Джойн Бойн - Криппен
Раннее отрочество Хоули было сопряжено с новой борьбой. Внезапное появление прыщей лет в тринадцать совпало с почти патологическим ночным недержанием, вызвавшим великий ужас в доме Криппенов. Просыпаясь каждое утро в пять часов на простынях, промокших насквозь после экзотических сновидений, мальчик в страхе дожидался рассвета, когда мать входила в комнату, морщила нос от невыносимого зловония и, обзывая его скверным мальчишкой, хуже младенца, отвешивала крепкий подзатыльник. Подслушав, как Сэмюэл рассказывал сыну об удобном способе избавиться от этих ночных извержений, Джезебел рухнула в обморок на деревянном кухонном полу, сильно стукнувшись головой, и ее пришлось приводить в чувства с помощью нюхательной соли.
Однако со временем беспокойному юноше Хоули все же удалось выявить и развить собственные интересы. Его образование вышло за рамки Откровения Иоанна Богослова, когда в небольшой, уединенной библиотеке Энн-Арбора он принялся читать стихи и художественную литературу. В пятнадцать он открыл для себя книгу доктора А. К. Ларусса под названием «Человеческий организм: его странные и необычные функции». Она стала для Хоули новой Библией, и он обдумывал каждое слово, относившееся к телесным органам и дыхательным функциям. Благодаря произведению Ларусса мальчик узнал о многих других книгах на ту же тему, и последующие юношеские годы были заполнены изучением естественных наук и биологии, теориями о сотворении вселенной, жизнедеятельности человеческого и животного организмов и самой природе жизни. Большинство этих книг он прятал от матери, считавшей занятия наукой греховными, поскольку ученые стремились постичь Божий замысел.
— Если бы Господь хотел, чтобы мы жили вечно, — указывала она, — Он никогда не наслал бы на нас семи казней.[8] Но Бог умел обращаться со злом. Если хочешь знать мое мнение, Ему следовало бы вспомнить о своей древней хуцпа.[9]
Без ведома Джезебел Хоули начал покупать и складывать под матрасом экземпляры «Американского ученого»[10] — совершенно нового, радикального издания из штата Нью-Йорк, — вытаскивая их лишь поздно ночью, когда родители спали в отдельных комнатах и можно было зажечь свечу и быстро ознакомиться с содержанием журнала, украдкой облизывая губы после очередной крохи информации. На каждой странице предлагалась новая теория или возможность научной революции. Каждый автор работал над новыми лекарствами, сложными уравнениями или новыми определениями таких понятий, как «жизнь», «человек» и «бытие». Ежемесячно, в волнении затаив дыхание, Хоули предвкушал следующие открытия.
Однако к семнадцати годам стопка журналов «Американский ученый» под матрацем начала все больше бросаться в глаза, несмотря на то, что тетради были равномерно распределены от подушки до самого изножья, образуя добавочный, странно мягкий слой. Однажды в июне, возвратившись домой из библиотеки, Хоули сел на кровать, чтобы снять ботинки, и с удивлением почувствовал, что та прогнулась под ним сильнее обычного. Слегка приподняв постель, чтобы посмотреть, какие произошли изменения, юноша в ужасе обнаружил, что его коллекция журналов похищена. Он побледнел, затем побагровел от смущения; ощутив спазмы в желудке, вынужден был снова сесть. Сердце бешено колотилось в груди, пока он пытался придумать какое-нибудь объяснение. Хоули в отчаянии ждал, что взбешенная мать ворвется в комнату, но она так и не появилась. Лишь вечером, когда домой вернулся отец, юношу позвали вниз, где на кухонном столе высилась стопка журналов, которые он приобретал последние два с половиной года. Мальчик взглянул на подшивку, словно видел ее впервые в жизни, и нервно сглотнул: хотя он приготовился все отрицать, журналы были ему все же дороги, и он хотел получить их обратно в целости и сохранности. Мать стояла у камина, сложив руки на груди, и даже не пыталась скрыть своей ярости, а Сэмюэл находился где-то посередке между ними, гадая, какую позицию занять.
— Все это время я думала, что знаю тебя, — сказала Джезебел. — Считала тебя хорошим мальчиком. Думала, что воспитала тебя правильно.
— Вы знаете! Я хороший! Вы воспитали! — начал он возражать, нарочно отвечая на каждое обвинение, но не успел открыть рот, как его заглушили вопли матери.
