Далия Трускиновская - Ученица Калиостро

Далия Трускиновская

Ученица Калиостро

Пролог

— Входите, миссис Джонс, миледи ждет вас, — сказал мистер Дюбуа и улыбнулся.

Улыбка у него была дивная. Морщинки веером разлетались от глаз к вискам, сами глаза чуть щурились, и физиономия сорокалетнего джентльмена, невысокого и ничем не примечательного, становилась такой, словно знаешь этого джентльмена по крайней мере лет двадцать, была в него влюблена еще девчонкой, и не замечаешь тех перемен, за которые следует благодарить старца Время.

Однако они были знакомы всего несколько часов. Сара поняла лишь, что джентльмен, который обращается с простой швеей, как с герцогиней, один из тех французов, которыми теперь полон Лондон. Они часто называются простыми французскими фамилиями из обычного стыда — ведь среди них попадаются и герцоги, и графы, а каково графу ходить в изношенных башмаках, дырки на которых замазаны чернилами? Мистер Дюбуа, впрочем, был одет неплохо, только для француза чересчур ярко. И перстни на пальцах — шесть штук.

Его английская речь была забавна, многих слов он попросту не знал, а прочие выговаривал медленно и с некоторой тревогой — боялся, что честная английская женщина его не поймет. Но она поняла.

Дверь распахнулась, белая рука мистера Дюбуа совершила плавное движение, выразительнее слов сказавшее: сюда, глубокоуважаемая миссис; будь у меня лакеи, как несколько лет назад в моем парижском особняке, прием был бы куда торжественнее.

Сара неуверенно вошла в будуар и первое, о чем подумала: все это слишком роскошно, чтобы принадлежать честной женщине. Да и не станет приличная женщина встречать незнакомую гостью в неглиже, лежа на какой-то низкой, кривобокой, развратного вида кушетке — или как эта мебель называется?

Запах в будуаре стоял под стать хозяйке — одуряюще сладкий. Он был знаком Саре, так пахла коробка с дорогой пудрой, которая стояла на уборном столике у богатой кузины Мэри.

— Благодарю, друг мой, — томно произнесла миледи по-французски. Эти слова Сара поняла, а вот длинную фразу, все звуки и интонации которой обличали нрав капризный и ленивый, — нет.

— Миледи просит вас подойти поближе и повернуться, — перевел джентльмен.

Сара повиновалась. Собственно, это входило в условия договора. Если ее фигура действительно такова, как фигура миледи, то Сара будет получать деньги за сущую безделицу: два-три раза в неделю пощеголять перед зеркалом в новом дорогом платье, потому что слабое здоровье миледи не позволяет ей часами стоять неподвижно, пока модистка и портниха закладывают складочки и приметывают кружавчики.

— Благодарю, — сказала миледи и добавила несколько слов по-французски.

— Миледи очень довольна, ведь вы похожи на нее не только станом, но и личиком, — объяснил мистер Дюбуа.

Сара посмотрела на миледи — та улыбнулась обычной улыбкой благовоспитанной дамы, улыбкой, предназначенной для прислуги.

На вид этой особе было около тридцати, может, чуть больше. Ее волосы, накрученные на папильотки, сперва показались Саре черными, но когда миледи приподнялась и устроилась поудобнее, стало ясно, что они темно-русые. Черные брови неестественно выделялись на бледном лице. Странное сочетание, угольно-черные брови и невероятной голубизны глаза — так подумала Сара, когда несколько спустя подошла к миледи поближе. Определить рост полулежащей женщины она затруднилась — но если Сару выбрали за сходство фигуры, то рост у миледи чуть больше пяти футов. Руки у нее были красивые, поразительной белизны — и опять Саре пришла мысль, что у честных женщин таких безупречных рук быть не должно.

Миледи снова сказала нечто по-французски, Сара разобрала только имя Мартина, и сделала выразительный жест, как бы выпроваживая мистера Дюбуа из комнаты.

Ее улыбка, адресованная мужчине, была прелестна; казалось бы, одно и то же движение губ, а какой разный смысл в нем заключается. Так подумала Сара, невольно проводив взглядом француза, и сразу вошла черноволосая коренастая горничная-бретонка.

Сара зашла с ней за ширмы, сняла свое простое платье и начала надевать дорогие нижние юбки, от которых так и разило развратом — для чего приличной женщине нашивать кружева там, где их никто и никогда не увидит? А женщина распущенная как раз норовит украсить белье, старается для любовника. Затем Мартина помогла надеть две верхние юбки, стянула талию Сары потуже и встала за спиной с жакетиком-карако, тоже неблагопристойным — он застегивался только вверху. Расправив нижние фестоны этого карако (из оливкового бархата, как и задняя верхняя юбка), горничная принесла огромную косынку и стала драпировать ее на груди у Сары. Тут Сара немного успокоилась, миледи оказалась все же дамой строгих правил и грудь прикрывала до самой шеи. Там, где концы косынки соединялись, Мартина закрепила булавками заранее приготовленный сложный бант из золотистого шелка.

