Мария Чепурина - Свиток Всевластия
Комедия получилась гениальной, и ее были просто обязаны взять хоть куда-нибудь. Помье был так в этом уверен и так хотел произвести наилучшее впечатление на руководство театров, что даже потратился на грузчиков, которые несколько раз перетащили его на закорках через дорогу, с тем чтобы писатель не запачкал башмаков и чулок, пересекая поток черной жижи, несущийся по центральной, углубленной части улицы. Увы! Добраться до театра чистым не получилось. Какая-то безмозглая служанка из особняка на Шоссе д’Антен забрызгала Помье нечистотами своих хозяев, выплескивая содержимое их ночных горшков. Впрочем, это было лишь начало неудач писателя. Несколько минут спустя он сделался невольным участником драки между продавщицами печеных каштанов и разносчицами устриц – просто потому что проходил мимо. Помье помяли не только бока (к чему он уже привык), но и свежевыстиранный кафтан с почти новыми, залатанными лишь в двух-трех местах штанами. В довершение всех бед его еще и задержала полиция, приняв за разыскиваемого воришку: уж очень походило описание преступника на Помье: «Рост пять футов два дюйма, возраст – около пятидесяти лет, лицо одутловатое, брюхо толстое, нос картошкой…» Два часа пришлось просидеть в полицейском участке. К тому времени, как все разъяснилось и Помье освободили, он уже не верил ни в себя, ни в свою пьесу, ни в то, что ему еще может повезти сегодня. Так оно и вышло. Все театры один за другим отклонили комедию. Ее даже не приняли к рассмотрению.
По дороге обратно на одной узкой улочке Люсьена чуть было не задавила карета. Писатель в последний момент успел прижаться к стене дома и отделался тем, что был всего лишь облит грязью, разлетающейся из-под колес экипажа каких-то знатных господ. Домой, в мансарду трехэтажного доходного дома в тупичке Собачьей Канавы, неподалеку от рынка Невинных и бывшего кладбища, Помье вернулся в наихудшем виде и наихудшем расположении духа, какие только можно вообразить. Тереза, с ходу обо всем догадавшись, встретила его неприветливо. От вчерашнего любовного пыла не осталось и следа.
– Не взяли? А я о чем говорила?! – принялась ворчать женщина. – Пора тебе браться за нормальную работу, Люсьен! Виданное ли дело: целый день скрипеть пером, портить зрение, а потом еще шататься по театрам, чтобы получать от ворот поворот! За время, проведенное в тюрьме, ты совсем утратил навыки жизни в Париже! Что, от помоев уворачиваться разучился? Посмотри, на кого ты похож! Опять стирать! Как будто у меня без тебя стирки мало!
Все свободное место в каморке писателя было завалено тюками с бельем. Тереза Троншар служила прачкой. Она и сейчас, разговаривая с Люсьеном, полоскала в корыте ночную рубашку очередного торговца или аристократа. Прачкой были мать Терезы, ее бабушка, прабабушка и все предки по женской линии. Стала бы прачкой и ее дочь, выйди Тереза замуж и перестань сдавать нажитых от Помье детей в сиротский приют. Увы! Писатель уже больше десяти лет жил с девицей Троншар, но венчаться категорически отказывался.
– Говорят, барон де Пальмароль ищет лакея. Сходил бы, разузнал, что ли, – заметила Тереза, продолжая свою работу. – И работа не пыльная, и верные деньги, и жить, глядишь, можно будет в особняке, за квартиру платить не надо…
– Я не лакей! – разозлился Помье. – Сколько тебе повторять?! Я не лакей и не унижусь до этого звания! Ты хочешь, чтобы я закопал свой талант в землю, чтобы бросил перо и принялся прислуживать богатому бездельнику, вместо того чтобы бичевать пороки и прославлять добродетели?!
– Да кому они сдались, твои пороки?! Скоро нам платить за жилье, дрова на исходе, одежда совсем истрепалась, а ведь надо еще и на что-то есть! Я снова должна содержать нас обоих?! Еще немного, и я околею от бесконечной работы! – пожаловалась прачка, демонстрируя свои красные, с потрескавшейся кожей руки.
– Ну Тереза, ну милая! Подожди еще немного! – промурлыкал писатель. – Моя слава уже близко, я это чувствую! В тюрьме я уже побывал, а это полдела! Скоро люди будут говорить: «Кто такой этот Помье? Он сидел в Бастилии, как Вольтер! Наверное, он написал что-то интересное!» Клянусь, не пройдет и года, как ты увидишь рецензию на мое сочинение в «Меркурии»!
– Да плевать я хотела на все твои рецензии! Ты что, забыл, что я не умею читать?!
– Я научу тебя, милая!
– В моем возрасте уже поздно учиться таким вещам. Скоро я буду совсем старухой, Люсьен. Еще пара лет – и о материнстве можно забыть… А ведь, когда тебя забирали в Бастилию, я была беременна! И ты даже не интересуешься, что случилось с этим ребенком!
