Сергей ГОРОДНИКОВ - Алмаз Чингиз-хана
6. "Проклятье на тебе в этих местах!"
Ранним утром с пригорка, на котором накануне побывали лазутчики, Бату и джунгары наблюдали за семерыми всадниками. Те удалялись от места привала, но не в степь, а вдоль предгорий, и последний, в яркой красной одежде стрельца, уводил за собою лошадь без седока, поводья ее были привязаны к его седлу. Взгляды джунгар были угрюмыми, они толпились в нескольких шагах позади Бату, и их настроение ему не нравилось.
— Дальше не пойдем, — за спинами других вдруг проговорил разбойник с безобразно широким носом, когда Бату направился к своему коню.
— Нам добыча нужна, — с мрачным вызовом поддержал его рослый джунгар, недвусмысленно кладя большую ладонь на рукоять длинной сабли.
Бату сузил глаза в щелочки, отвернулся, чтобы они не увидели его исказившегося от презрения лица, — их было одиннадцать сабель, и на этот раз они, казалось, заранее сговорились действовать сообща.
— Те, кого мы преследуем, ищут клад с сокровищами. Клад, какой всем вам, шакалам, и не снился, — грубо попытался вразумить он разбойников, но рука его понемногу тянулась к ножу на поясе.
Рослый джунгар, словно уже выбранный на тайной сходке главарём взамен чужака, выступил на шаг вперед, заметно вынул часть длинной кривой сабли из ножен.
— Я тебе не верю, — раздельно сказал он. — Ты мстишь за кого-то из своих. А расплачиваешься нашими головами…
Он не договорил, захрипел. Стараясь выдернуть из горла нож, который остриём пробил шейный позвонок, он в предсмертном бессилии опустился на колени и повалился на щетину травы. Остальные схватились за оружие; клич — и они бы ринулись на монгола. Но клича не последовало, сказанное Бату зародило в большинстве джунгар сомнение.
— Они ищут золото. Много золота, — все же вынужден был вступиться в объяснения Бату, как огонь в тлеющей от искры сухой коре, раздувая в них это сомнение. — И мы убьем всех, кроме одного. Только он знает, где клад. Запомните, половина сокровищ ваша!
Вислоухий коротышка раньше других джунгар поймался на крючок и убрал ладонь с рукояти сабли.
— Золото? Много сокровищ? — недоверчиво заулыбался он, ощериваясь и обнажая кривые зубы, где они были не выбитыми.
Он шагнул к распростёртому на земле без признаков жизни соплеменнику, выдернул из горла нож. Затем вытер его об одежду убитого и с выражением покорности осторожно поднес вскочившему в седло надменному Бату. Другие разбойники, избегая смотреть монголу в лицо, разошлись к своим лошадям.
Вместе с Бату их осталось только одиннадцать человек. В таком числе нападать на семерых, вооруженных ружьями и пистолетами мужчин было слишком легкомысленно, исход открытого столкновения представлялся неопределённым. Рассчитывать можно было только на удачную засаду. Чтобы устроить подобную засаду, Бату хотел выяснить, какое направление изберет Мещерин. Он решил держаться его следа и не беспокоить понапрасну, создать у того впечатление, будто что-то заставило джунгар прекратить дальнейшее преследование.
Отряду Мещерина повезло. Задолго до полудня встретилось киргизское стойбище, которое расположилось возле небольшого водоёма, питаемого рукавом горной речушки. За ружье, саблю и седло умершего накануне от ранения стрельца они получили необходимое продовольствие солониной, засушенными лепёшками и недавно пойманными рыбинами. Завтрака у них не было, и они устроились на отдых внизу пологого склона пригорка, зажарили рыбины и сытно поели.
Пока остальные предались ленивому отдыху, Мещерин вернулся в стойбище. Мысленно восстанавливая рисунок плашки, он выяснил у старого тайши, какими путями удобнее выйти к нужной ему горной речке, которую никогда не видел, но знал, де, по словесному описанию некоторые из ее особенностей. В обмен за полученные сведения предупредил о разбойных джунгарах, которые рыскали поблизости.
Возле каждой из пяти больших юрт стойбища не прекращали работать женщины, мельтешили голые дети, собаки. Без какой-либо определённой цели наблюдая за ними, развалившись на прогретой солнечным теплом траве, Петька и казачок лениво жевали по кусочку солонины. Рядом дремал Румянцев; ладони у него были сложены под затылком, во рту подрагивала травинка. Неожиданно он выплюнул травинку за голову и громко вздохнул.
— Давно мне не икается. Сдаётся, жену кто-то хорошо утешает, — произнес он серьёзным голосом. Однако по виду нельзя было сказать, чтобы эта мысль очень уж его расстраивала. — А придется, как вернусь, примерно наказать чертовку.
