Далия Трускиновская - Рецепт на тот свет

Далия Трускиновская

Рецепт на тот свет

Глава первая

Секрет рижского бальзама

— Что-то нужно предпринять, — сказал Брискорн. — Парнишки болтаются по Цитадели без дела, шалят. Второе окно за неделю в казарме выбили снежками. Господину Дивову не до них. А поскольку вы, Крылов, им протежируете, то придумайте что-нибудь более разумное, чем нанимать им в менторы полупьяных инвалидов.

Маликульмульк только руками развел.

В сущности, следовало поблагодарить Брискорна за то, что явился в Рижский замок и рассказал о проказах маленьких Дивовых. А чего и ожидать от мальчишек, которые все лето и осень прожили почти на улице, пока в старый домишко на Родниковой улице не явился начальник генерал-губернаторской канцелярии господин Крылов?

— Я пойду к ним, поговорю с Петром Михайловичем, — сказал он. — Более проказ не будет.

— Так и я уж говорил с Петром Михайловичем. Старик теперь, как бы этак выразиться… — Брискорн вздохнул и развел руками.

Отставной бригадир Дивов, вернувшийся на службу, потому что иначе впору было вставать на соборной паперти с протянутой рукой, в минувшем году испытал немало. Единственный оставшийся в живых сын связался с шулерами, проиграл все имущество семьи; напоследок впутался в темную историю и был убит; жена его Анна, обманутая мошенниками, ушла из дома; внуки, Саша и Митя, отбились от рук. Старик был норовистый, не умел делать послаблений ни себе, ни другим, и после побега невестки впал в жестокую хандру. Служебные обязанности исполнял прилежно — а все прочее, кроме способности служить, в нем словно умерло. И Маликульмульк это видел — да только не понимал, как тут помочь.

Брискорн, не знавший подробностей семейной жизни Дивова, полагал, будто Петр Михайлович уж малость не в своем уме. Спорить с ним было нелепо — а кто из нас, грешных, в своем уме? У каждого какая-нибудь блажь сыщется.

Маликульмульк посмотрел на карманные часы — было около четырех. Канцелярские чиновники уже разошлись по домам, до вечернего собрания в голицынской гостиной времени оставалось немало — отчего бы не прогуляться в Цитадель?

— Вы сейчас куда направляетесь? — спросил он Брискорна.

— Поеду в Московское предместье, в Гостиный двор, в книжные лавки. Я тут совсем онемечился — все Шиллер, да Клопшток, да Гёте. Куплю хоть русских журналов.

Присоединяться не предложил, помнит недавнюю обиду… Хотя торжественно мирились в кабинете князя Голицына, однако прежнего приятельства, кажется, не вернуть. Многое может приказать лифляндский генерал-губернатор: вот по его приказу рижская полиция, придя на готовенькое, раскрыла дело о похищении драгоценной скрипки работы Гварнери дель Джезу, даже докопалась, куда делись деньги, уплаченные за нее коллекционером редкостей фон Либгардом, а заодно и другие деньги — заработанные маленьким скрипачом Никколо Манчини. А вот приказать заново подружиться не может. И что за судьба такая у философа — теряет друзей, как щеголиха — ленточки и бантики…

Брискорн, решив, что долг выполнен, откланялся и вышел из канцелярии. Маликульмульк сел за стол и примостил округлый, уже двойной подбородок на широкую ладонь — как девица в окошечке, что высматривает на улице кавалеров. Брискорн прав — хороших учителей Дивову не нанять, а отставные унтер-офицеры, доживающие век при Цитадели, да дьячки Петропавловского собора занимаются бойкими парнишками постольку-поскольку. Двадцать лет назад такое обучение было делом обыкновенным, и воспоминания детства оказали Маликульмульку плохую услугу — он решил, что и в девятнадцатом веке можно учиться столь же необременительно. А о том не подумал, что у мальчиков нет богатой родни, дед им не опора, дорогу в жизни придется прокладывать самим, вся надежда — на собственную голову…

Он немного затосковал оттого, что Брискорн не позвал с собой в Гостиный двор. Вот сейчас Александр Максимович медленно выезжает с Большой Замковой на Сарайную, там извозчик уже хлестнет лошадку и пустит ее рысью, потом будет очень удобный и плавный поворот на Конюшенную… потом налево — на Господскую, еще налево — на Карловскую… направо — к Карловским воротам, и вот Брискорн уже пересекает замерзший ров, по которому носятся на коньках дети…

Он минует полосу эспланады, въезжает в Московскую улицу, катит мимо новеньких амбаров, сворачивает налево, к Гостиному двору, но там, как всегда, полно саней, и орман проезжает чуть подальше, к Благовещенской церкви… Вот! Вот то, что требуется!

