Сандра Лессманн - Тайна старой знахарки
Какое-то время Иеремия стоял молча, уставившись перед собой. Потом поднял взор и повернулся к Элизабет.
— Скажите, а ваша сестра вела запись вызовов?
— Да, она всегда в точности записывала, куда ходила, и к кому, и сколько ей там платили, — с готовностью и без тени хвастовства ответила женщина. — Маргарет была, знаете, очень аккуратной во всем, что касалось работы.
— Могу я взглянуть на эти записи? — спросил Иеремия.
— А зачем вам это понадобилось?
— Возможно, ее убили как раз потому, что она была повитухой.
— Ну ладно, сейчас принесу.
Вскоре тетушка Элизабет вернулась с переплетенной в кожу книжкой. Пролистав ее, Иеремия был приятно удивлен.
— Да она и впрямь тщательно записывала все визиты. Эти записи могут нам очень помочь. Я был бы вам весьма благодарен, если бы вы позволили мне на пару дней взять эту книгу с собой.
— Берите на здоровье. Только уж верните, пожалуйста.
Иеремия пообещал вернуть записи ее сестры в целости и сохранности, после чего жестом дал Алену понять, что пора идти. Его друг на прощание еще раз пожал руку Энн, которую, кстати, и не выпускал все время, пока иезуит вел переговоры с тетушкой Элизабет. Перед тем как последовать за иезуитом, он повернулся и тепло улыбнулся девушке.
Уже когда оба шли по Патерностер-роу, Иеремия заметил:
— Мне надо бы забежать на церковный двор собора Святого Павла. Не желаете пройтись со мной?
Ален кивнул и улыбнулся во весь рот. Церковный двор собора Святого Павла был местом, где собирались «книжные черви» вроде Иеремии. Тот не мог пройти мимо выложенных на столах книг, среди которых иногда можно было отыскать очень и очень интересные, а то и вовсе раритеты.
Каждый раз, когда Ален оказывался перед этим огромным, выстроенным еще норманнами собором, здание поражало его. На запад протянулся главный неф с пристроенными к нему двумя боковыми нефами с полуциркульными окнами, через которые в здание попадал свет. Восточные хоры, напротив, воспринимались легкими; это впечатление усиливалось готическими окнами, украшенными массверком — тонким ажурным орнаментом. Над средокрестием возвышалась поддерживаемая арочными контрфорсами башня. Некогда здание увенчивалось самой высокой в христианском мире шлемовидной крышей, но в нее лет сто назад угодила молния и с тех пор ее так и не восстановили. Собор без нее казался незавершенным, Ален мог судить о первоначальном виде здания лишь по старинным гравюрам. Повсюду валялись осколки камня и даже каменные глыбы — остатки сраженных ветрами и непогодой декоративных элементов собора. Ален едва не споткнулся об осколок крестоцвета,[4] рухнувшего с фиалы.[5] При сильном ветре разгуливать у стен собора было небезопасно.
— Может, срежем путь и пойдем через поперечный неф? — предложил Иеремия и, не дожидаясь ответа друга, двинулся вперед.
Внутри собора Святого Павла царило оживление как на рыночной площади. Алену и Иеремии пришлось проталкиваться через людскую толпу. Дело в том, что жители Лондона использовали главный неф собора как проход, связывавший Патерностер-роу и Картер-лейн. Разносчики тащили через храм ведра с водой, мешки с углем, корзины, наполненные хлебом или рыбой, с грохотом катили по каменным плитам пола бочки с пивом или вином, а кое-кто даже не стеснялся вести под уздцы лошадей к рынку Смитфилд, старательно огибая изысканной формы контрфорсы. Повсюду у колонн или прямо на надгробиях мелкие торговцы расставили палатки, где продавали книги, фрукты, табак или паштет. У одной из колонн толпился пестрый люд, жаждавший найти работу, у другой новых клиентов ловили стряпчие. Нищие в живописных лохмотьях, выставляя напоказ истинные или фальшивые язвы и опухоли, вымаливали у прохожих милостыню. Ален невольно проверил, на месте ли кошель с деньгами, поскольку это место кишело ворами.
— Вы не проголодались? — осведомился Иеремия, многозначительно кивая на торговца паштетом.
— Да, неплохая идея, — согласился Ален, любивший при случае вкусно поесть.
Уплетая паштет, друзья рассматривали собор и все больше убеждались в его плачевном состоянии. Во время гражданской войны верные Кромвелю войска использовали главный неф как конюшню, многие статуи оказались разбиты, а окна высажены. Часть крыши южного нефа рухнула, после того как кто-то додумался обрушить подпиравшие его балки. С тех пор собор Святого Павла был отдан на уничтожение природным стихиям — дождю, снегу, холоду, жаре и сырости, что, конечно же, лишь ускоряло процесс разрушения.
