Сергей Милошевич - Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана
— Конечно помню, чего не помнить… — торопливо закивал головой Виктор Михайлович, и его лысина несколько раз блеснула в лучах мощной лампы. — В тот день я в ночь работал в третью смену. Ну, задержал нас утром начальник цеха, чтобы мы, значит, на выступлении этого… как его черт… Андропова поприсутствовали. Он к нам на завод должен был приехать. Ну, мы, значит, поприсутствовали, и пошли с ребятами домой. Время уже было одиннадцатый час. А у меня в кармане червонец был, я как раз накануне премию получил, за экономию электролита. Ну, я и говорю — мужики, давайте с устатку зайдем в «Ромашку» (это у нас такая шашлычная есть). дернем по стакану винца и по домам разойдемся. Ну, взяли восемь бутылок портвейну на четверых и два чебурека. Ну, выпили… А потом…
— Да, вот именно, что было «потом»?! — заворчал Анатолий Викторович, приподымаясь над столом на согнутых колесом руках, ладони которых упирались в стол. — Это нас больше всего интересует.
— Потом взяли еще три бутылки, — подумав, вспомнил Шептило. — Потом песни пели. «Ой, мороз-мороз», «Вот кто-то с горочки спустился». Потом курили на лавке, разговаривали. Потом смутно помню… Очнулся дома, около десяти вечера, поужинал и снова на работу пошел…
— А что было в промежутке между перекуром на лавочке и ужином, вы, стало быть не помните? — зловещим голосом произнес рыжий комитетчик. — А? Или все-таки вспомните?
— Ей-Богу, ни хрена не помню, гражданин начальник, — развел руками «Джузеппе». — Как ножом из памяти выскребли.
— Зато мы прекрасно помним! — не сдержавшись, заорал Анатолий Викторович. — И то, что вы прятались за памятником Ленина помним. И то, что вы, извините за выражение, обоссали этот памятник, да еще в тот момент, когда в нескольких десятках метров от вас находился Генеральный секретарь нашей родной коммунистической партии помним. И кое-что другое помним…
С этими словами офицер госбезопасности сунул под нос растерянно хлопающему ресницами Шептило фотографию, снятую американским разведывательным спутником. Увидев свое изображение, да еще в столь неприглядном ракурсе, Шептило побледнел, закрыл на несколько секунд глаза, открыл рот, затем открыл глаза, но рот не закрыл. Так он простоял достаточно долго, до тех пор, пока у рыжего комитетчика не лопнуло терпение.
— Так что, будем рассказывать все чистосердечно и попытаемся как-то смягчить себе участь, или по-прежнему будем симулировать частичную потерю памяти? — спросил он у обалдевшего «Джузеппе».
— Да… Был грех, сознаюсь… — наконец. медленно произнес Шептило (при этих словах Шура и кагебисты торжествующе переглянулись). — Сам не знаю, как меня к этому памятнику занесло. Сильно выпимши был, ну и вздремнул чуток, к памятнику прислонивши. Очнулся, смотрю — вокруг менты… извините, милиционеры бегают, площадь оцепили. Ну я это, испугался маленько и решил вообще от греха подальше из-за памятника пока не выходить, спрятался там в нише пьедесталами Вскоре, значит, этот… Андропов приехал. А меня, как на грех, в этот момент так в туалет потянуло — мочи нет! Ну, я и не сдержался, сами понимаете, маленько памятник уделал…
Все разошлись, я вышел из-за памятника и домой пошел. А как вы узнали, что это был я? Обалдеть, вот наше кэгебе работает, как в кино, ей-Богу…
Последнюю часть речи «Джузеппе» мог бы и не произносить — его уже никто не слушал. Михаил Алексеевич от избытка чувств сжимал Шуру Холмова в своих объятиях, а Анатолий Викторович и Валерчик, радостно улыбаясь, пожимали друг другу руки. Все радовались успешному окончанию сложнейшего дела. — Ну, вот и славно, — когда общее веселье немного поутихло, произнес Михаил Алексеевич, утирая ладонью вспотевший лоб. — В таком случае, попрошу вас, уважаемый Виктор Михайлович, немедленно отдать нам ключ.
— Какой ключ? — удивленно посмотрел на него Шептило.
— Тот самый ключ, который вы подобрали на площади. Кстати, а зачем он вам понадобился?
— Никаких ключей я не подбирал, — замотал головой «Джузеппе». — Вы что-то путаете…
— Опять двадцать пять, — вздохнул Анатолий Викторович. — Вот такой ключ, дорогой вы наш гражданин Шептило…
И он швырнул на стол графическое изображение ключа от «ядерного чемоданчика». — Вот такой ключ был утерян одним из… сопровождающих товарища Андропова в тот самый момент, когда вы прятались за постаментом памятника Владимиру Ильичу. Никто кроме вас взять этот ключ не мог. Потрудитесь немедленно отдать ключ или указать его местонахождение.