Затем она принесла головной убор. Отродясь Сара не надевала такого сложного сооружения из бархата, шелка и страусиных перьев. Конечно же она видела на улицах знатных дам в шляпах невообразимой величины, одна другой чуднее, но даже вообразить не могла, что самой придется терпеть на голове топорщащийся тюрбан, укрепленный на широком ободке. Этот ободок Мартина приколола к ее волосам длинными булавками, и еще несколько булавок загнала в тюрбан, чтобы его воздушные складки держались задорно и не опадали.

И карако, и косынка хранили тонкий запах, похожий на лаванду, но обогащенный какими-то загадочными оттенками и привкусами. Сара знала — так сохраняет аромат ткань, которую не брызгают нарочно из флакона, а она перенимает запах, сопровождающий хозяйку.

— Прекрасно! — воскликнула миледи по-английски, когда Сара вышла из-за ширм, и опять перешла на французский.

Легко встав со своей низкой причудливой кушетки, она подошла поправить Саре волосы. И тут стало ясно, что упрекать ее в развратном поведении рано: кружевное неглиже, кое-как запахнутое и издали словно накинутое на голое тело, было надето поверх странного белья, связанного из тонкой шелковой нити и облегавшего плечи и грудь миледи почти как ее собственная кожа. Нить была бледно-персикового цвета. Такую одежду Сара видела впервые.

По приказанию госпожи Мартина пошла за мистером Дюбуа. Он, войдя, произнес «О!» так, как это делают французы. А дальше началось непонятное. Оба, миледи и мистер Дюбуа, обратили внимание на стук, доносившийся издали. Мартина, повинуясь жесту хозяйки, поспешила к окну. Выглянула она не открыто, а прячась за белой занавеской.

И тут с улицы прозвучал зычный голос:

— Отворите, во имя закона!

Сара из любопытства тоже шагнула к окну. Внизу она увидела судебного пристава, который грозно молотил в дверь. Прохожие уже останавливались и задирали головы к окнам — всем было любопытно, к кому пожаловал пристав.

Миледи и мистер Дюбуа принялись спорить. Миледи кричала — так выкрикивают приказы. Мистер Дюбуа отвечал — так отвечают, когда нет сильных доводов и хочется хоть как-то прекратить ссору. Сара уловила трижды повторенное имя — «Мак-Кензен». Она знала одного Мак-Кензена по соседству, он торговал модной мебелью. Развратная кушетка несомненно прибыла из его лавки.

Миледи подбежала к Саре и крепко обняла ее — так, что не пошевелить руками. Мистер Дюбуа обхватил женщину под коленями и приподнял. Сара завопила, пытаясь вырваться, и упустила миг, когда еще могла ухватиться за подоконник.

Вниз головой она полетела из окна — прямо на каменную мостовую. Толпа отвечала ей пронзительным визгом. Этот визг — и ничего более…

Судебный пристав окаменел. Люди отшатнулись, оставив Сару наедине со смертью. А из дверей выбежал мистер Дюбуа, кинулся перед изувеченным телом на колени и принялся звать уходящую душу с неподдельным отчаянием:

— Жена моя, о, моя жена!

Потом он изругал ошарашенного пристава так, что люди поняли: вся беда стряслась из-за небольшого долга, совсем незначительного для знатной дамы долга за мебель скупердяю-торговцу по фамилии Мак-Кензен. И, наконец, мистер Дюбуа взмолился о помощи — тем более что выскочивший из своей лавки парфюмер Лаваль предложил перенести умирающую к нему. Сара была без сознания и стонала. Окровавленный шелк прилип к ее лицу. Все понимали — жить она не будет. После такого удара о камни живут недолго.

Так в июне 1791 года оборвалась жизнь швеи миссис Джонс.

Глава первая

Бригадирский галун

Лифляндский генерал-губернатор Сергей Федорович Голицын стоял у окна и глядел на скучную серую реку. Слева был наплавной мост, по нему тащились телеги. Справа шел от устья парусник. Прямо — плоский, как тарелка, левый берег Двины с амбарами на сваях, чтобы потопом не повредило коноплю и лен. У причалов — струги, этакие плавучие дома с округлыми крышами. Вот теперь изволь любоваться этим пейзажем, пока государь Александр Павлович не придумает тебе другого занятия. А государь и месяца не прошло, как короновался… или прошел уж месяц?.. Все одно — у него теперь иных забот хватает. Посадил преданного человека в губернаторское кресло, и до поры о нем можно забыть.