— Правда, что ль? — лениво работая челюстями, глянул на него Петька. — Или врёшь?
Румянцев повеселел и приподнялся на локте, хлопнул его по плечу.
— Тебе разве о наших мелких заботах надо спрашивать? Ты же герой! А?! Нас… Что нас? Мещерина, царского посланника, от бесславной погибели спас!
— Как это?
Петька нехотя прекратил жевать, посмотрел на него с откровенным недоверием. Он старался понять, шутит Румянцев или говорит серьезно, и если серьезно, что подразумевает.
— Так выстрелом своим ты же прямо в глаз попал главарю разбойников?! — искренне удивился его скромности Румянцев. — Тот с седла вылетел, как дубиной по башке получил! Если бы не это, не вырваться нам из западни. Эх, завидую тебе! Да царь тебя, Петька, за такое дело с собственных рук одарит. Шубу со своего плеча, не меньше. А от девок-то отбою не будет.
Казачок прислушивался, глаза его заискрились едва сдерживаемым смехом.
— Правда, что ль? — не зная, верить этому рассказу или нет, переспросил Петька. Он повернулся к подьячему, будто именно от него ожидал услышать окончательный приговор сказанному Румянцевым.
Подьячий не слушал их, сосредоточенно делал записи в свиток. От ближней юрты отделился Мещерин. Он возвращался в сопровождении жилистого, одетого в лёгкий халат калмыка среднего возраста, лицо которого было озабоченным сообщением о джунгарах. Атаман привстал и распрямился. Начали подниматься и остальные. Надо было готовить лошадей отправляться дальше.
— Плюнь на девок, Петька, — затягивая подпругу коня, вкрадчиво посоветовал Румянцев, продолжая разговор. — Пошли в кабак. Заложим царский подарок, да так погуляем! А и пропьем, всю жизнь помнить будем.
Петька, казалось, поверил в его рассказ и предполагаемому царскому подарку задумывал иное применение.
— Ты же непьющий, — ответил он уклончиво.
— За твое-то геройство, Петька? Ты прояви щедрость, не забудь меня, обязательно напьюсь!
Румянцев весело поднялся в седло, подмигнул задохнувшемуся смехом казачку. Казачок закашлялся, нежно покраснел и отъехал к атаману.
Отдохнувшие лошади быстро удалялись от стойбища, и вскоре оно осталось далеко позади, затем пропало за холмами и пригорками. Мещерин следовал пути, о котором узнал от старого киргиза, уверенно направлял своего коня на северо-восток. Вдруг с порывом ветерка их догнал отзвук выстрела из пищали. Отряд нестройно остановился. Все прислушивались, но других выстрелов не было.
— Джунгары? — тихо выразил общую тревогу подьячий. — Два ружья у них…
Он не договорил, но все поняли недосказанное: разбойникам достались ружья погибших в расщелине стрельцов.
— Может, в стойбище пристреливают ту пищаль, которую им оставили? — предположил Румянцев.
Невозмутимый беркут плавно делал круги, парил в воздухе, осматривая землю высоко над их головами.
— Вот он-то видит, — раздельно произнес Борис, наблюдая за птицей, как будто надеясь по её поведению угадать, что же произошло на самом деле.
— Да не скажет, — сузив глаза, точно боялся, что они выдадут скрываемые от спутников мысли, отозвался атаман. Однако в голосе его проскользнуло беспокойство, связанное с чем-то другим.
Борис внимательно посмотрел на него, как будто хотел угадать его тайные замыслы, развернул коня и поскакал обратно. Мещерин заторопился в другую сторону, и отряд нестройно потянулся за ним. Лишь атаман нахмурился, еще с минуту нерешительно постоял на месте, озабоченно глядя вслед Борису, но потом все же последовал за большинством, за Мещериным.
Борис так и не догнал их. Из-за растущей тревоги никто не просил у Мещерина объяснить причину, по которой тот повернул к отрогам гор. Он держался нового направления уверенно, будто узнал в стойбище о каком-то проходе, который был удобнее и безопаснее, чем путь в обход предгорий. Скоро продвигаясь запущенной тропой меж невысокими пока отрогами скалистых гор, они расслышали впереди говорливый шум горной речки. Сбегала она оттуда, где виднелись предвестники горных хребтов западных подступов к Памиру. Им потребовалось около часа, чтобы еще при солнечном свете приблизиться к ней. Окружающая природа ограждала их стенами крутых откосов и скатов, заставляла следовать туда и так, куда и как она позволяла, словно показывая, что здесь человек всего лишь непрошенный гость. Она меняла их настроение, все посерьёзнели и произносили слова только при острой необходимости.
