Далия Трускиновская - Рецепт на тот свет
Вот только откуда злодей знал, что князь и начальник его канцелярии будут искать правды у старых аптекарей?
Глава третья
Дегустаторы
Подчиненные, видя, что начальник не в духе, положили прямо посреди стола стопку конвертов с печатями, а полученные с утра депеши — чуть сбоку. Не может в Риге быть таких новостей, опоздание которых смерти подобно. Государь молод и здоров, войны нет и, кажется, не предвидится, зима — в порту тихо, так пусть уж Иван Андреич побалуется. Это и впрямь успокаивает — медленно, тонким лезвийцем, отделяешь сургучную лепешку от плотной бумаги, следя, чтобы она не треснула, и перед тобой образуется разноцветная кучка: больше всего красных печатей, попадаются и карминные — это зависит от добавки в сургуч киновари; зеленые, когда подмешана ярь-медянка, и черные, когда подмешана простая сажа.
Он и баловался — заняв руки несложным и кропотливым делом, перебирал в голове все, что знал о вражде аптекарей с Лелюхиным. Хорошо бы полицейские сыщики опросили соседей Илиша — может, кто и заметил убийцу, входящего в Зеленую аптеку. Этот убийца — из тех покупателей, ради которых и был заведен большой серебряный кофейник. Он — рижанин, Илиш знал его не первый день. Он — немолодой рижанин, бюргер, ему есть что терять, если явится на свет какая-то подробность чуть ли не сорокалетней давности.
Что же тогда произошло? И кто это может знать? Даже иначе нужно поставить вопрос: кто из старых аптекарей согласится говорить о тех временах и событиях? Герр Струве — почти приятель, а прочие — чужие. Может, стоит еще раз побеседовать со Струве, авось чего нового вспомнит? Или он чересчур огорчен и напуган смертью Илиша?
Вся надежда на полицию…
Потом Маликульмулька позвал к себе в кабинет Голицын.
— Ну, приступим, что ли? — спросил он.
На подоконнике стояла корзинка с бутылками, которых Маликульмульк набрал вчера во всех аптеках.
— Во что разливать прикажете, ваше сиятельство?
— Во что?.. А сбегай-ка ты, братец, в буфетную. Сколько там бутылок?
— Семь, ваше сиятельство.
— Четырнадцать чарок возьмешь… Сам нести не вздумай, на то у нас люди есть!
Четырнадцать чарок были доставлены в кабинет, выстроились на столе попарно, и тут князь с философом вспомнили, что недостает главного — лелюхинских бальзамов для сравнения.
— Они у княгини в кабинете, — подумав, сказал Голицын. — Она их вчера забрала на случай, если придется кого-то пользовать от простуды. Отправляйся-ка, братец, и возвращайся с добычей.
— Легко сказать, ваше сиятельство! Что я объясню ее сиятельству? Что мы устроили в вашем кабинете попойку?
— Ах, черт! Ну… ну придумай что-нибудь, ты же сочинитель!.. Ступай!
Князь был азартен. Маликульмульк слыхивал про шалости его молодых лет, что за карточным столом, что по амурной части. И вот теперь оказалось, что азарт не пропал с годами, не сморщился и усох, а жив и требует своего. Достаточно посмотреть на лицо со злодейски прищуренным левым глазом.
Маликульмульк пошел было к апартаментам княгини, но спохватился, вернулся в канцелярию и забрал срезанные печати. У него ведь была в челяди союзница, няня Кузьминишна, хотя союзница не очень надежная — того и жди от нее дурацкого доноса, не потому, что вдруг воспылала враждой, в потому, что охота покрасоваться перед Варварой Васильевной своим всезнанием и догадливостью, подтвердить перед всеми свое положение особы, приближенной к княгине.
Конечно, можно было сказать княгине правду — что производится дегустация, и не просто так, а с благородной целью. Но она, во-первых, разозлится, что князь затеял это дело без нее, во-вторых — захочет принять участие, и кончится это тем, что супруги повздорят, а кто останется виноват? Да Косолапый Жанно со своей неуклюжестью!
Проще забраться незаметно в кабинет и взять две бутылки из четырех, те две, которые уже почти пусты, а непочатые пусть остаются, иначе дегустация и впрямь кончится попойкой.
Няня Кузьминишна обреталась в девичьей и блистала не хуже молодой щеголихи на придворном балу — сидела в нарядной душегрее, присматривала за девками, занятыми рукодельем, и хвалила старые времена, когда никто знать не знал и ведать не ведал про нынешний разврат. Кабы не знать, что она состояла при Варваре Васильевне в пору первых придворных успехов будущей княгини, то, пожалуй, и поверить можно.
