, ни за что не стал бы!
Примо оперся на обод колеса и встал на ноги. Стряхнул жижу с рубахи, оставив на небеленой шерсти темные бурые полосы. Грязь запеклась и на волосатых голых ногах.
Оба путника остановились в двух шагах от телеги. Маленький вылез первым, пискнув:
– Servite pauperes Christi, отец мой. Прямо как писал Лео!
– Чего это он бормочет? – перебил Примо. – Вздумает надо мной насмехаться – башку расшибу и не посмотрю на послушническую рясу.
– Он говорит, что мы должны тебе помочь, – ответил старший монах.
Примо сдернул с головы круглую шапочку и ею вытер лицо.
– Как? Вы же испачкаете надушенные пальчики! Я думал, вам позволено касаться только святых реликвий да монет.
– Нужна тебе помощь или нет? – равнодушно спросил монах.
Он явно не понимал шуток.
– Простите, простите, падре. Ясно, нужна. На дареного коня не мочись, как у нас говорят.
Он бросил послушнику стрекало.
– Держи, братец. Посмотрим, сумеешь ли воскресить этого одра. А мы, коль падре не прочь, подналяжем сзади.
Монах разглядывал вола.
– Маловат он у тебя.
– Ага. В том-то и беда. Ему всего второй год пошел, да у меня других не осталось. За отходную по моей матери падре забрал его мамашу. Вы же сами из воровской шайки, знаете, как оно бывает.
– Твой духовник имел право на посмертную дань. По старинному обычаю он берет лучшую скотину. – Бесцветные глаза монаха уперлись прямо в лицо Примо. – Человеку, которому нужна помощь, стоило бы придержать язык.
Примо выпрямился в полный рост и собирался послать собеседника куда следует, когда вмешался мальчишка.
– Я готов и жду только, когда вы оба закончите браниться.
Монах не сводил с крестьянина холодных серых глаз. В такие только заглянешь – считай, проклят. Примо теперь не с руки было с ним ссорится, так что он просто повернулся к задку телеги.
– Давайте, падре.
Тот уперся плечом в обод огромного колеса. Мальчишка с криком потянул телегу спереди, свободной рукой погоняя вола. Сосновые ветки затрещали, запах размолотой колесом хвои заглушил душный запах скотины, и телега медленно поползла вперед. Колокольчик на шее вола равномерно позвякивал.
– Толкай-толкай! – крикнул Примо. – Вывезете меня на сухое место – подвезу обоих. Теперь впереди пару лиг будет твердая дорога.
Все трое не жалели сил, и даже вол, казалось, взбодрился, почувствовав подмогу.
– Хорошая скотинка. Умница, Юпитер. Хороший мальчик. Давай, верти колеса!
Выбравшись на край ложбины, монахи радостно вскрикнули. Примо хлопнул старшего между лопаток. Монах покачнулся, однако ответил крестьянину широкой улыбкой.
– Неплохая работенка, – воскликнул он.
Примо забрался на телегу и дружелюбно предложил:
– Ну, кто тут устал? Есть место для одного.
– Нет, нам привычней ходить пешком, – возразил монах, – однако мы благодарим тебя за приглашение.
– Я бы не отказался проехаться, – вздохнул послушник и погладил правое плечо. – До сих пор болит. Ты мне поможешь залезть?
Примо протянул ему обе руки.
– Подсадите-ка парнишку, падре. Паренек весело рассмеялся.
– Слышали, брат Конрад? Подсадите-ка меня.
– Фабиано! Ты забываешься!
Примо фыркнул, дернул хорошенько, и мальчишка оказался у него на коленях. Монах сердито насупился, и отвернулся, когда послушник показал ему язык.
– Надеюсь, тебе не тяжело. Сиденье-то узковато, – обратился он к Примо.
– У меня была раз коровенка – раз в двадцать потяжельше, – добродушно проворчал тот. – Я никогда не садился доить ее у стены. Как навалится, так и вылетишь сквозь стену. – Он прищурясь смотрел на мальчика. – А наставник твой, похоже, ревнует.
И, подмигнув, он принялся беззаботно напевать:
Ехал по лесу Бова, Розабелла с ним была...
– Фабиано, – прорычал вдруг монах. – Ноги у тебя, болят!
– Пусть ваше зеленоглазое чудовище спит спокойно, – хихикнул Примо. – Ваш послушничек меня не соблазняет.
Монах сердито обернулся к нему, но мальчик заговорил первым.
– Ты женат, синьор?
– Нет, хоть и пора бы, раз мама померла. Нам с отцом нужна хозяйка в доме.
– И я когда-то надеялся, – сказал послушник, – повенчаться с кем-нибудь и нарожать малышей.