Требуется стоящее возле храма двухэтажное небольшое здание с мансардой — гордость Московского предместья, Екатерининская школа. Первая русская школа в Риге, пока что — единственная, и ей вот-вот должно исполниться двенадцать лет. Если столько продержалась, значит, с ней стоит иметь дело. Срок обучения там — четыре года, после чего способные ученики могут претендовать на место в гимназии.

Но для человека, своих детей никогда не имевшего и живущего по этой части воспоминаниями двадцатилетней давности, определить мальчишек в школу — задача непростая. И Маликульмульк стал задавать сам себе вопросы. Смогут ли Саша с Митей самостоятельно ходить на занятия и возвращаться домой? Или, зная их склонность к авантюрам, лучше им этого не позволять? Тогда — нанимать ли помесячно ормана, чтобы их возил, или найти в Московском предместье почтенное семейство, живущее в трех шагах от школы? Затем — чему именно их там будут учить? Может, сразу придется брать репетиторов, чтобы они нагнали сверстников? Еще — где раздобыть все эти грамматики с арифметиками? Преподают ли теперь по славной «Арифметике» Магницкого, которая и не «арифметика» вовсе, а свод знаний по алгебре, геометрии, тригонометрии, астрономии, навигации? Или ломоносовские книги по грамматике, риторике, физике — годятся или нет?

Вот бы где пригодились советы Паррота, подумал Маликульмульк, ведь физик преподавал в Петровском лицее, знает все новинки, к тому же покупает книжки для своих сыновей. А что книжки немецкие, так это мелочи, если готовить Сашу и Митю к Петровскому лицею, то без немецкого языка все равно не обойтись.

При всей своей лени Маликульмульк готов был устраивать их судьбу деятельно и щедро. Ему до сих пор неловко было вспомнить осенние похождения. Если бы не его промашка, Анна Дивова осталась бы в Риге и растила племянников, они были бы присмотрены и ухожены, и не пришлось бы гарнизонным офицерам на них жаловаться. Значит, надобно замаливать грехи.

Вечером он рассказал о маленьких Дивовых князю с княгиней.

— Ну так и поезжай с Богом, узнай, что к чему, — распорядилась княгиня. — А бумаги подождут.

— С ними и Сергеев управится, — добавил князь. — Кстати, по дороге заедь-ка к приятелю своему, аптекарю. Опять это сословие с русскими купцами воевать собралось. Узнай, что к чему. А то мне пишут из столицы: разберись, мол, наконец! И с той, и с другой стороны кляузы шлют. А дело-то темное! Похоже, опять немцы русского человека норовят обидеть. А про этих Лелюхиных я уж слыхал — вот на том берегу их владения, целый дворец отгрохали, чуть ли не Гостиный двор с двумя этажами лавок. Может, тебе твой аптекарь по дружбе больше расскажет, чем мне бы рассказал.

— Будет сделано, ваше сиятельство, — сказал Маликульмульк. Про историю с рижскими аптекарями он слышал впервые — как потом выяснилось, зазевался и не обратил внимания на письмо из департамента мануфактур и внутренней торговли, где о ней шла речь.

Наутро он сразу из дому, с Большой Песочной, отправился в Московское предместье. Орман лихо разогнал санки по Мельничной — до Смоленской больше версты и ни одного поворота. Одно удовольствие пронестись вот этак по свежему снежку.

Московское предместье и Рижская крепость были как два разных города, один — немецкий, другой — русский. Магистрат к этому положению дел притерпелся, особо в дела предместья нос не совал, — но вот русские купцы все пытались прорваться в Большую гильдию вопреки старинным правилам. После того как в это дело вмешалась покойная государыня Екатерина, дорогу им вроде бы приоткрыли — и первого купчину, Ивана Фатова, в 1775 году приняли, осчастливив его именем Иоганна. Но намного легче с того не стало — вон, те же Морозовы штурмовали Большую гильдию примерно так, как покойный Суворов — Очаковскую крепость, а толку что-то было мало. Тем не менее купцы Московского предместья были достаточно богаты, чтобы тратить деньги на благотворительность. Когда осенью восемьдесят восьмого из столицы прибыли четверо учителей для будущей Екатерининской школы с огромным обозом книг, по их словам — стоимостью чуть ли не в тысячу рублей, купечество на радостях скинулось и собрало более тысячи — как раз хватило на постройку добротного здания возле Благовещенского храма с классными комнатами, актовым залом и квартирами для учителей.