Присцилла Ройал - Тиран духа
— Миледи, я не боюсь лечь с мужчиной, и не рождение детей меня пугает. — Юлиана засмеялась, но смех был напряженный. — Есть более непереносимая боль, чем потеря девственности или тяжкая мука рождения наследника. Да, я признаюсь, во мне нет ничего женского и я не хочу иметь ни мужа, ни ребенка. Но вряд ли это достаточная причина, чтобы отказываться от брака с вашим братом. Как вы сказали, мы с ним подходим друг другу и в наших сердцах, несомненно, возникнет со временем глубокая привязанность. Мы оба вполне благоразумны, знаем, на что мы можем рассчитывать и каковы наши обязанности в этом мире. И оба достаточно умны, чтобы быть добрыми друг к другу.
Элинор отступила на шаг и с расстояния вытянутой руки всмотрелась в бескровное лицо Юлианы. Потом отдернула капюшон, покрывавший голову подруги, и провела рукой по жесткому ежику светлых волос.
— Тогда скажи мне, зачем ты обрила волосы, Юлиана?
— Как я сказала, миледи, есть более непереносимая боль, чем потеря девственности. Я имею в виду ту, которую испытывает душа, смердящая человеческими слабостями и стоящая в огненной яме преисподней, тщетно жаждущая познать… нет, хотя бы почувствовать или даже постичь совершенную и всепрощающую любовь Господа.
— Должна я тебя понимать так, что твое желание — уйти в монастырь?
— Не просто в монастырь. Мое призвание суровее.
Настоятельница хотела было что-то сказать, но Юлиана поспешила приложить палец к ее губам.
— Нет, мне все равно, чем по строгости устава, скажем, бенедиктинцы отличаются от цистерцианцев. Все эти различия — пустяки. Моя душа стремится к жизни гораздо более суровой, чем это. Я хочу поселиться в одинокой келье, вдали от прочих смертных. Там я смогу провести жизнь отшельницей, размышляя о любви Божией во всей ее сложности. Всю ту мудрость, которую Ему будет угодно мне даровать, я передам другим, кто, подобно мне, молит о постижении этой тайны.
Элинор смотрела Юлиане в глаза, которые из карих стали почти черными. Она содрогнулась, понимая, что на этот раз вздрогнуть ее заставил не резкий порыв ветра.
— Чем я могу тебе помочь, дитя мое?
Юлиана бросилась на колени и умоляюще протянула к ней руки:
— Молю вас поддержать мое прошение перед епископом. Я хочу укрыться от мира в келье отшельницы. В Тиндале, Элинор. Ты примешь меня?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Томас как раз закончил собирать все, что было нужно для игрушечной лошадки. Палка для корпуса была прямой и достаточно прочной, чтобы выдержать все те испытания, которым ее мог подвергнуть подвижный мальчуган. Грубую мешковину для головы еще предстояло долго вымачивать в краске, чтобы она приобрела необходимую черноту, а для глаз и ушей сгодятся обрезки ткани или кожи. У кого-нибудь, конечно, найдется немного ветхих, но чистых лоскутов, которыми можно будет набить голову.
Одна из служанок с радостью дала рваной пряжи на гриву, премило покраснев, когда ее рука, словно ненароком, коснулась его руки. Его тело ничем не отозвалось на это легкое прикосновение. Поблагодарив, он благословил ее, отлично понимая, что ей понравилось бы куда больше, если бы его рука сотворила кое-что еще помимо крестного знамения. Ничего, лоскутки он попросит у Роберта. Ему не хотелось напрасно обнадеживать добрую служанку.
Сейчас, когда мальчик стал поправляться и у Томаса появилось время для себя, он вдруг почувствовал, как сильно устал от бессонных ночей. Отказываясь от сна и до утра просиживая возле постели больного, он делал это с радостью, но сейчас, оказавшись снова в своей кровати, он не мог уснуть по-настоящему из-за кошмарных снов, не оставлявших его в покое. Еще только приехав в Тиндал, он несколько месяцев боялся из-за них засыпать. Стоило ему на минуту забыться сном, как скоро он уже сидел, обливаясь холодным потом и хныча, словно маленький мальчик, от тех ужасов, которые являлись ему во сне.
Он не помнил, чтобы так сильно боялся, когда и вправду был в тюрьме и думал, что, возможно, придется принять смерть на костре, поскольку один не в меру ревностный епископ твердо вознамерился казнить его в назидание остальным. Но в снах боязнь быть изнасилованным тюремщиком и прыгающие языки пламени, которые вот-вот начнут лизать его ступни, были выше его сил. Теперь такие сны стали ему сниться реже, зато Джайлс по-прежнему время от времени являлся в них, чтобы посмеяться над любовью, которой наградил его Томас. В каком-то смысле эти сны были самые страшные.