— Хороший мальчик не хранит под матрацем такую мерзость. Это отвратительно! Ты видел эти журналы? — спросила она мужа, который сконфуженно покачал головой, а затем взял один и внимательно пролистал: с каждой страницей, по мере приближения к концу, волнение у него на лице сменялось все большим разочарованием.
— Мне интересно, — защищался Хоули. — Это наука. Очень познавательно.
— Это мерзость, — настаивала она. — Зачем тратить деньги на подобный вредоносный хлам?
— Я читал там статьи, — отвечал он, обороняясь и чуть-чуть повысив голос. — Меня интересует человеческий организм…
— Хоули! Только не в моем доме!
— Сотворение мира. Наша природа.
Джезебел яростно затрясла головой и, выхватив у мужа из рук журнал, швырнула его в огонь, а затем железной кочергой зарыла в горящие угли.
— Мама, нет! — закричал Хоули, когда она протянула руку за следующим журналом, потом еще за одним — и так далее.
— Для твоего же блага, — сказала она, видя, как мерцают и обугливаются в камине годы его учения. — Лучше пусть эти страницы сгорят здесь и сейчас, чем ты будешь вечно жариться в Адском пламени. Я не смогла бы жить на свете, зная, что ты обречен на вечные муки Преисподней.
— Это смешно, — презрительно закричал Хоули: он впервые повысил голос в этом доме. Оба родителя в изумлении посмотрели в его багровое лицо и осатаневшие от злости глаза. — Просто смешно! — повторил он. — Я без ума от этих журналов. Неужели вы не понимаете, что я хочу стать ученым?
— Ученым? — удивленно вскрикнула Джезебел. — Наука — дьявольское изобретение и больше ничего. Разве этому я тебя учила?
— Мне все равно — я так хочу, — воскликнул Хоули: ее невежество было ему отвратительно. И, глядя, как в огне очага исчезают журналы, он нашел слова, чтобы выразить свое предназначение на земле: — Я собираюсь изучать медицину, — сказал он родителям. — Стану великим ученым. — Он подался вперед — к матери, и ей пришлось взять себя в руки, чтобы в страхе не отступить назад. — Возможно, таков Божий замысел, — тихо добавил он.
Джезебел прикрыла рукой рот, словно он только что произнес слова, которые несли погибель всем, кто их слышал.
— Прекрасный Божий замысел, Хоули, — смущенно поправил Сэмюэл, возможно, слегка пьяный.
После двадцать первого года в жизни Хоули наступила череда перемен. К ужасу матери и удивлению отца, молодой человек начал самоутверждаться, больше не позволяя Джезебел указывать ему, как жить. Рискуя нарваться на ее упреки, но не желая просить у нее разрешения, Хоули продолжал покупать «Американский ученый», но теперь отвел для журналов почетное место наверху комода, чтобы каждому случайному посетителю сразу была видна его испорченность. К ним добавились ежеквартальные выпуски «Американского журнала медицины человека», а также «Двухмесячное обозрение практикующего врача» с научными трудами, в которых проводился углубленный анализ состояния естественных наук в Соединенных Штатах, недоступный большинству неспециалистов. Однако сложные статьи и диаграммы приводили молодого Криппена в восторг, убеждая в том, что именно к этой жизни он так настойчиво стремился. Журналы спасало то, что юноша вытащил их из-под матраца и добровольно демонстрировал, поэтому Джезебел должна была хорошо подумать, прежде чем предать свежую пачку огню.
Хоули подал заявление на медицинский факультет Мичиганского университета, но, лишь получив рекламный буклет, понял, что в подобных учреждениях ценилось не столько желание потенциального студента учиться, сколько его возможность платить за учебу. Чтобы стать доктором, нужно было пройти четырехлетние курсы по цене более пятисот долларов в год. Со времени окончания школы Хоули работал приказчиком в бакалейной лавке отца, однако до сих зарабатывал не больше трех долларов в неделю, к тому же третью часть был вынужден отдавать матери в уплату за питание. Ни при каких обстоятельствах юноша не мог позволить себе учебу.
— Вы должны понять, — однажды вечером сказал он родителям, объясняя свою дилемму, — для меня важнее всего на свете — стать врачом. Мне кажется, это моя судьба, мое жизненное призвание.
— Хоули, не употребляй этих слов в подобном значении, — ответила Джезебел, радуясь тому, что он снова пришел к ней с просьбой. Хотя за последнюю пару лет мать стала немного спокойнее относиться к его интересам, она по-прежнему выступала против «антихристианских воззрений» сына. — Призвание — это когда Господь призывает к Себе на службу.
