Амурная примета - Евгений Евгеньевич Сухов
– Нет, – прозвучал ответ. – Никто.
Как ни пытался Гавриил Иванович Гавриков разглядеть в трупе своего бывшего друга Владислава Щелкунова, однако сделать этого не смог. И рост у Щелкунова был выше, и нос у Владислава Сергеевича был не такой уж острый и крючковатый, как у трупа. А главное – волосы. У трупа они были темные, почти черные и будто бы вились. А у Щелкунова волосы были прямые и светлые. Поэтому, когда полицейский надзиратель Коновалов вновь переспросил у Гаврикова:
– Ну что, он?
Гавриил Иванович коротко ответил:
– Нет.
И поспешил к выходу.
Когда Гавриков вернулся в Москву, то первым делом отправился в судебную палату к председателю Департамента уголовных дел статскому советнику Радченко. Геннадий Никифорович выслушал Гаврикова очень внимательно, задал несколько уточняющих вопросов и отпустил Гавриила Ивановича с миром. Сам же после окончания часа службы направился к Кавалерским корпусам, в одном из которых проживал в служебной квартире судебный следователь по особо важным делам и по совместительству его друг Иван Воловцов.
Радченко застал Ивана Федоровича совершенно разбитым. Воловцов был в халате, надетом поверх какой-то кофты, и в теплых штанах, поскольку его заметно бил озноб. Говорил он настолько сиплым голосом, что у слушающего его человека, в частности председателя Департамента уголовных дел Московской судебной палаты, начинали слезиться глаза. Словом, находился следователь по особо важным делам Воловцов совершенно не в форме, и Геннадий Никифорович даже поначалу пожалел, что зашел с делами к столь больному человеку. Хотя с другой стороны Радченко оправдывало то, что друзья навещать больных обязаны.
– Как ты? – спросил Геннадий Никифорович, хотя мог этого и не делать, поскольку по состоянию здоровья Ивана Федоровича все было ясно.
– Вот так, – немного виновато развел руками Воловцов. – Разбит! И не знаю, когда болезнь закончится.
– Тут Гавриков из Дмитрова вернулся… – неуверенно начал Радченко, искоса поглядывая на друга.
– И что? – просипел Иван Федорович.
– Не он это оказался, не Щелкунов, – решил не рассусоливать Геннадий Никифорович.
Однако ничуть не удивившийся и, похоже, мало расстроенный этим фактом Воловцов вдруг потребовал:
– Будь добр, рассказывай все по порядку. И начни с того, как Гавриков прибыл в Дмитров…
Радченко просьбу друга понял и продолжил:
– Ну, значит, Гавриков прибыл в Дмитров и был встречен полицейским надзирателем Коноваловым, помощником городского пристава. В полицейское управление не поехали и по просьбе Гаврикова сразу отправились в морг. Там они нашли тело, что было обнаружено мальчишками в мешке в лесочке недалеко от деревни Игнатовка…
– Неопознанное? – спросил Воловцов, чем поначалу озадачил председателя Департамента уголовных дел Московской судебной палаты.
– Конечно, неопознанное, – удивленно взглянув на Ивана Федоровича, промолвил Радченко. – Ведь за прошедшую неделю и даже более ни в Дмитрове, ни в его пригородах никто не пропадал…
– Вот! – воскликнул своим обычным голосом Воловцов. – Труп есть, а преступления нету.
– Дальше могу продолжать? – спросил Ивана Федоровича его непосредственный начальник не без язвочки в голосе.
– Продолжай, – разрешил Воловцов.
– После осмотра тела Гавриков уверенно заключил, что перед ним не труп его пропавшего друга Владислава Щелкунова…
– Он тебе сказал, по каким причинам он это определил? – задал вопрос Иван Федорович опять сиплым донельзя голосом.
– Да, – ответил председатель Департамента уголовных дел. – Рост у мертвеца меньше, чем у Щелкунова, да и нос у трупа был уж очень крючковатый…
– Так это все вполне объяснимо, – прервал Радченко Иван Федорович. – Труп неделю пролежал на морозе, – он что, должен был вырасти, что ли? Конечно, он закоченел и стал короче! А нос… Носы у трупов всегда истончаются и становятся крючковатыми, разве не так?
– Погоди, это еще не все, – решил охолонить Воловцова, кажется, запамятовавшего, что он болен, Геннадий Никифорович. – У трупа были темные и, похоже, вьющиеся волосы, в то время как у Щелкунова волосы были светлые и абсолютно прямые.
Сей факт словно прибил Ивана Воловцова. Он как-то съежился, его снова стало знобить. Радченко, с тем чтобы не дать другу впасть в отчаяние, усугубленное болезнью, спросил:
– А почему ты подумал, что найденный под Дмитровом труп может быть телом пропавшего у нас судебного пристава Щелкунова?
– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Иван Федорович. – К тому же, ты только что сам сказал, что за прошедшую неделю и даже более, чем за неделю, ни в Дмитрове, ни в его пригородах никто не пропадал. Выходит, у них имеется труп с признаками удушения, но преступления нет. У нас напротив: имеется преступление, но трупа нет. Так почему же найденный в Дмитрове труп не может быть следствием совершенного в Москве преступления?
– Возможно, человек пропал в каком-то ином месте? Не в окрестностях Дмитрова… – неуверенно предположил Геннадий Никифорович. – И труп просто привезли из другого места и сбросили в лесок близ Игнатовки…
– Вот именно! – снова загорелся Воловцов. – Труп привезли из другого места… Так почему не из Москвы? И что, если Гавриков насчет волос попросту ошибся?
Радченко должен был признать, что предположение Ивана Воловцова не лишено логики и вполне может стать основной версией. Но это лишь в том случае, если Гавриков и правда дал маху.
– Хорошо, – заключил председатель Департамента уголовных дел Московской судебной палаты. – Поправишь здоровье и сам поедешь в Дмитров. Может, что-нибудь и накопаешь…
Глава 6
Ревность – штука жуткая
Несмотря на получаемый доход от «сдачи в аренду» Эмилии завсегдатаям салона Софии Морель, дела комиссионерской конторы первого разряда «Гермес» шли изо дня в день все хуже и хуже. Конечно, можно было хотя бы некоторое время подержать контору на плаву, вкладывая в нее деньги, получаемые Вершининым от «трудоустройства» Эмилии Бланк. Однако вместо этого разумного шага Рудольф Залманович с Эмилией Адольфовной зажили на широкую ногу, что часто случается, когда деньги заработаны без особого усердия… Обеды и ужины в ресторанах, шикарные наряды себе и любовнице для «выхода в свет», разного рода красивые безделушки, до которых Эмилия была падка, – все это съедало значительную часть дохода, приносимого его любовницей и шедшего в карман Вершинина.
Первым неприятным звоночком надвигающейся напасти явилось то, что один из служащих конторы по фамилии Матевосян каким-то образом прознал или, скорее всего, почувствовал, что комиссионерская контора, где он с недавнего времени служил, дышит на ладан. Матевосян решил оставить службу в «Гермесе» и стал требовать возврата своего залога, – того самого пятисотрублевого выигрышного билета пятипроцентного займа, давно обналиченного и потраченного на личные нужды директором конторы Вершининым. Рудольф Залманович начал тянуть время, обещать и выкручиваться, что долго продолжаться, конечно, не могло…
