Последний мужчина Джоконды - Игорь Кольцов
— Месье, купите газету, — услышал он вдруг.
Перед ним стоял чумазый мальчик с пачкой газет в руках.
— «Фигаро», — прочел название газеты Перуджиои протянул мальчику монетку.
«Надо же! — подумал он, сворачивая газету в трубку. — Название итальянское. Что ж? Почитаю вечером».
— Винченцо! Извозчик, останови! Винченцо!
Перуджио обернулся. На подножке фиакра стоял Риккардо и махал ему рукой.
— Винченцо! Куда ты пропал? — затараторил Риккардо. — Я с утра приходил к тебе, а тебя и след простыл.
— Я ходил… — начал, было, Перуджио и осекся, увидев на сидении фиакра миловидную девушку в розовом платье и соломенной шляпке, украшенной цветами. Он приподнял кепку. — Мадемуазель!
— Винченцо, усаживайся быстрей, и мы помчимся на Монмартр, — Манцони ухватил Перуджио за руку и втащил на сиденье. — А по дороге я познакомлю тебя с этим божественным созданием.
После того, как Винченцо уселся, Риккардо продолжил:
— Познакомься, мой друг. Это мадемуазель Ноэль Брюне. Не правда ли, она очаровательна, как подснежник.
Девушка смущенно хихикнула.
— Полноте, Риккардо. Вы заставляете меня краснеть, а, как всем известно, подснежников красных не бывает.
— О! Прекрасная Ноэль! У художников все бывает. Красные подснежники, синий лес, оранжевое море. А мой друг Винченцо, как раз, художник. Кстати, почитаемый вами испанец… Все ни как не запомню его имя. Как бишь его зовут?
— Вы имеете в виду Пабло Пикассо?
— Да–да! Этот самый Пикассо. Так вот у него и вовсе все квадратное и угловатое.
Девушка звонко рассмеялась.
— Не квадратное, а кубическое. Его стиль так и называется — кубизм. Что ж. Он сюрреалист и видит все по–другому.
Риккардо повернулся к Перуджио и замахал руками.
— Избавь меня еще от одной лекции, объясняющей, что такое кубизм и сюрреализм. Мне хватило прошлого раза.
— Месье, Винченцо — это имя или фамилия? — спросила мадемуазель Брюне, мило улыбаясь.
— О! Простите, мадемуазель! — смутился Винченцо. — Винченцо имя, конечно же. Винченцо Перуджио. Я из Ломбардии.
— Вы тоже приехали покорять Париж, месье Перуджио? Какое направление в искусстве предпочитаете вы?
— Я пока еще не художник, — ответил Винченцо, и строго посмотрел на Риккардо, мол, хватит уж. — Я как раз и приехал в Париж, чтобы учиться. Но мне только что отказали, дескать, не берут на обучение иностранцев.
— Отказали? — ахнула Ноэль. — Как печально! А куда вы обращались?
— В Национальную высшую школу изящных искусств.
— Не переживайте, Винченцо. В Париже, насколько мне помнится, существуют еще художественные учебные заведения. На пример, Академия Жюлиана[10]. Там к обучению иностранцев относятся положительно. Или другие школы искусств. Вам проще пройтись по Монмартру и поговорить с уличными художниками. Они знают все, что касается их ремесла. И позвольте вас просить, когда вы посчитаете, что стали художником, нарисуйте, пожалуйста, мой портрет.
— Непременно, мадемуазель, — улыбнулся, наконец, Винченцо.
— Ну, вот и славно! — воскликнул
Манцони. — А теперь отложи все свои дела, и поехали с нами сначала на Монмартр, а после сытного обеда на Елисейские поля. Ты ведь еще не взбирался на Эйфелеву башню? А стоит! Не сегодня, так завтра ее снесут.
7
Следующая неделя прошла в бесконечных поисках. В академии Жюлиана ему отказали, сославшись на то, что у него нет начального художественного образования. В двух частных школах изящных искусств тоже. На этот раз в одной из них был уже закончен набор, и не оказалось свободных мест, а в другую принимали лишь детей с десяти лет.
Деньги таяли на глазах. Винченцо начал жестко экономить на всем, включая еду. В какое бы кафе теперь не звал его непоседа Манцони, он вынужден был отказываться.
И в тот момент, когда Перуджио уже принял решение о возвращении домой в Деменци, случилось чудо. Наступил тот самый день, который он будет вспоминать всю свою жизнь, как самый прекрасный, самый светлый и самый впечатляющий. День, который начался с самобичеваний и щемящей жалости к самому себе, с проклятий в адрес своих невезучести и бесталанности, с желания вернуться домой. День, который закончился, казалось, триумфом, новыми впечатлениями, знакомствами, ощущениями, переполнившими его, чувствами, выплёскивавшимися через край, будто вино из бокала.
Винченцо с утра разложил на кровати вещи и собирался начать их упаковывать в дорожный баул, да все не решался. Руки не поднимались, словно что–то не пускало его, не позволяло сдаться. Он ходил по клетке комнаты, будто зверь в зоопарке, куда его однажды затащил неугомонный друг Риккардо.
Вдруг в дверь постучали. На пороге стоял сияющий лучезарной заразительной улыбкой Риккардо в новеньком с иголочки костюме из полосатого твида, в белой накрахмаленной рубашке с бабочкой. В петлице, приковывая к себе внимание, пламенела гвоздика. Руки Риккардо, явно что–то пряча, заложил за спину.
— Друг мой, Винченцо! — воскликнул Манцони. — Я не дам тебе возможности ни изобрести какую–либо причину, ни отказаться от моего предложения вообще. Отложи все свои планы, в том числе бегство в Италию, на неопределенный срок. Так как, сегодня мы празднуем… Нет. Не так. Сегодня у нас с тобой есть более важные дела.
— Какие, например? — спросил Перуджио. — Опять потащишь меня в какое–нибудь заведение? Уволь. У меня, увы, нет ни настроения, ни денег.
— Я же сказал, — наигранно возмутился Риккардо. — Сегодня я не принимаю отказов. Немедленно собирайся, покинь сию обитель скорби и окунись в пеструю развеселую жизнь Парижа. А уехать домой ты сможешь и завтра. Если, конечно, захочешь. И не говори мне об отсутствии средств. Сегодня я угощаю. Будем кутить, пока не устанем и не свалимся под стол у ногочаровательных парижских дам. И у меня к тебе будет одна просьба. Не надевай, пожалуйста, сегодня на свою талантливую голову эту безвкусную кепку, так как я купил тебе в подарок вот эту великолепную шляпу.
Манцони выпустил, наконец–то, руки из–за спины и протянул Перуджио черную фетровую шляпу с высокой тульей, широкими полями и бежевым околышем.
— Но… — начал, было, Винченцо и тут же был остановлен ликующим Риккардо.
— Ты забыл? Ни каких отказов. На все отказы с твоей стороны сегодня накладываются табу. Будь любезен
