Колокольные дворяне - Светлана Владимировна Храмова

Светлана Храмова

Колокольные дворяне

Эта книга не могла быть написана без помощи и активного участия многих людей. Автор бесконечно благодарен Сидоровой Светлане, директору ТИАМЗ (Тобольский историко-архитектурный музей-заповедник); Андрею Ламбину, научному сотруднику ТИАМЗ; Ирине Сергеевой, начальнику отдела ТИАМЗ; Константину Васильеву, доктору медицинских наук, профессору Одесского национального медицинского университета, кафедра социальной медицины; иерею Петру Шитикову, помощнику ректора Тобольской семинарии по научной работе; Александру Валитову, ведущему научному сотруднику исторической станции РАН; Александре Султановой, экскурсоводу туристического агентства «Тобольский Арбат»; Лии Гинцель, журналисту, Екатеринбург; Татьяне Матаковой, Санкт-Петербург.

Светлана Храмова

Это пусть они себе в Москве придумывают, раз есть лишние мозги-то.

А у нас в Сибири всё ненужное в мозгах вымерзает.

Как они говорят, подслушанное

А на другой день была Пасха. В городе было сорок две церкви и шесть монастырей; гулкий, радостный звон с утра до вечера стоял над городом, не умолкая, волнуя весенний воздух; птицы пели, солнце ярко светило. На большой базарной площади было шумно, колыхались качели, играли шарманки, визжала гармоника, раздавались пьяные голоса. На главной улице после полудня началось катанье на рысаках – одним словом, было весело, всё благополучно, точно так же, как было в прошлом году, как будет, по всей вероятности, и в будущем. Через месяц был назначен новый викарный архиерей, а о преосвященном Петре уже никто не вспоминал. А потом и совсем забыли. И только старуха, мать покойного, которая живет теперь у зятя-дьякона, в глухом уездном городишке, когда выходила под вечер, чтобы встретить свою корову, и сходилась на выгоне с другими женщинами, то начинала рассказывать о детях, о внуках, о том, что у нее был сын архиерей, и при этом говорила робко, боясь, что ей не поверят…

И ей в самом деле не все верили.

А. П. Чехов. Архиерей

Часть I

Многая лета

Я читаю сотни книг, я тону в океане версий и интерпретаций – так, впрочем, начинается почти любое творение из написанного на эту тему, благодатная почва для исследователя – и понимаю одно: тут столько запутанного, непонятного, широк простор для трактовок, для разгула фантазии. И мне кажется порой, что скромный тобольский священник отец Алексей Васильев, настоятель Благовещенской церкви, с его рождественским, неуместным и памятным молебном «Многая лета Царской Семье» – 25 декабря 1917 по старому стилю – эпизод маленький и не такой уж значительный, казалось бы, но единственный, не имеющий опровержений во всей этой смутной части российской истории. Мой прадед, отец Алексий, существовал на самом деле, вера его была тверда и несокрушима.

И моя бабушка Елизавета Алексеевна, в 1917 ей было одиннадцать с половиною лет, уже почти двенадцать, действительно играла с Цесаревичем Алексеем у пруда, устроенного во дворе Дома Свободы. Тогда еще не было для семьи «бывшего царя» тюремного режима последних предрасстрельных месяцев. В пруду плавали утки, Царской Семье дозволили разводить домашнюю птицу, эта часть города до сих пор называется «подгора».

Под горой, поблизости от губернаторского дома, жила с отцом, матерью и четырьмя братьями младшая дочка священника. В деревянном доме у самой церкви, дом Васильевых был с церковью соединен, в нем кормились дворник и уборщица, они помогали жене священника Лидии Ивановне Сеньтяшевой по хозяйству. С тех пор как в городе появились Царь и Царица, а с ними коротко остриженные после кори Цесаревич и Царевны – пятеро детей у императора, как и в семье Васильева, – маленькая Лиза потеряла покой. Ее нечасто пускали за ворота Дома Свободы, проще говоря, ей приходилось проникать туда через щель в ограде, скрытую деревьями, один из прутьев был изогнут – для крепкого взрослого человека не пролезть, а Лиза проскальзывала легко – когда видела, что мальчик с темными веселыми глазами показался во дворе.

Они вдвоем сидели на широких досках, окаймляющих пруд по периметру, и пусть недолго, но говорили. Потом она рассказывала мне, что играла с царевичем в песочнице, я все думала – какая песочница, ей почти двенадцать, ему почти четырнадцать.

Когда наследный принц, будущий император Николай II, впервые увидел гессенскую принцессу Александру, ей было двенадцать лет. Николай увидел ее и запомнил на всю жизнь.

Увидел и полюбил.

Почти четырнадцатилетний Алексей играл с почти двенадцатилетней Лизой.

Мы не знаем, запомнил он ее или нет. В своем дневнике, если он сохранился, или – если то, что сохранилось и широко цитируется, имеет хоть какое-то касательство к текстам настоящих тетрадей, – он об этом не писал, но Алексей не относился к дневнику серьезно. Шалил, утром описывая только что начавшийся день и утром же заканчивая краткий отчет словами: «лег спать». Принято вести дневник, обожаемая мамá велит. Он и пишет, небрежно выполняя повинность, не придавая записям особенного значения. Часто ограничивается короткой фразой: «Все как всегда».

А Лиза его запомнила крепко. И до конца жизни рассказывала о том, как играла с царевичем в песочнице (Владимир подтвердил позже: вокруг пруда был щедро насыпан песок; набрали на берегу Иртыша и в мешках привезли). И про бритоголовых царевен говорила, она их называла просто: «стриженые девочки, царские дочки». Часто Елизавета Алексеевна возвращалась к этому рассказу, но всего два-три предложения произнесет – и скорбно подожмет губы, отвернется, погружаясь в воспоминания, или вовсе уйдет на кухню, едва сдерживая слезы. Слова обрывались внезапно. Длинно о царевиче из ее детства не говорила, но и вовсе молчать об этом – не могла.

В самом начале жизни встретила она принца. О сказочном принце каждая девчонка мечтает, вы скажете? Правильно. Но Лиза встретила настоящего принца, не сказочного.

Он уехал и больше никогда не вернулся.

Не потому, что забыл о ней. И не потому, что женился на равной себе, как принято у настоящих принцев.

А потому что его убили.

* * *

Но о любви к нему бабушка моя не рассказывала. Только о том, что играла в детстве с детьми русского Царя, когда всю Семью отправили в ссылку. Отец ее был священником, духовником Семьи в Тобольске. Так она говорила. И о драгоценностях, доверенных ее отцу и сохраненных им, – скупо рассказывала бабушка Лиза, но к теме этой возвращалась постоянно. Убеждала, что драгоценности носить не нужно, это пережиток прошлого. И себе противоречила, добавляя, что в детстве она забавлялась кольцами