Он сложил все, что собрал, на ступеньку и прислонился головой к стене. Прохлада камня приятно остужала его пылающий лоб. Он понимал, что нужно вернуться в комнату, где он жил у отца Ансельма, и попытаться уснуть. Его помощь сейчас никому не нужна, и, если бы он мог, самое время было вздремнуть. Он вздохнул и через узкое окно, сквозь которое свет падал на лестницу, выглянул во внутренний двор. День клонился к вечеру, и солнечный свет начал слабеть. Вот-вот должен был пойти снег. Интересно, подумал Томас, сколько еще пройдет времени, прежде чем эти хрупкие сумерки рассыплются мириадами белых хлопьев.
В глубине двора он увидел фигуры гуляющих. Две женщины и мужчина. По пестрой одежде, которая, несмотря на царивший внизу неверный сумеречный свет, сразу бросалась в глаза, Томас узнал в одной из женщин жену сэра Джеффри. Держась на некотором расстоянии, она шла следом за парой. Томас сощурился, чтобы рассмотреть их получше. Вторая женщина, без сомнения, была леди Юлиана. Томас знал, что, кроме леди Исабель, Юлиана была в замке единственной знатной женщиной, не носившей облачение. Если это так, мужчина рядом с Юлианой должен быть Роберт.
Точно, Роберт. Внимательно разглядев мужчину, Томас утвердился в своем предположении. Черные волосы, небольшой рост говорили за то, что человек внизу — брат его настоятельницы. Наблюдая, как Роберт ухаживает за своей дамой, монах удивленно присвистнул. Да, Роберт — благородный человек. Даже гуляя с Юлианой по двору, он позаботился, чтобы их должным образом сопровождали.
Неожиданно все трое остановились и оглянулись. Расстояние не позволило Томасу разобрать слова, но он услышал крик и увидел, как группа внизу остановилась и ждет, а к ним бегом приближается еще один человек.
Лорд Генри, решил Томас. По крайней мере, лицо у человека было такое же круглое, и одет он был точно так же, как Генри после охоты. После того, что совсем недавно произошло между мачехой и пасынком, вряд ли это приятная встреча. Возможно, пасынок как раз собирался попросить прощения за свой поступок? Последнее казалось Томасу маловероятным.
Монах видел, как Генри подошел к леди Исабель, обнял ее рукой за талию и теперь уже во второй раз притянул к себе. Томас перегнулся через подоконник и заметил, как Юлиана, быстро наклонившись, что-то подняла с земли, а потом сделала движение в их сторону. Роберт потянул ее назад, наклонился к ее уху и что-то тихо сказал. Потом он показал на Генри. Теперь его голос звучал достаточно громко, и Томас смог расслышать если не слова, то по крайней мере звучавший в них гнев.
Исабель повернулась в объятиях Генри и толкнула его в грудь. Вместо того чтобы отпустить, молодой человек прижался щекой к ее щеке. Она отшатнулась и снова толкнула его. Он дерзко и весело рассмеялся, и этот смех, звонкий в холодном воздухе, легко достиг окна, у которого стоял Томас.
Роберт решительно отвернулся от Юлианы. Глядя, как тот приближается, положив руку на рукоятку кинжала, Генри продолжал смеяться.
Теперь уже он оттолкнул свою мачеху и достал кинжал. Роберт вынул кинжал из ножен, и оба принялись ходить по кругу.
Юлиана с криком побежала к мачехе, показывая на что-то позади них. Оба мужчины остановились и посмотрели в том направлении.
Когда Томас, в свою очередь, взглянул туда, куда указывала Юлиана, он увидел, что к ним большими шагами, так быстро, насколько позволяла больная нога, спешил барон Адам. В его руке был зажат меч, а почти сразу за ним виднелись фигуры нескольких солдат.
— Уберите оружие, или я велю заковать в кандалы обоих, — крикнул он.
Барон был единственным, чьи слова Томас расслышал, несмотря на расстояние. Вот что значит голос командира, закаленный в сражениях, с восхищением подумал он.
Роберт и Генри убрали кинжалы. Генри поклонился и что-то сказал барону. Потом он пошел прочь.
Когда Роберт обернулся к леди Исабель, она взяла его руку и прижала ее к своей груди. Когда же он поспешно высвободил руку, она засмеялась. Ее смех прозвучал так резко, что ушам Томаса от него стало больнее, чем от холода.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Сэр Джеффри с силой впечатал обрубок правой руки в ладонь левой.
— Юлиана выйдет замуж и ляжет в постель с Робертом, даже если мне придется держать ее, пока он на нее влезет.
Элинор поморщилась.
— Я уверен, Джеффри, что это не понадобится, — Адам придвинул другу оловянный кубок с вином. — Она сама поймет, что союз этот — одновременно разумный и счастливый. Я помню ее послушной, хоть и резвой девочкой. — Он улыбнулся.