Тут же находилась и Тараторка, ковыряла иголочкой клочок шитья и явно скучала; в девичьей не очень-то весело, а у себя в комнатке — и того скучнее. Прошла та счастливая пора, когда ее радовали новые книжки и журналы, когда весь досуг занимали певчие пташки в клетках, а подаренная Маликульмульком «рисовальная школа» привела в восторг. Тараторка тосковала, как всякая пятнадцатилетняя девица, которой уже пора бы с кем-нибудь целоваться в темной комнате или в саду.
— Иван Андреич! — воскликнула она. — Заходите же, что вы встали?
— А ты тут отчего? — спросил Маликульмульк. — Ты бы шла к дамам, почитали бы вслух хороший роман…
— Дамы вышли в город, а ее сиятельство с мальчиками и аббатом кататься поехали, коньки с собой взяли.
— А ты что же?
— А я нездорова, — немного смутившись, ответила Тараторка.
— Простыла? Что тебе Христиан Антонович прописал?
— Да что ты, батюшка, к дитятку пристал? — вмешалась Кузьминишна. — Мало ли — съела не то, животик болит…
Тараторка ахнула, вскочила и вылетела из девичьей.
— Ну ты уж, нянюшка, девичьих секретов не выдавай, — сказал Маликульмульк и тоже вышел.
Тараторка обнаружилась за поворотом коридора.
— Я Варваре Васильевне на нее пожалуюсь! Хорошо еще, это были вы, а ну как перед кавалерами опозорит? Мало ли что… голова у меня болит! Мигрень, как у Прасковьи Петровны! — выкрикнула Тараторка.
— Слушай меня. Ты сейчас пойдешь в кабинет к ее сиятельству. Там стоят те бутылки с бальзамом, что мы давеча дегустировали. Так ты непочатые оставь, а початые принеси, — быстро велел Маликульмульк. — Его сиятельству надобно.
— А что, а что? — мигрень мигом прошла. — А для чего?
— Там другие бутылки принесены, надобно сравнить. Потом я их верну, поставлю вот тут, на полу, а ты отнесешь обратно в кабинет.
Маликульмульк страшно обрадовался, что решил эту задачку, но решение было палкой о двух концах.
— Иван Андреич, миленький, а что — это очень важно?
— Да, Тараторочка, очень. Его сиятельство хочет понять, кто Медицинской коллегии и Сенату головы морочит, рижские аптекари или купец Лелюхин. Ты же видела — тогда в гостиной уже один раз пробовали бальзамы. А теперь другие бутылки принесены…
— Ждите меня, я разом…
Она убежала, Маликульмульк остался в коридоре. Все-таки воспитаннице ее сиятельства удобнее заглянуть в кабинет, чем «послушай-ка братцу», подумал он, все пока складывается отменно. Еще бы нужно связаться с Егорием Лелюхиным, узнать про Анну Дивову. Может, там, на Клюверсхольме, удалось напасть на ее след?
Он вошел в девичью и отдал Кузьминишне конверт с печатями.
— А где же Маша? — спросила няня.
— Бог ее ведает, я за ней пошел было следом, да упустил, — соврал философ. — Передай Николеньке, нянюшка, пусть порадуется, там и зеленые есть. А я обратно в канцелярию пойду.
Он вышел, а через несколько минут появилась Тараторка, пряча под шалью бутылки.
— Иван Андреич, вы мне потом расскажете? — спросила она.
— Про бальзам?
— И про госпожу Дивову!
Ну да, подумал Маликульмульк, ну да, княгиня с дамами наверняка перемывала кости Анне Дмитриевне, а эта черная стрекоза сидела в уголке и все слышала.
— Когда удастся найти госпожу Дивову, то расскажу. Я же и сам ничего не знаю.
— Ой ли? Вы — да не знаете?
— Вы слишком хорошего мнения обо мне, Марья Павловна.
Маликульмульк поклонился и поспешил к князю.
Но из дегустации ничего путного не вышло.
— Вот, казалось бы, и я знаю толк в изысканных блюдах, и ты все на свете, братец мой, перепробовал, — сказал огорченный князь. — Языки у нас должны быть опытны по сей части. И что же? Вот только про этих двух аптекарей можно сказать с уверенностью, что они сами изготовляют бальзам свой. Попробовав неоднократно лелюхинский бальзам, выучились делать нечто похожее…
Он указал на бутылки, купленные в аптеках Оленя и Лебедя.
— Ваше сиятельство, нам отдохнуть надобно, и языкам нашим — тем паче, — подсказал Маликульмульк. — Тогда и сообразим, кому еще Абрам Кунце мог продать свой рецепт. А то языки от такого избытка вкусов ошалели и обезумели…
— Да и можем ли мы на них положиться? De gustibus non est disputandum, — вспомнил Голицын расхожую латинскую цитатку.
— Но мы уже полчаса только тем и занимаемся, что спорим о вкусах, — возразил Маликульмульк.
— Черт бы их всех побрал, — кратко резюмировал князь. — Я-то думал разгадать загадку лихим кавалерийским наскоком. Ан не вышло…
