Кристоф Доннер - Король без завтрашнего дня

Кристоф Доннер

«Король без завтрашнего дня»

Мама, вчерашний день еще не кончился?..

~ ~ ~

Анри работал уже над пятой или шестой версией своей книги о Юлисесе.

Но, черт подери, говорил он себе, чего ради я так мучаюсь вот уже столько лет, изображая проповедника истины и глубинного самопознания? К чему приведет это постоянное стремление добираться до оголенных нервов?

Он резко встал из-за стола, обуреваемый безумным желанием бросить свою автобиографию и вместе с ней — весь этот изнурительный самоанализ. Затем принялся с самого начала править написанное, всюду заменяя первое лицо единственного числа на третье.

Для такого писателя, как Анри, это был настоящий переворот. Его рассказы, всегда предельно автобиографичные, принесли ему репутацию врага романа — репутацию, с которой он, в конце концов, сжился, хотя и продолжал писать романы — по-прежнему от первого лица, чтобы замести следы вымысла. Поскольку Анри все же не отвергал услуги воображения, если оно подсказывало удачные ходы, хотя не слишком доверял ему. В конечном счете, он попробовал всего понемногу, но в основном публика воспринимала его именно тем возмутителем спокойствия, каким он представал в автобиографических произведениях.

Настоящим вызовом для него было — писать от третьего лица. Говорить о себе как о персонаже, который был все же не совсем он, Анри еще никогда не осмеливался. Однако теперь он довольно скоро почувствовал огромное облегчение. Порыв литературного вдохновения подхватил его и вовлек в писание — к его собственному изумлению. С огромной радостью он обнаружил, что его текст, изначально написанный от первого лица, вследствие изменений ничего не потерял — напротив, местоимение «он» не вытеснило «я», а лишь стало для него изящным обрамлением, узаконив особенно долгие и изощренные отступления от основной темы и даже позволив совершать более глубокие и искусные погружения внутрь собственной натуры. Вот так вот.

Только название романа — «Это мое дело» — Анри не стал менять. Его он оставил как есть, потому что считал удачным.

В названии «Это его дело» нет никакого смысла, сказал он себе. Так или иначе, роман еще не завершен. Главное — довести до конца эту версию, седьмую и последнюю.

«Это мое дело». Он повторил свою ироничную формулировку, одновременно служившую стимулом и символизировавшую завершение усилий по разрыву с автобиографическим жанром, и в этот момент у него на столе зазвонил телефон.

— Привет, это Симон. Скажи, как тебе идея написать сценарий о Людовике XVII?

— О Людовике XVII?

— Сейчас объясню, в чем дело: моя дочь снимает фильм о Людовике XVII.

— Я не знал, что твоя дочь — режиссер.

Анри не сказал, что не знает к тому же, кто такой Людовик XVII.

В лицее он интересовался лишь массовыми движениями, войнами, революциями. В четырнадцать лет он бросил лицей, чтобы устроить революцию. Но из этого ничего не вышло, он остался один, на улице, и теперь ему ее недоставало.

Пока Симон Лешенар продолжал говорить, Анри взял Малый роберовский словарь имен собственных и начал перелистывать страницы в поисках Людовика XVII.

Анри встречался с Симоном три раза в жизни, и каждый раз старик рассказывал ему о Кокто, с которым был знаком, о Превере, который был его другом, о графине де Ноайль, в гостях у которой разбил фарфоровую чашку. Симон знал еще совсем молодого Джонни Холлидея, он дважды номинировался на Гонкуровскую премию в шестидесятые годы. И каждый раз Анри выходил от него с одной и той же маленькой книжонкой, украшенной его автографом. Из любопытства и вежливости Анри пытался ее прочитать, но ничего не получалось, и он удивлялся, как этот человек, такой занимательный в разговоре, может составлять на бумаге такие серьезные фразы. Анри не любил серьезности, особенно в литературе.

Пятьдесят лет назад Симон Лешенар женился на очень богатой молодой женщине, которая по прошествии нескольких месяцев после свадьбы погибла при крушении вертолета, оставив на его руках крошечную дочь Сильвию, ныне которая кинорежиссер. В обязанности Симона входило распоряжаться ее деньгами. Привыкший за долгие годы к роскоши и светской жизни, он чуть было не промотал все семейное состояние. Теперь, в семьдесят лет, изгнанный из всех административных советов, он жил за счет своей дочери.

— Она одна из самых богатых женщин Европы, — сказал он Анри.

