Иван Любенко - Тень Азраила
– Послушайте, Митрофан Тимофеевич, – Клим Пантелеевич повернулся к драгоману, – а вы не припомните, как вы вошли сюда в день убийства? Где был замок?
– Я толкнул калитку, и она открылась. Мне показалось это довольно странным: в Персии сейчас неспокойно и оставлять двор открытым не принято. Я прошагал по дорожке к двери. Она была заперта. Тогда я обратил внимание на распахнутое окно. И уже подойдя к нему, я увидел убитого Раппа. А замка я не приметил…
– Это да, – кивнул Ардашев. – Понимаю: кровь, труп, – словом, страсти Господни. – Он облокотился на мотыгу и добавил: – А мальчишка, если помните, сказал, что хозяин поменял замок, так как пропал запасной ключ. Стало быть, преступник забрал его с собой. Глупо как-то сработал этот злодей, не находите?
– О чем вы?
– Да вот калитку-то надо было прикрыть и замочек навесить. Пусть не замкнуть, нет, это вовсе и не обязательно, но набросить-то надо было.
– За-а-ачем? – заикаясь, проронил переводчик.
– А чтоб не мешали объект устранять.
– Ка-а-кой объект?
Клим Пантелеевич поднял глаза – у Байкова над правым веком билась синяя жилка. «Ох, Господи, – подумал статский советник, – ну и нюня. Да и я тоже хорош – слишком увлекся мыслями вслух. А у этого бедолаги от страха уже нервный тик начался. Того и гляди, удар хватит».
– Это фигура речи такая, – отговорился Ардашев. – Давайте лучше займемся нашими изысканиями.
Он приложил магнит к железной части мотыги, и тот словно прирос к ней. Опустив самодельное устройство вниз, Клим Пантелеевич принялся медленно и кропотливо обходить каждую квадратную сажень. Драгоман следил за ним как завороженный. Очень скоро магнит оброс ржавыми гвоздями и двумя небольшими кусками рубленной металлической проволоки. Минут через пять раздался звонкий щелчок. Клим Пантелеевич поднял приспособление – к основанию прилип какой-то предмет.
– Квод эрат дэмонстрандум[60], – воскликнул статский советник, отнял от магнита ключ и протянул Байкову.
Переводчик покрутил в руках находку и недоверчиво спросил:
– Что это значит?
– Убийца, как видите, успел отделаться не только от ножа – его нашли в арыке, – но и от ключа. Логика понятная: он опасался, что в случае поимки улики смогут выдать его. Вот потому-то злоумышленник и решил сразу избавиться от двух вещественных доказательств. Жаль только, что после прошедших дождей с него нельзя снять отпечатки пальцев. Но у меня вызывает недоумение другой факт: вы не находите странным, что он замкнул дверь, но не затворил окно?
– Да, пожалуй. Правда, это кажется неестественным лишь в том случае, если преступники проникли к Раппу через дверь. Вот тогда действительно непонятно, зачем им понадобилось открывать окно, – здраво рассудил Байков. – А если наоборот? Если они забрались через окно, а уже потом вышли, как обычно, через дверь? Такой вариант возможен?
– Вполне. Но только настоящий профессионалист никогда бы так не поступил… – Ардашев осекся, понимая, что вновь может обескуражить переводчика прикладными рассуждениями о самых действенных способах лишения жизни. Он прислонил мотыгу к стволу старого тополя. – А сейчас неплохо бы обследовать место происшествия. Вы не против, Митрофан Тимофеевич?
– Отчего же, пойдемте. Я ведь там так и не был.
В самом конце дорожка расширялась, образуя каменную площадку. В центре ее, в окружении ярких цветов, находилась клумба, а не бассейн, что выглядело несколько странным.
Вообще-то ханэ[61] богатых персиян не сильно различествуют от европейских построек. Их дома строятся из камня и чаще всего обращены к улице глухой стеной либо, как здесь, обнесены высоким дувалом. Окна выходят только во двор, как бы показывая закрытость внутренней жизни от посторонних глаз. Само строение делится на «эндерун» – царство женщин и детей, где, впрочем, глава дома проводит все свободное время, и «бирун» – мужскую половину. Есть еще и «михманханэ» – комната для гостей. Вся эта часть здания украшается ажурной стеной с арками, решетчатыми окнами, разноцветными витражами, и она всегда обращена к саду.