— Поговаривают, что декан поручил зодчему Кристоферу Рену[6] восстановить собор, — заметил Иеремия.
— Да, я тоже слышал, — ответил Ален. — Вроде Рен предложил снести старое здание и на его месте воздвигнуть новый собор, но его идею не поддержали.
Едва друзья собрались продолжить путь, как к ним обратился низкорослый человечек — как вскоре выяснилось, пономарь собора Святого Павла.
— Не пожелают ли господа взобраться на башню и насладиться великолепным видом на наш прекрасный город? — любезно осведомился он. — За весьма умеренную плату я готов сопровождать вас.
В глазах Иеремии блеснул интерес.
— Почему бы и нет? Как вы на это смотрите, Ален?
Лекарь не имел ничего против. Ему уже случалось бывать на башне собора несколько лет назад, и вид Лондона настолько очаровал его, что он готов был взглянуть на город снова.
Приятели, к которым присоединились еще несколько праздношатающихся, последовали за пономарем вверх по каменным ступеням винтовой лестницы башни над средокрестием. Вскоре они оказались на узком балкончике, опоясывающем башню. Отсюда открывался вид на Лондон. Городской центр, огражденный стенами, лежал как на ладони — черно-белые фахверковые[7] дома с нависавшими над узкими улочками надстроенными верхними этажами. Город неудержимо рос не только вверх, но и вширь, проникая за городские стены, прерывавшиеся семью башнями с въездными воротами; дома и домишки вырастали уже на загородных лугах и полях Клеркенуэлла и Мурфилда. Лондон был городом церквей — повсюду виднелись узкие острые шпили, поднимавшиеся в темно-синее зимнее небо. На востоке возвышались мрачные массивные контуры Тауэра — там город кончался. Темза, по берегам которой раскинулся Лондон, была усеяна баржами, кораблями и просто лодчонками, перевозившими грузы или людей от одного причала к другому. Единственный мост через реку был тесно застроен домишками и вел в Саутуорк, известный своими борделями, кабаками, площадками для петушиных боев и другими увеселительными местами в том же духе.
На западе в отдалении лежал Темпл, район, состоящий из Миддл-Темпла и Иннер-Темпла, где располагались школы права, готовившие стряпчих. Оттуда к Вестминстеру пролегала длинная, застроенная солидными особняками городской знати улица — Стрэнд. Дворец Уайтхолл, резиденция короля, тоже была различима за водами Темзы.
Иеремия и Ален смотрели и не могли насмотреться на Лондон, но пронизывающий ветер заставил их спуститься вниз, и они покинули храм через сооруженный Иниго Джонсом[8] портик, греческие колонны которого дурно сочетались со зданием собора.
С горящими глазами иезуит стоял возле прилавков книготорговцев, а Ален тем временем больше был поглощен созерцанием прохожих. Интерес Алена пробудился, лишь когда они добрались до прилавков, где были выставлены рисунки, картины и гравюры.
— Сэр, у меня имеется миниатюра с изображением леди Каслмейн, последняя из созданных совсем недавно Сэмюелом Купером, — хвастался торговец. — Я уже продал их добрую дюжину. Она действительно очень удачная. Как на ваш взгляд, сэр?
Ален согласился.
— А у вас нет, случайно, портрета или миниатюры леди Сен-Клер?
— Ах вот оно что! Значит, эта француженка приглянулась вам больше! — воскликнул торговец. — Вот, прошу, — как раз то, что вам нужно.
Порывшись в ящике, он извлек оттуда миниатюру и вложил в ладонь Алену. С нее улыбалась Аморе.
— Поразительное сходство, — восхищенно произнес лекарь. — Вы только взгляните, Иеремия.
— Согласен с вами, — вынужден был признать иезуит.
Алену очень хотелось приобрести на память эту миниатюру, но из стеснения перед своим другом он не стал делать этого и с явным сожалением вернул торговцу миниатюру.
Впрочем, когда Иеремия, перейдя уже к другому торговцу, углубился в изучение какого-то толстенного труда по медицине, Ален, незаметно отойдя, тайком от иезуита купил миниатюру и быстро спрятал в кошелек.
Вечером, перед тем как лечь спать, Ален извлек миниатюру и долго рассматривал ее. На ней была изображена Аморе с голубкой в руке и в кружевной сорочке, едва скрывавшей грудь. Алена будто жаром обдало от неутоленного возбуждения. В конце концов, махнув рукой, он улегся на кровать и, если пользоваться языком пасторов, дав волю воображению, самозабвенно «предался мерзкому греху рукоблудия».