— Да не брал я никаких ключей ни на площади, ни вообще нигде! — с плачущим выражением лица стал бить себя в грудь, словно орангутанг, Виктор Шептило. При этом раздался такой звук, словно кто-то колотил веслом по пустой деревянной бочке. — Клянусь здоровьем родной мамочки не брал! На памятник мочился, этого не отрицаю, а ключей не брал, честное слово…
Офицеры госбезопасности и Шура Холмов растерянно переглянулись.
— Послушай, обезьяна, в последний раз говорю — гони ключ! — начал терять самообладание Анатолий Викторович. — Отдашь ключ — клянусь партбилетом, что мы тебя сразу отпустим на все четыре стороны. Не отдашь — сядешь в тюрьму, и надолго сядешь. Пойми, скотина, что за такое поведение, за злостное, циничное оскорбление государственных символов и высшего руководства страны тебе грозит как минимум пять-шесть лет усиленного режима…
Но несмотря на эти угрозы, «Джузеппе» оставался непоколебим и, шмыгая носом, продолжал упорно отрицать свою причастность к похищению каких бы то ни было ключей. Прошло десять, двадцать минут словесной перепалки рыжего Анатолия Викторовича с Шептило, но результата не было. Все это время Шура глядел на ошалевшего, измученного «Джузеппе» каким-то странным, изучающе-задумчивым взглядом. Наконец Холмов неожиданно поднялся и попросил у Михаила Алексеевича разрешения покинуть здание КГБ и отправиться в гостиницу.
— Да. конечно, — разрешил Кочергин. — Вы свое дело сделали отлично, можете быть свободны. Идемте я вас провожу.
— Пока этот хмырь не раскололся окончательно, я попрошу вас Зеленогорск не покидать, — попросил Михаил Алексеевич, когда они с Холмовым вышли в коридор. — Мало ли, вдруг нам еще потребуются ваши консультации. Хотя, думаю, к утру дело будет закрыто — поработаем с ним НАШИМИ СРЕДСТВАМИ (эти слова Кочергин произнес многозначительным тоном), и этот плешивый верблюд вспомнит все — в буквальном и переносном смысле. Деваться ему некуда, ведь кроме него ключ действительно взять было некому. Не понимаю причины его ослиного упрямства…
— Я никуда пока уезжать не собираюсь, — ответил несколько рассеянно Шура — по выражению его лица было заметно, что он думает о чем-то другом. — А со своей стороны я попрошу вас не слишком обижать этого балбеса Шептило. Не надо его пока бить…
— Никто его бить и не собирается, — усмехнулся Кочергин. — У нас есть другие средства… Всю дорогу до гостиницы Холмов о чем-то напряженно размышлял. Войдя в номер, он сунул в стакан с водой кипятильник, включил последний в сеть и стал с задумчивым видом перебирать груду лежавших на столе фотографий. На одном снимке взгляд его задержался. И задержался надолго — уже давно сердито булькала и ворчала вскипевшая вода в стакане, а Шура все глядел, не мигая, на фотографию, сделанную американским спутником-шпионом…
… На следующий день плохо спавший всю ночь Шура поднялся с постели, когда за окном гостиницы еще едва брезжил рассвет, окрашивая окрестные дома нежно-розовым, как слабый раствор марганцовки, цветом. Глянув на соседние, нетронутые с вечера, кровати (комитетчики не пришли ночевать, видимо потому, что всю ночь допрашивали Шептило). Холмов стал одеваться. Одевшись, он, даже не попив чаю, вышел из гостиницы на улицу и торопливыми шагами направился в сторону горкома партии.
Было чудесное летнее утро. Город еще спал, прохожих на улице почти не было. Полностью соответствуя своему названию, Зеленогорск был очень «зеленым» городом — здесь росло много деревьев, декоративных кустарников, то и дело встречались клумбы, на которых густо росли самые разнообразные цветы. Было видно, что местные жители любят свой небольшой, симпатичный городишко. Запах свежей зелени, умытой утренней росой, слегка пьянил Шуру, и вскоре от вялой сонливости, вызванной плохим сном, у него не осталось и следа.
Минут через десять ходьбы Холмов очутился на ставшей ему уже знакомой до последнего булыжника площади перед горкомом партии. Обойдя вокруг оскверненного по пьянке простым советским работягой Виктором Шептило памятника Владимиру Ильичу Ленину, Шура закурил и стал внимательно осматриваться по сторонам. На находившемся неподалеку от площади парке, над которым, тревожно крича, кружились птицы, взгляд его задержался…
Когда через час с лишним Шура Холмов вошел в здание местного КГБ, первое, что он увидел, это улыбающуюся до ушей физиономию Михаила Алексеевича Кочергина.