У подавляющего большинства иранцев почти отсутствует мебель. Каменный пол застилают коврами; повсюду разбросаны мутаки (подушки-валики), тут же стоит кальян. Чем зажиточнее хозяин дома, тем затейливее украшен этот курительный прибор. Стены либо расписывают цветочными узорами, либо оклеивают обоями, привозимыми из Англии или России. Но мода и влияние европейцев берут свое. И персы-нувориши все чаще украшают комнаты канделябрами, ставят кресла и даже столы, которыми никогда не пользуются. Почти все дома имеют прямоугольную форму и плоскую крышу, на которой перс отдыхает, когда спадает жара. Появляются и особняки, представляющие собой некое смешение восточной и европейской архитектуры. Их строят в надежде сдать внаем какому-нибудь посольству или просто богатому ференги. Именно в таком доме и поселился коллежский советник Генрих Августович Рапп. Да и жилище самого Ардашева не сильно от него отличалось.
Иранцы, как и все шииты, очень впечатлительны и суеверны. И потому у них весьма популярны всякого рода обереги и амулеты. Даже чарвадар[62] обязательно украсит талисманом верблюда, идущего первым. Вот и здесь, в центре входной двери, на гвоздике висел бирюзовый кружочек с вырезанными на нем словами: «омид» (надежда), «дин» (вера) и «голь» (роза). Было понятно, что оберег повесили на дверь уже после того, как полиция обнаружила труп. «И все-таки этот кусок «чудодейственного» камня так и не спас Раппа от руки хладнокровного убийцы», – невольно подумал Клим Пантелеевич.
Осмотр дома, как показалось в самом начале, был бесполезен. Внутри все сияло чистотой. Комната, в которой Байков обнаружил труп, походила на кабинет европейца, если не считать развешанных по стенам глиняных табличек с образцами письма лучших каллиграфов Персии. В самом углу стоял распахнутый сейф. Вернее, даже не сейф, а несгораемый железный шкаф с двойными толстыми стенками, пространство между которыми было заполнено песком. Металлический тяжеловес выполнял еще и функцию тумбы – на нем покоилась керосиновая лампа. Ни в дверце, ни на полочках ключа не было видно. Клим Пантелеевич вынул из кармана недавнюю находку, вставил в замочную скважину, дважды провернул, и внутренний замок сработал.
– Так, выходит, мы с вами все-таки поторопились, – проронил статский советник. – Придется вернуться в сад.
– Для чего? – удивился Байков.
– Где-то валяется еще пара ключей – от двери и от калитки. И нам бы не мешало их отыскать; ну хоть бы еще один… А этот, как видите, от сейфа.
– Но зачем?
– Благодаря этим предметам мы сумеем составить приблизительную картину поведения злоумышленника после совершения преступления. Согласитесь, это немаловажно.
Удача улыбнулась Ардашеву лишь через полчаса кропотливых поисков. На этот раз решающую роль сыграл не магнит, а внимательность статского советника: он разглядел ключ, зацепившийся кольцом за побег розового куста. Он подошел к замку двери.
– А вот теперь можно и порассуждать, – проговорил дипломат. – Итак, преступник, совершив убийство, с вализой в одной руке, с зира-буком в другой вышел из дома, замкнул дверь и направился по дорожке. Примерно здесь, – Клим Пантелеевич указал на место в двух аршинах от него, – он остановился, вероятно, положил сумку на землю, опустил в карман правую руку, вынул один ключ и кинул его в траву, потом достал другой и забросил его прямо в розовый куст. Уже на улице он швырнул нож в арык… Пока все, – устало выдохнул Ардашев и сказал: – Ну что ж, мотыгу я оставлю тут, а вот магнит заберу. Авось еще пригодится.
Когда до калитки оставалось несколько шагов, статский советник предложил:
– А знаете, Митрофан Тимофеевич, нам надо немного развеяться. Давайте поедем на Хиабан Лалезар, посидим в каком-нибудь уютном «кавэханэ»[63]. Там, насколько я помню, раньше делали вкусное мороженое. А в такое пекло оно особенно кстати, не находите?
– С удовольствием, – замыкая калитку, согласился Байков.
Солнце разморило автомобильного стража. И он, положив голову на руль, видел восьмой сон. Услышав шум открываемой двери, парнишка протер глаза и что-то виновато пролепетал. Ардашев улыбнулся, дал ему несколько шаи на конку и на сласти; вернув ключи, он велел передать хозяину, что решение об аренде особняка еще не принято. Зажав в кулаке монеты, довольный мальчишка зашагал по тротуару.
«Форд» вновь побежал по узким тегеранским улочкам, обгоняя «дрожке» и редких прохожих. Солнце стояло в зените, и люди прятались от жары в своих большей частью глинобитных ханэ. В раскаленном воздухе вырисовывались очертания снежных шапок Эльборусского хребта, слившихся с едва заметными, прозрачными, как папиросная бумага, облаками.
Автомобиль остановился прямо перед иностранной надписью «Cafй». Драгоман решил купить газету, а Клим Пантелеевич вошел внутрь. Дверной колокольчик известил хозяина о появлении гостей. Тотчас же, будто джинн из лампы, вырос официант. Поклонившись и приложив руки к груди, он провещал:
