Эллис Питерс - Прокаженный из приюта Святого Жиля
Пикар в нетерпении испустил яростный бессловесный рык, повернулся и повелительным жестом призвал своих слуг. Полдюжины мощных воинов — уже немолодых и привычных к грубой работе — тут же приблизились и, выстроившись па трое с каждой стороны, заключили юношу в полукольцо.
— Уберите этого щенка с глаз моих. Тут рядом река. Суньте его в ил, наконец, пусть остынет!
Женщины подались назад. Агнес и служанка схватили Ивету за руки и оттащили в сторону. Слуги подступили к буяну, ухмыляясь, но с опаской. Йоселин был вынужден сделать несколько шагов назад, чтобы не оказаться в кольце.
— Не подходите! — предупредил он, свирепо сверкая глазами. — Пусть этот трус сам выполнит свои угрозы. Если вы коснетесь меня, то прольется кровь.
Он до того забылся, что позволил было себе схватиться за рукоять меча и вытащить лезвие на несколько дюймов из ножен. Тут Кадфаэль понял, что настало время вмешаться, пока молодой человек не совершил какой-нибудь непоправимой ошибки. Вместе с братом Дэнисом монах стал протискиваться к юноше, стремясь оттереть его от противников. Но тут на фоне стены обители вырисовалась внушительная фигура приора Роберта. Всем своим видом этот величественный человек выражал неудовольствие. Тем временем со стороны покоев настоятеля быстро приближалась не менее высокая, но куда более устрашающая фигура — аббат Радульфус. Соколиное лицо, проницательные глаза, несмотря на внешнюю холодность, свидетельствовали о том, что аббат разгневан не на шутку.
— Почтеннейшие, почтеннейшие! — простер Роберт длинные изящные руки, пытаясь развести спорщиков. — Вы бесчестите и себя, и нашу обитель. Стыдитесь, хвататься за оружие или угрожать друг другу насилием в этих стенах!
На лицах воинов появилась безмолвная благодарность. Они без промедления отступили назад и смешались с толпой. Пикар же остался на месте. Он чуть не дымился от злости, но все же сохранял самообладание. Йоселин поспешно вдвинул меч в ножны, но тоже продолжал стоять, тяжело дыша и явно лелея свою ярость. Он не принадлежал к числу молодых людей, которых легко смутить, погасить же сейчас его гнев было еще труднее. Обернувшись, юноша оказался лицом к лицу с настоятелем, который как раз достиг следившей за спором толпы и остановился. Лицо его было мрачным, спокойным и высокомерным. Он молча наблюдал за разгулом мирских страстей. Наступила мертвая тишина.
— В пределах этого аббатства, — произнес наконец Радульфус, не повышая голоса, — мужчины не затевают ссор. Но это не значит, что мы не можем выслушать спорящих. Мы тоже мужчины. Сэр Годфри, держите ваших людей в узде, пока вы у нас в гостях. А вы, молодой человек, если посмеете еще раз взяться за меч, проведете ночь в темнице.
Йоселин склонил голову и преклонил колени, — правда, настоятель вполне мог счесть этот жест показным.
— Отец настоятель, я прошу прощения! Я был неправ — неважно, что меня оговорили.
Но, признавая сейчас свою вину, он кипел от гнева. Сторонний наблюдатель, наверное, задался бы даже вопросом: может, юноша считает даже выгодным нанести аббатству еще одно оскорбление? Допустим, его бросят в темницу, как обещали. Значит, он по крайней мере остается в стенах обители. Дальше можно попытаться взломать или как-то открыть замки, можно подкупить или обвести вокруг пальца братьев мирян. Да, вероятно, у него был шанс! Но благородный юноша не мог и помыслить о подобном: нельзя обижать тех, кто не нанес обиды тебе.
— Хорошо. Значит, мы понимаем друг друга. Так что же за спор возмутил наше спокойствие?
Оба, Йоселин и Пикар, заговорили одновременно. Но Йоселин в кои-то веки проявил мудрость и отступил, предоставив право первенства старшему. Юноша стоял неподвижно, крепко закусив губу и всматриваясь в лицо настоятеля. Тем временем Пикар с презрением отметал брошенное юношей обвинение, — отметал в тех выражениях, которые Йоселин и ожидал от него услышать.
— Святой отец, этот дерзкий молодчик был изгнан со службы своим господином как нерадивый и дурно воспитанный прощелыга, и теперь он обвиняет меня в том, что я посоветовал милорду Домвилю избавиться от него. А я в самом деле чувствовал себя обязанным дать подобный совет: я видел, как бесцеремонен юнец, как он преследует мою племянницу, постоянно нарушая всякие приличия. И вот он примчался сюда, чтобы вызвать меня на поединок, в обиде на свое совершенно справедливое увольнение. Он лишь получил по заслугам, однако не может никак образумиться. Вот и все дело, — язвительно заключил сэр Годфри.
