Филипп Ванденберг - Сикстинский заговор
«Писание не учит конкретным вещам, потому что наука эта не ведет к спасению души. Вам знакомы слова из энциклики папы Льва XIII: Providentissimus Deus!»[63] (Это было замечание Его Высокопреосвященства кардинала Еллинека.)
Просекретарь Конгрегации доктрины веры продолжал: «Вы стремитесь вернуть Средневековье и утверждаете, что Писание более точно трактует геометрию, астрономию, музыку и медицину, чем Архимед, Боэций и Гален? Галилей в точности утверждал то, что ученые его времени могли доказать некоторые природные явления с точки зрения науки, в то время как другие высказывали лишь гипотезы. Он отказывался обсуждать истинность доводов первых и был прав, ведь их утверждения были доказаны научно. И он одновременно искал подтверждение новых гипотез, чтобы избавить от заблуждений последних. Существовал ли когда-либо ученый более добросовестный? Мне, по крайней мере, аргументы флорентийца кажутся вполне убедительными. Если он говорит о том, что научные доказательства не должны быть подчинены Писанию, нужно лишь объявить, что они не противоречат ему. В таком случае прежде, чем какое-либо объяснение природных явлений считать неверным, необходимо опровергнуть научные доказательства этого. Так должны поступать и те, кто сомневается в нем, а не те, кто считает его верным».
«Accessorium sequitur principale!»[64]
Кардинал Еллинек вновь постучал по столу и предложил вернуться к теме собрания. Он упомянул о случае Галилея лишь для того, чтобы доказать, что нанести вред Церкви могут не только официальные ее противники, но и невнимательность и негибкость ее приверженцев. В этой связи Его Высокопреосвященство упомянул о давнем споре доминиканцев с иезуитами о предопределении святого Августина, на основе которого были созданы оба братства.
Эти слова вызвали многочисленные замечания присутствующих: Адама Мельцера от Общества Иисуса, брата Дезидерио Скалья, епископа монастыря Сан-Карло, брата Феличе Чентино, епископа монастыря Святой Анастасии, и Его Высокопреосвященства Джузеппе Беллини, префекта Конгрегации богослужения и дисциплины таинств, ответственного за ритуальные и пасторальные литургии.
Но докладчик с трудом сумел вернуть дискуссию в прежнее русло: к росписи Сикстинской капеллы и к расшифровке непонятных надписей. Он предоставил слово главному реставратору Бруно Федрицци. Тот пространно описал сделанное открытие: восемь букв, обнаруженных на изображениях книг и свитков пророка Иоиля, эритрейской сивиллы и прочих фигур в порядке нахождения «А – IFA – LU – В – А», упомянув о техниках создания фресок и результатах химического анализа. Они были нанесены самим Микеланджело на фрески a secco вместе с другими поправками уже после завершения самой росписи – вместе с контурами и исправлениями пропорций.
Прозвучал вопрос государственного секретаря Джулиано Касконе: «Можно ли полностью исключить возможность того, что знаки, ставшие предметом дискуссии, были нанесены на фрески позже, рукой другого художника?»
Федрицци решительно отверг такую возможность и в доказательство своих слов сообщил, что неорганические красящие пигменты, обнаруженные в знаках, встречаются и в других элементах изображения ветхозаветных картин; тот, кто сомневается в происхождении знаков, должен усомниться и в авторстве Микеланджело, если говорить о росписи свода Сикстинской капеллы. «Были ли на других творениях художника обнаружены какие-либо аналогичные надписи?» (Вопрос Его Высокопреосвященства государственного секретаря.)
Ответ Риккардо Паренти, профессора истории искусств из университета Флоренции: «В соответствии с модой того времени Микеланджело никогда не подписывал своих произведений, исключая те, на которых изображал самого себя, что случалось довольно часто. Наличие черт лица Микеланджело неоспоримо в образе пророка Иеремии и святого Варфоломея, с содранной на Страшном суде кожей. До сих пор нельзя определенно истолковать эту особенность произведений мастера».
«То есть обнаруженная нами тайна характерна для творчества флорентийца». (Замечание Его Высокопреосвященства кардинала Еллинека.)
