Элизабет Питерс - Лев в долине
Пирамиды Гизы – наиболее заметные сооружения, поднимающиеся на плато, но вокруг них немало полузанесенных песком развалин. Когда бродишь в таком месте, тем более ночью, желательно смотреть под ноги, не то обязательно свалишься в пустую могилу или в лучшем случае споткнешься о надгробный камень. Понятно, почему я продвигалась прискорбно медленно. Мысленно я репетировала обличительную речь, которую обрушу на Рамсеса, когда он найдется, – а в этом я не сомневалась.
Внезапно мне послышалось... точно, перебранка и шум возни. Сначала я не могла определить, откуда доносятся глухие удары и яростные вскрики. Известно, что в сухом воздухе пустыни звуки разносятся очень далеко. Волчком вертясь на месте, я все-таки углядела в ночном сумраке какое-то мельтешение. Смутные силуэты поспешно укрылись за одной из маленьких разрушенных пирамид, едва угадывающихся у подножия Великой пирамиды.
Я кинулась в погоню, держа наготове зонтик. Разумеется, мне было неведомо, за кем я гонюсь, но если рассуждать логически, то, скорее всего, удирали провожатые Рамсеса, которых он убедил тайком спуститься. У нашего чада всегда найдутся причины для очередного фокуса. Правда, пониманию обычного человека они недоступны.
Я то и дело падала, что не позволяло развить желаемую скорость. Окружающие предметы сливались в одну темную массу. С трудом выбравшись из очередной ямы, я стала свидетельницей тревожного, но в то же время обнадеживающего зрелища. Неподалеку семенила призрачная фигура в белом, в которой я немедленно признала одного из наших провожатых. К груди человек прижимал какую-то темную ношу. У ноши имелись четыре конечности, и она яростно дергала всеми четырьмя, издавая при этом вполне членораздельные звуки. Не составляло труда узнать голос Рамсеса, который с присущей ему нудной многословностью требовал, чтобы его поставили на землю. На месте мужчины в белом я бы давно устала слушать это нытье, смешанное с нотациями, и выполнила просьбу.
Со свойственной мне похвальной быстротой я пересмотрела свою прежнюю теорию о причинах Рамсесова непослушания. Стало ясно, что он покинул верхушку пирамиды не по своей воле. Правда, непонятно, как злоумышленникам удалось его похитить, избежав криков и суматохи, но этот любопытный вопрос я отложила на потом. Первым делом требовалось освободить Рамсеса, чем я и занялась: выпрямилась в полный рост и со всех ног рванула за похитителем, воинственно размахивая зонтиком.
При виде меня похититель так и остолбенел. На его лице был написан невыразимый ужас, бежать он даже не пытался. Мне только и оставалось, что с размаху треснуть его зонтиком по голове.
Злодей испуганно вскрикнул и схватился обеими руками за голову. Этого я и добивалась: Рамсес рухнул в песок. Сообразив, что тюрбан наверняка смягчил удар, я для верности ткнула похитителя кончиком зонта в солнечное сплетение. Такого маневра он явно не ожидал и повалился навзничь. Я уже собиралась его добить, чтобы избавить от мучений, как вдруг две маленькие руки цепко ухватили меня за лодыжку и дернули. Если бы не мое универсальное орудие, я бы не собрала костей. Опершись на зонтик, я набросилась на любимое чадо:
– Что ты вытворяешь, Рамсес? Ведь этот негодяй тебя похитил! Это ведь было похищение, правда?.. Если нет, то тебе не поздоро...
– Я предотвратил поштупок, мамочка, о котором ты бы шама же потом обязательно пожалела. – Рамсес выплюнул песок. – Этот человек...
По части грамматики и синтаксиса к его речи, как всегда, невозможно было придраться, но эти шепелявые звуки... И песок был здесь совершенно ни при чем.
– Следи за своей речью, Рамсес, – напомнила я машинально.
Мой зонтик оказался мощным оружием: поверженный не подавал признаков жизни. Я зорко следила за ним, держа смертоносное оружие наготове. Рамсес тем временем предложил собственную версию случившегося:
– Этот человек меня не похитил, а спас. Какие-то люди поволокли меня с пирамиды вниз, но он набросился на них, хотя мои похитители были вооружены. У одного был длинный нож, известный под названием «сиккинех», а у другого...
– Об этом потом. Ты совершенно уверен?.. Впрочем, ошибиться было бы трудно. Но почему ты брыкался? Я бы не действовала так решительно, если бы не испугалась за тебя. Со стороны все выглядело так, словно ты пытаешься вырваться.
– Просто я хотел, чтобы он позволил мне идти самому, – пояснил Рамсес.
– Что ж, звучит разумно.
Я пригляделась к неподвижной фигуре на песке. В темноте было трудно разобрать черты лица, но обонянию темнота не помеха: я уловила сильный сладковатый запах. Выпрямившись, я возмущенно фыркнула.