В самом деде, Сильвия вышла замуж за месье Деламара, который привел дела в порядок. После этого, собрав около сорока миллиардов в акциях, размещенных здесь и там, она оставила финансовые верхи и вспомнила, что унаследовала от матери киностудии в Париже, Лондоне и Берлине; киностудиями она никогда не занималась, и те вот уже много лет не приносили ей ни единого су дохода. И вот в один прекрасный день, в начале июня, сидя у своего косметолога на авеню Иена, она наткнулась на статью в рубрике «Точка зрения» газеты «Мировые образы», где шла речь о Людовике XVII. Прослезившись даже под своей питательной маской над судьбой несчастного ребенка, она загорелась идеей снять о нем фильм.

— Это будет первый фильм, когда-либо снятый о Людовике XVII, — сказал Симон в трубку.

— Людовик XVII, — повторил Анри, который только что нашел в словаре статью о сыне Людовика XVI и Марии-Антуанетты. — «Ребенок из Тампля», так его называли, да? О котором было точно не известно, действительно ли он умер в заключении.

— Но теперь известно. Так или иначе, всегда можно что-то домыслить. Сильвия не хочет выстраивать сюжет заранее. Она собиралась попросить Ребекку Брандт написать сценарий. Ребекка Брандт и Людовик XVII, представляешь? Но я убедил ее, что ты единственный, кто способен написать такой сценарий. И она меня попросила тебе позвонить. Вот я и звоню. Тебе это интересно?

~ ~ ~

Анри сделал глубокий вдох перед тем, как войти в здание кинокомпании, принадлежащей Сильвии Деламар, на авеню Иена.

Сколько раз его просили взяться за написание сценария! Сколько раз он очертя голову бросался в эти авантюры и работал как проклятый, чтобы несколько недель спустя оказаться ни с чем, поскольку выяснялось, что фильм снимать не собираются, или же собираются, но не по его сценарию, — одним словом, сколько раз он тратил свое время и силы даром!

За исключением фильмов, которые Анри снимал сам, на собственные деньги, ручной камерой, все кинопроекты, в которых он так или иначе принимал участие, проваливались. Он уже готов был поверить, что на нем лежит какое-то проклятие, касающееся всего, связанного с кино. Или, наоборот, благословение: ангел-хранитель берег его от плохих фильмов, которые он мог бы создать. До сих пор он не написал подходящего сценария и больше на это не надеялся. Однако после звонка Лешенара Анри сказал себе: хорошо, я попытаюсь еще раз, но на этот раз не буду тратить времени даром — я начну работу только тогда, когда на руках у меня будет подписанный контракт. Ни строчки без чека. Он просмотрел свою будущую книгу о Юлисесе: Мексика, безумные ночи, предательство… но душа уже не лежала к этому роману, и казалось невозможным пересказывать одну и ту же историю в седьмой раз. Все воспоминания как будто выветрились — даже написанные от третьего лица. На самом деле с тех пор, как ему позвонил Лешенар, Анри не переставал думать о Людовике XVII. Этот ребенок, умерший в тюрьме Тампль в возрасте десяти лет, — что с ним случилось? Как снимать о нем фильм?

Анри вошел в здание кинокомпании, чувствуя, как его буквально переполняет энтузиазм.

Наружная решетчатая ограда, садик, тяжелая дверь, внутренний дворик, который пришлось довольно долго пересекать, третья дверь, кодовый замок и, наконец, более широкий двор в тени деревьев: всюду сдержанная роскошь.

Он вошел в кабинет заседаний, строго обставленный, середину которого занимал длинный стол. Здесь, кроме Сильвии, был Симон Лешенар и еще два типа, скорее всего сопродюсеры. Сильвия Деламар оказалась высокой женщиной властного вида с манерами классной наставницы. На столе среди кофейных чашек, служивших также пепельницами, полными раздавленных окурков, были разложены деловые бумаги. Симон потребовал возмещения своих расходов — двести шестьдесят восемь евро, что он особо подчеркнул, — а кроме того, ежемесячный чек от дочери на сумму три тысячи двести евро. Анри был слегка смущен тем, что присутствует при обсуждении семейных финансовых дел. Представители компании с легким презрением смотрели на отца своей патронессы, получающего ежемесячную жалкую подачку.

Уладив этот вопрос, Сильвия Деламар обратилась к Анри:

— Кажется, никто еще не снимал фильм о Людовике XVII?

Они все дымили, как паровозы. Это не слишком нравилось Анри, который окончательно бросил курить после ухода Юлисеса. Ему бы следовало им сказать: извините, я не выношу табачного дыма. Так между ним и этими людьми из сферы кинобизнеса сразу установились бы другие отношения. Но Анри робел в присутствии этой женщины, обладающей специфической красотой и к тому же, судя по всему, не уступающей ему в интеллекте, — или же так казалось из-за ее огромного состояния.