Ответ Паренти: «Конечно. Несмотря на то что, кроме Сикстинской капеллы, Микеланджело не создал более ни одного достойного произведения живописи. Как известно, роспись Сикстинской капеллы была сделана мастером в надежде заработать денег, с чувством ненависти к папе и к курии (во время создания произведения художника постоянно унижали) и вполне понятной жаждой мести. О каком бы способе отмщения он ни думал, это было не только намерение. Уже саму идею, выбранную художником для росписи капеллы папы, можно рассматривать как провокацию, если не как открытый вызов. Можно себе представить реакцию Церкви, если бы в наше время художник расписал папскую капеллу изображениями обнаженных мужчин и женщин в соответствии с современными идеалами красоты. А вместо христианских символов нарисовал бы сцены из жизни наркоманов, масонов или поп-звезд. Такого же рода скандал наверняка бы произошел».
Священное собрание пришло в беспокойство.
«Из спора с папой, – продолжал Паренти, – Микеланджело вышел победителем. Он поквитался: не использовал для росписи новозаветные, да и вообще христианские сюжеты. Да, на его фресках – мир духов, мотивы из Данте, неоплатонические образы и античные персонажи, которые считались в церковных кругах языческими. До сих пор непонятно, почему папа разрешил подобную роспись капеллы».
Прозвучало замечание кардинала Еллинека, префекта Конгрегации доктрины веры: «Его Святейшество Юлий II не только был против этого, он вел долгий спор с упрямым художником».
«Что значит «упрямый»? Все художники своевольны: они таким образом создают себе имя!» (Замечание отца Августина Фельдмана, ватиканского архивариуса и первого архивариуса Его Святейшества.)
Вопрос Его Высокопреосвященства кардинала Еллинека: «Как вас понимать, брат во Христе?»
Ответ отца Августина Фельдмана: «Очень просто. Искусство, если это настоящее искусство, не продается. Скажу иначе: глупо думать, что можно купить искусство. И наша causa – лучший тому пример. Когда Его Святейшество считал, что Микеланджело выполняет его задание, художник, который чувствовал себя униженным, мстил заказчику так, что Его Святейшество даже не заметил этого. Будем честными: картина мира, созданная Микеланджело в Сикстинской капелле, допускает любое толкование. Мнение, что художник символически изобразил три формы бытия человека, сотворенного Богом: физическую, душевную и духовную – кажется мне неубедительным. Только не в этой системе символов. Повседневная жизнь человека наполнена символами, напоминающими, предупреждающими, запрещающими, указывающими, они пересекаются или нейтрализуют друг друга. Но нет абсолютного символа, который был бы актуален всегда и имел универсальный характер во все времена и во всех культурах. Крест, казалось бы, самый древний христианский символ воскресения, в других культурах толкуется совершенно иначе. С другой стороны, для каждого понятия существует множество всевозможных символов. Я хочу сказать этим вот что: чтобы донести это до нас, ему не обязательно было использовать образы языческих провидиц. Даже если сивиллы являются частью Божественной силы, то это не тот Бог, которого Святая Церковь почитает Господом всемогущим, скорее, это один из богов Олимпа».
Его Высокопреосвященство кардинал Еллинек: «Святой отец, вы рассуждаете как еретик».
Отец Августин: «Я просто говорю о том, что должно броситься в глаза каждому образованному христианину, если он умеет видеть, и только для того, чтобы данное собрание отнеслось к обсуждаемому открытию с осмотрительностью, чтобы вдруг не оказаться в таком же замешательстве, как Его Святейшество Юлий».
«Какое же значение вы придаете надписи, которую озвучил нам Федрицци?» (Вопрос Его Высокопреосвященства государственного секретаря Джулиано Касконе.)
«Сейчас, – начал отец Августин, – я не могу дать ясного толкования восьми букв. Для решения этой загадки наверняка можно найти людей более одаренных, чем я. Но я бы хотел выразить мое отношение к возникшей проблеме. Ведь для этого, как я полагаю, мы все здесь собрались. (Одобрительный гул присутствующих.) Я думаю, что мы столкнулись с особым видом синкретизма – сочетания в одном изображении религиозных символов различного происхождения. Вследствие этого мы не замечаем внутреннего единства».
Мнение Его Высокопреосвященства Марио Лопеса просекретаря Конгрегации доктрины веры и епископа Кесарийского: «Это не ново и уже обсуждалось: синкретистами в XVI веке называли философов, сочетавших в своих учениях взгляды как Аристотеля, так и Платона, что, как известно, недопустимо. Но ваше замечание, брат во Христе, скорее касается анализа произведения, чем объяснения надписи!»
Отец Августин: «Так оно и есть. Я говорю об этом потому, что предполагаю, что и в символах скрывается предательский отзвук синкретизма».