– Опиум! Этот человек – наркоман.
– Для такого предположения есть все основания, – поддержал меня Рамсес со своей дурманящей не хуже опиума рассудительностью. – Он жив?
– Разумеется, жив!
– Очень рад. Не хотелось бы платить ему черной неблагодарностью. Что касается его привычек, то нам не должно быть до них дела, тем более ввиду сложившихся обстоятельств...
Я едва не застонала.
– Прошу тебя, Рамсес! Тес... Кажется, сюда идет – вернее, несется на всех парах – твой папаша. Будь добр, крикни ему, не то он будет курсировать вокруг пирамиды до скончания века.
Рамсес подчинился. Вопли Эмерсона, тоскливо повторявшего имя древнеегипетского фараона, мгновенно приобрели утраченную было пронзительность. Рамсес окликнул его снова. Так они орали до тех пор, пока Эмерсон не вырос перед нами и не бросился к своему отпрыску. Раздался несильный хлопок – это из легких Рамсеса разом вышел весь воздух. Зная, что какое-то время к Эмерсону не вернется способность к членораздельной речи, я сосредоточилась на поверженном спасителе Рамсеса.
Стоило мне наклониться, как в ноздри снова ударил тошнотворный опиумный дух. Подавив отвращение, я стянула с его головы тюрбан, чтобы лучше определить степень ущерба. Раненый зашевелился и закрыл лицо ладонями.
– Вставайте, – произнесла я ободряюще. – Не бойтесь. Я ударила вас по ошибке. Ребенок поведал мне о вашей храбрости.
Ответа пришлось дожидаться долго. Наконец из-под тряпок раздался сдавленный голос:
– Отпустите меня, госпожа. Я ничего не сделал. Мне ничего не надо. Отпустите!
– Клянусь всемогущим Аллахом, я вам не враг. Наоборот, хочу вас отблагодарить. Позвольте мне взглянуть на вас при свете луны. Вдруг вы ранены? – Человек не шелохнулся, и я нетерпеливо продолжила: – С нами вы в полной безопасности. Вот этот мужчина – великий и знаменитый Эмерсон, Отец Проклятий, а я – его жена, меня еще называют Ситт-Хаким.
– Я вас знаю, госпожа.
– Чего же вам тогда бояться? Если вы слышали мое имя, то вам понятен его смысл: госпожа доктор имеет кое-какие медицинские познания и...
Как и следовало ожидать, последние слова долетели до слуха Эмерсона, который редко упускает шанс поиздеваться над моим стремлением исцелять страждущих. Тем не менее на сей раз он воздержался от язвительных замечаний. Видимо, Рамсес объяснил ему ситуацию и чувство признательности потеснило иронию. Схватив поверженного человека за руку, Эмерсон одним рывком поставил его на ноги.
– Да пребудет на вас благословение отца спасенного сына... – начал он на сочном арабском, сжимая бедняге ладонь в нещадном пожатии.
Но продолжить речь не удалось: спаситель сына упал на колени и уронил голову.
– Вам нет нужды преклонять передо мной колена, – величественно пророкотал Эмерсон.
– На мой взгляд, папа, это не проявление благодарности, а обморок, – деловито подсказал Рамсес. – Я уже говорил, что один из нападавших был вооружен ножом – такие здесь зовутся...
– Будь я проклят! – удивленно выругался Эмерсон. – Кажется, ты прав, Рамсес. Его пальцы выпачканы чем-то липким... По-моему, это кровь.
– Раз уж ты в него вцепился, Эмерсон, то хотя бы вытащи на лунный свет, – подсказала я. – Но советую обращаться с раненым поаккуратнее.
– А ведь верно... – пробормотал Эмерсон. Подхватив раненого под мышки, он оттащил его в сторонку, где было посветлее.
Здесь уже собрались любопытные. Убедившись, что речь идет о презренном оборванце, европейцы тотчас потеряли к происходящему интерес. Зато египтяне, узнав Эмерсона, столпились вокруг нас, ожидая развлечения. Один обнадежил соседа такими словами:
– Отец Проклятий – прославленный маг. Вдруг он умеет воскрешать мертвых?
Сцену предстоящего воскрешения услужливо освещали факелами и фонарями. Шейх Абу подскочил к Эмерсону, чтобы его поздравить.
– Хвала Аллаху, ваш сын спасен!
– Именно так, – отозвался Эмерсон. – Но ваших людей хвалить совершенно не за что. Вы у меня еще...
– Давай не отвлекаться на мелочи, Эмерсон, – вмешалась я. – Поднесите фонарь ближе, Абу. И дайте мне ваш нож.
В теплом желтом свете керосинового фонаря пятна на рукаве бедняги, казавшиеся раньше чернильными, зловеще заалели. Я отняла у Абу нож и приготовилась разрезать ткань. Замершая в ожидании толпа удивительно напоминала груду тюков с грязной одеждой, свалившихся с телеги.