Брат Кадфаэль восхитился тем, как стойко Йоселин держал рот на замке и не давал воли рвущемуся потоку разгневанных слов. Взгляд юноши был почтительно прикован к Радульфусу, и заговорил он не раньше, чем его пригласили. Он, конечно же, должен был проникнуться за эти мгновения доверием и уважением к справедливому и проницательному настоятелю, чтобы так обуздать себя. Юноша мог быть уверен: его не осудят, не выслушав; и воистину стоило сделать над собой усилие и взять себя в руки, дабы потом должным образом защититься.
— Что скажете, молодой человек? — обратился к нему Радульфус. Лицо его не изменило выражения спокойного и отрешенного от спора судьи, но в голосе его, быть может, и слышался намек на снисходительность.
— Отец настоятель, — сказал Йоселин, — все мы приехали сюда двумя домами посмотреть на свадебное торжество. Вы видели невесту. — К этому времени девушку давно уже оттащили с места происшествия и втолкнули в странноприимный дом. — Ей восемнадцать лет. Моему господину — тому, кто был моим господином — под шестьдесят. Последние восемь лет невеста находилась под опекой своего дядюшки как сирота; за ней числятся огромные земли, которыми давно распоряжается тот же дядюшка. — Стало отчасти видно, куда он клонит, нежданно повернув разговор в новое русло. Пикар весь кипел и, дай ему волю, тут же разразился бы ответной тирадой. Но Радульфус, нахмурившись, наклонил голову и поднял руку, требуя тишины. Опекун был вынужден уступить.
— Отец настоятель, я молю вас помочь Ивете де Массар! — Желанная минута настала, и Йоселин не мог больше сдерживаться. — Святой отец! Ее владения охватывают пятьдесят поместий в четырех графствах, это уже само по себе целое графство. И они поделили его между собой, ее дядюшка и жених. Бедняжка продана одним и куплена другим против ее воли, — о Господи, да у нее уже не осталось воли, ее укротили! — вопреки ее воле! Я обидел их только тем, что люблю ее и мечтал вырвать ее из этой тюрьмы…
Вторая половина его фразы, хотя Кадфаэль и придвинулся настолько близко, что услышал все, для большинства наверняка потонула в криках негодования. Громче всех звучал голос Агнес. Он с лихвой перекрывал голос противника. Йоселин, как ни старался, не мог его заглушить. И тут заслышался четкий цокот копыт. Мгновение спустя во двор иноходью въехали всадники — представители королевской власти. Их было много. Споры, завязавшиеся было вокруг молящего Йоселина и протестующего Пикара, прервались на полуслове. Все взоры обратились к ним.
Впереди ехал Юон де Домвиль, Все мускулы на его лице были напряжены, точно бицепсы у борца; его злобные, настороженные черные глазки горели мстительным огнем. Рядом с ним ехал Жильбер Прескот, шериф короля Стефана в Шропшире — крепкий, поджарый рыцарь средних лет, с соколиными бровями и крючковатым носом. Черная раздвоенная борода шерифа была обильно усеяна сединой. За шерифом следовали начальник караула — сержант — и семь-восемь старших чинов, — отряд довольно внушительный. Въехав в ворота, шериф дал знак своим людям остановиться. Воины спешились, сам шериф тоже слез с лошади.
— Вот он! — прорычал Домвиль, сверкая глазами и глядя на Йоселина. Тот пораженно уставился на барона, не понимая, в чем дело. — Вот он, мошенник, собственной персоной! Разве я не говорил, что он будет сеять смуту везде, где только можно, прежде чем уберется отсюда? Хватайте его, шериф! Держите каналью!
Он был так увлечен, что не сразу заметил присутствовавшего здесь настоятеля. Огненный взгляд Домвиля с запозданием остановился на суровой молчаливой фигуре. Барон спешился и с грубоватым почтением обнажил голову.
— С вашего позволения, отец настоятель! У нас дело чрезвычайное. Мне очень жаль, но этот молодой плут осквернил стены вашей обители.
— Беспокойство, которое он нам причинил, — холодно ответил Радульфус, — как мне представляется, не требует того, чтобы приводить сюда шерифа с сержантом. Насколько я понимаю, если молодой человек и виновен, то уже ему пришлось заплатить за это. Отстранить его от службы у вас — ваше право. Но преследовать его дальше, по-моему, несколько чрезмерно. Разве что у вас есть против него какие-то новые обвинения? — Он вопросительно посмотрел на Прескота.
— В самом деле есть кое-что еще, — проговорил шериф. — Милорд Домвиль известил меня, что после того, как этому дворянину было велено собирать свои вещи, а затем покинуть дом, пропала вещь величайшей ценности. В доме ее найти, как ни искали, не удалось. Есть основания подозревать, что этот человек украл ее, дабы расстроить своего господина и отомстить ему за увольнение. Вот в чем он обвиняется.
