Шах и мат - Марк Максим
– Так. А вот этот рабочий, как его… с иностранной фамилией.
– Он выразил, сэр, сочувствие русским рабочим и их методам…
Управляющий вновь был прерван мановением пальцев.
– Хорошо, хорошо, достаточно… Назовите мне подозрительных рабочих и живее. Не пытайтесь уговорить меня, что у вас на заводе исключительно кроткие овечки.
Управляющий поднял глаза к потолку… Он подумал и вспомнил, что уловил еще вчера насмешливый взгляд негодяя из котельного цеха. И этот взгляд относился определенно к его, управляющего, личности.
– Том Грэди, сэр, – сказал он без заминки.
– Возраст?
– 32 года.
– Время службы?
– Два года.
– Откуда?
– Миссисипи сэр. Работал на плантациях и…
– Довольно. Вы можете идти.
Управляющий повернулся, но был вновь остановлен.
– Вы знаете мой принцип?
– Я, сэр…
– Довольно. Я могу изложить его в двух словах: «Одной или двумя, или тысячью жизней больше или меньше – неважно, важен дивиденд».
– О, сэр…
– Довольно. Вы можете идти.
За дверью управляющий вытер пот со лба с помощью довольно подозрительного платка и сказал самому себе:
– Я питаю уважение к личности столь всемогущей, как мистер Хорлэй. Когда я подумаю, что у него в распоряжении столько денег, сколько не было у моих предков за тысячу лет – я проникаюсь еще большим уважением. Но…
Управляющий поднял палец и показал его самому себе:
– Имя, данное ему, не напрасно дано: «Акула». Лучше нельзя было бы его окрестить, если даже над этим ломали бы головы все президенты, начиная с Вашингтона.
Он покачал головой и пошел к выходу. Голова его продолжала покачиваться: управляющий размышлял, ибо в свободное от надзора время он любил пофилософствовать. Во все остальное время он наблюдал за рабочими и почитал хозяев.
Изречение, столько поразившее управляющего, не было единственным изречением мистера Хорлэя. Акула Хорлэй был человеком одаренным и четверть часа спустя он изрек второе:
– Убийцу найти легче, чем это кажется сыскному отделению Нью-Йорка, – сказал Акула Хорлэй человеку средних лет со странными глазами, из которых один был серый, другой карий, а оба вместе носили выражение такого беспримерного плутовства, что при одном взгляде этих разноцветных глаз люди хватались за боковой карман в полной уверенности, что он вырезан, а содержимое похищено.
Человек кивнул головой: он вполне понимал изречение.
Миллиардер перегнулся через стол:
– Рабочий с завода № 14 Том Грэди. Примите меры и научите этих дураков из сыскного с их идиотскими собаками.
Карий глаз несколько прищурился в то время, как серый с ясным и невинным выражением смотрел на мистера Хорлэя. Мистер Хорлэй привык понимать без слов: он выписал чек, показал его через стол человеку с разноцветными глазами и, подписав, передал.
Участь рабочего Тома Грэди была решена двумя людьми и одним чеком на предъявителя в Сити-Банк, коммерческий отдел, комната № 143.
Глава 10. «Правосудие свершается!»
Том Грэди стал в течение одного дня популярней в Америке, чем Вильсон, Чарли Чаплин и Мэри Пикфорд. Его имя тысячу раз повторяли газеты. Гарри Стоун сбился с ног, принимая меры к доставке интервью с Томом Грэди, жена и дочь Томаса Грэди были сфотографированы тысячу двести раз, а сам Том Грэди стал героем дня. «Убийца Хорлэя» – этот заголовок не сходил со страниц желтой прессы Америки.
С момента ареста главным чувством, овладевшим Грэди, было огромное, ни с чем не сравнимое изумление. С того момента, как он был арестован, с того момента, как у него в квартире были найдены некоторые вещи, забрызганные кровью и тщательно спрятанные в таких местах, о которых и в голову бы не пришло подумать самому Грэди, его изумление превратилось в окаменение. Ему казалось, что все это снится, что вот он проснется, чихнет и скажет жене:
– Черт знает, что за дичь мне снится, Энни, после пирога с картофелем.
Ибо главной страстью Грэди был пирог с картофелем. Его жена и двое маленьких детей были так же настолько потрясены арестом, что в комнате, которую занимал Грэди с семьей, воцарилось огромное отчаяние. Этот маленький, тщедушный Грэди, который, казалось, курицы обидеть не мог, этот Грэди – поднял руку на самого свирепого Самюэля Старшего. Это не укладывалось в сознании жены Грэди. Что касается до вещей, полотенца и рубахи со следами крови, найденных в квартире, то жена Грэди могла бы поклясться, что это были не его вещи. Уж она-то знала его белье, сама его метила зелеными нитками. Но судебные власти не слушали маленькую болезненную женщину с ребенком на руках. Улики были: предстоял сенсационный процесс.
Том Грэди сидел в одиночной камере, растерянный и убитый до того, что казался самому себе неживым человеком. Трое людей только проникли в камеру Тома Грэди. И эти трое людей были настолько разнообразны, так не похожи друг на друга, что о них стоит рассказать подробно.
Утром Нью-Йорк был потрясен известием, переданным Гарри Стоуном по радиотелефону из тюрьмы, где Стоун ночевал даже в последнее время, чтобы не пропустить сенсации. Это известие было о том, что дочь покойного мисс Этель Хорлэй собирается навестить тюрьму, чтобы лично увидеть человека, убившего ее отца. «Ее горячо любимого отца», – писал Гарри Стоун, имея в виду вкусы семейной публики. Это известие было придумано вдохновенным репортером в один момент и набрано газетами треста гигантскими буквами. Мисс Этель прочла это известие и внезапно решила в самом деле навестить убийцу своего отца. Это и было первое лицо, которое увидел окаменевший Том Грэди.
В его камеру вошла высокая белокурая девушка в сопровождении своего секретаря. Ее серые, холодные глаза смотрели в упор на Тома Грэди. Том Грэди молчал, глядя на нее почти не видящими глазами. Ибо Том Грэди думал о своей жене и о двух малышах.