– Ты его подкинула? – равнодушно спросил писатель.
– Нет, черт возьми! Мне осточертело подкидывать детей, так и знай! У всех моих сестер уже огромные семьи, одна я живу при тебе на птичьих правах, без мужа и без детей! Я решила оставить этого ребенка, понятно?!
– Ну и где же он?
– Умер, черт побери!!! Умер из-за того, что у меня кончилось молоко! Я и сама едва не околела этой зимой, пока ты отдыхал в своей тюряге! Даже не представляешь, чем мне пришлось заниматься, чтобы прокормиться и обогреться! Дошло до того, что моя полоумная мамаша написала на меня заявление в полицию, что я, мол, не блюду девичью честь и веду предосудительный образ жизни.
– Так тебя тоже арестовали?
– Я провела в тюрьме неделю, сразу после Рождества. Мать быстро поняла, что содержать меня за решеткой придется не кому иному, как ей, и принялась хлопотать, чтобы меня выпустили. Хотя, черт возьми, я не отказалась бы посидеть там подольше! В тюрьме, по крайней мере, не надо стирать и стоять в очередях за хлебом!.. Кстати, там, под крышкой, есть немного крольчатины. Съешь, пока не испортилось. Я решила, что в честь твоего возвращения можно позволить себе немного мяса. Купила остатки от остатков ужина маркиза де Буффле.
– Скоро нам не придется довольствоваться остатками от остатков! – заверил Помье свою «половину», выбирая ту из косточек, на которой осталось хоть сколько-то мяса. – Мы сможем покупать остатки прямо из дома маркиза!
– Что-то не верится, – вздохнула Тереза. – А когда ты на мне женишься?
Писатель поперхнулся:
– Мы же уже говорили об этом добрую сотню раз! И ты согласилась жить со мною невенчанной!
– Согласилась-то согласилась, но я думала, что ты все равно когда-нибудь на мне женишься. Неужели тебе не хочется иметь семью и деток, а, любимый?
Помье стиснул зубы от злости. И почему ему попалась такая бестолковая женщина?! Вот Руссо всю жизнь прожил невенчанным со своей подругой – даром что тоже Терезой! – так она ему и слова не сказала! И детей своих он всех сдал в сиротский приют! Вот и стал великим писателем. Разве можно сочинить что-нибудь гениальное, если под боком пищит один ребенок, за штанину тянет другой, а третий требует хлеба и молока?! Но нет, такой дремучей женщине, как Тереза, ничего этого не понять. Она даже и о Руссо ничего не знает: сколько ни пробовал Помье объяснить подруге, каким гениальным автором тот был, – все бесполезно.
– Вечно талдычишь одно и то же, – буркнул писатель. – Лучше бы время по часам узнавать научилась.
– В моем возрасте уже поздно учиться таким вещам, – вздохнула Тереза. – Подлей-ка мне кипяточку.
Помье покорно снял с печи ведро с горячей водой и вылил половину его в корыто.
– Кстати, утром, пока тебя не было, – вспомнила женщина, – сюда заходил один тип.
– Заказчик? – встрепенулся литератор. – Это не тот, для которого я написал пасквиль про королеву?
Непристойное сочинение про Ее Величество, за которое Помье и оказался в тюрьме, было заказано неким неизвестным, явившимся к литератору в маске и пообещавшим хорошо заплатить. Денег автор так и не дождался. Единственным утешением для писательского тщеславия стало то, что в течение недели пасквиль читали на всех перекрестках Парижа… ну и заключение в Бастилию, позволявшее уподобиться столпам Просвещения.
– Держи карман шире! – усмехнулась Тереза. – Тот прохвост здесь больше не появится, и не мечтай! Сегодняший оставил тебе записку: вон она, на столе. Надеюсь, это не заказ на очередную антиправительственную дребедень, за которую ты снова загремишь за решетку!
– Почему ты раньше не сказала?! Наверняка там что-то важное, – принялся ворчать литератор, разворачивая послание.
Прочитав несколько первых строк, он забыл и о Терезе, и о бесчестном заказчике, и о сегодняшних неудачах. Вот что за записку получил Люсьен Помье:
«Сударь! Быть может, Вы меня давно забыли и мое имя поначалу ничего Вам не скажет. Однако я льщу себя надеждой, что по некотором размышлении Вы все же восстановите в памяти сцену нашего столь неожиданно начавшегося и столь печально кончившегося ужина в стенах Бастилии. Итак, мое имя – Ходецкий. Во Франции меня знают как Кавальона. У меня есть и другие имена, известные в большей или меньшей степени. То из них, коим меня нарекли при крещении, я охотно назову Вам, уважаемый Помье, при личной встрече. В Вашей воле решить, состоится эта встреча или нет.
