Сергей Нуриев - Идолов не кантовать
Помусолив яблоко, эфиоп поднял глаза и, щедро улыбнувшись, закончил:
— Спасып за вныманыэ.
Сразу же после этого состоялась церемония вручения памятных подарков, окончательно растрогавшая всех присутствующих.
Лев Аронович, как, предводитель гвардии, был награжден ценными часами. Монархист получил медные запонки ручной работы. Ручка, которая была под завязку залита чернилами, но почему-то не писала, попала к Коняке. Осторожно осведомившись, не бывал ли диссидент в Полтаве, Мамай сунул ему открытки с видами центральных полтавских площадей и улиц, выдав их за виды Брюсселя. Игнат Фомич, никогда не посещавший не только Полтаву, но даже и столицу Бельгии, отметил про себя, что по европейским проспектам ездят такие же трамваи, как и в области, и форма у милиционеров такая же. Столовый нож достался Харчикову, который был приятно удивлен, разглядев на его лезвии знак качества. Всем остальным, кому подарков не хватило, пришлось довольствоваться рукопожатием товарища Степана.
После раздачи пряников собрание приняло деловой характер. Подпольщики разбирали сложившуюся революционную ситуацию, обсуждали стратегию и тактику предвыборной борьбы, и наконец, вооружившись инструкциями председателя, кандидаты отправились на встречу с избирателями.
Спустя всего лишь час большинство кандидатов добрались до своих участков и, не мешкая, принялись за дело.
Баптист выступал в столовой завода железобетонных конструкций, в самый разгар обеда. Рабочие кушали пшенку, сосредоточенно глядя в свои тарелки. Но те, кто покончил с кашей и запивал ее компотом, слушали объявившегося агитатора с немалым любопытством.
— Братья и сестры! — говорил Коняка осипшим от волнения голосом. — Наш район — это отмирающий динозавр с маленькой головой, огромной, неповоротливой тушей и рахитическими ножками…
— Дамы и господа! — ораторствовал в это же время Куксов. — Наш район — это отмирающий динозавр с маленькой головой…
Свою программу монархист оглашал в помещении ЖЭКа № 4, где собралось десятка два старух из прилегающих домов.
— …Туша — это раздутый чиновничий аппарат!
— А хилые ножки… — голосил Пиптик, стоя перед работницами хлебозавода, — хилые ножки — это мы с вами!
Работницы сдержанно смеялись.
— …Разрешить кризис можем только мы, "зеленые", то есть защитники флоры и фауны! — распинался балетмейстер, перейдя на фальцет. — Я, как представитель "зеленых", то есть защитников флоры и фауны…
Розовощекие работницы уже не стесняясь обсуждали импульсивного кандидата и смеялись все свободнее…
Эти и многие другие подробности сообщила чекисту сексот Кислыха, способная, как известно, присутствовать в нескольких местах одновременно. Мамай остался вполне доволен поступившей оперативной информацией и честно выдал осведомительнице причитающийся гонорар.
События разворачивались согласно плану. Не было только никаких сведений о Цапе.
К вечеру кaндидаты стали возвращаться. Отпустив эфиопа на побывку к невесте, Мамай сам встречал соратников. Каждого вошедшего он усаживал рядом с собой, по-дружески угощал чаем и внимательно слушал отчет. Изредка Потап останавливал коллегу и дополнял его рассказ какой-нибудь деталью, приводя рассказчика в большое замешательство.
Последним в контору вернулся Мирон Мироныч. Он был слегка пьян и внутренне чему-то очень рад.
Председатель пересчитал свое войско и с неудовольствием обнаружил, что одного не хватает.
— Где Цап? — спросил он строго.
Выдержав эффектную паузу, баптист с трудом возвел к небу окосевшие глаза и старательно проговорил:
— Преставился грешник.
— Что сделал? — не понял Потап.
— Преставился. Пришибло его.
— Как?!
— Насмерть, — констатировал Коняка, рубанув ладонью воздух.
— Он что… умер? — шепотом спросил председатель.
— Сначала еще живой был, но к этому часу… Мирон Мироныч присмотрелся к часам, — должен был уж помереть.
В "Реставраторе" установилась гробовая тишина.
— Погодите, погодите, — спохватился Потап. — А чем его пришибло?
— Сосулькой.
— Какой еще сосулькой?
— Сосулькой, — настаивал баптист. — Во-от такой. Прямо в темечко.
— Он что — дурак? — начинал злиться председатель.
— Был, — уточнил верный христианин.
— Если он умер — это еще не значит, что он поумнел, — отрезал Мамай и, упершись лбом в кулак, задумался.
В том, что последняя мартовская сосулька свалилась именно на голову Афанасия Ольговича, не было ничего удивительного. Такая уж у него доля — находиться в ненужном месте в ненужное время. Это еще походило на правду. Но в том, что вольный фермер смог так просто выпутаться из предвыборной борьбы, Потап усомнился. Цапу это было не к лицу. Горькая судьба была его предназначением. Взвесив все "за" и "против", чекист твердо сказал:
— Этого не может быть. В какой он больнице?
Дабы не упустить возможности увидеть своими глазами поверженного врага, Мирон Мироныч вызвался в провожатые. Остальные разошлись по домам.
Цапа нашли в районной больнице. Чекист и баптист долго бродили по тихим больничным коридорам, с этажа на этаж, пока наконец не забрели в отделение травматологии, где и отыскали соратника.
Догадки Мамая подтвердились: Цап был ранен, но все же жив. Он лежал в конце вестибюля, под дверьми хозблока, и, облокотившись на подушку, читал газету.
Если бы не забинтованная голова, можно было подумать, что человек просто отдыхает после плотного ужина.
Увидев приближающихся товарищей, Афанасий Ольгович выронил газету и изобразил на своем круглом лице довольно естественный испуг. Брови его поползли вверх и заползли под повязку. Не медля больше ни секунды, больной быстро упал плашмя, закрыл глаза и жалобно застонал.
Какое-то время посетители молча стояли над телом больного, наблюдая за его страданиями.
— Видали симулянта! — подбил Коняка локтем председателя.
— Что с вами, Афанасий Ольгович? — негромко спросил Потап, склонив голову набок. — Вы похожи на умирающего лебедя.
Фермер продолжал охать и стонать, облизывая время от времени пересохшие губы. Но, поняв в коннце концов, что соратники просто так его в беде не оставят, нехотя приоткрыл глаза.
— А-а… это… вы… — раздалось в его горле слабое клокотание, — сестра-а…
— По-моему, он вас узнал, — обернулся Потап к баптисту.
— Бредит, гадюка. Дурочку валяет.
— Сестра-а, — вновь позвал Цап, — воды-ы.
Мамай протянул больному стакан с теплой водой. Афанасий Ольгович с усилием сделал один глоток и брезгливо отвернулся.
— Что с вами, дорогуша? — повторил вопрос председатель, заботливо подоткнув край одеяла.
Деваться было некуда. Свиновод посмотрел на посетителей более осмысленно и с тяжелым вздохом сообщил:
— Сотрясение мозгов.
— Это верно, — язвительно прокомментировал Мирон Мироныч. — Мозга у него с кулачок, об стенки головы стукается, вот сотрясение и вышло.
Цап недобро покосился на соседа и упрямо сказал:
— Сотрясение мозгов. Тяжелой степени. Шел, шел и вдруг — шлеп! Аж искры из глаз. Несчастный случай, словом.
— Афанасий Ольгович, — заговорил Потап доверительным тоном, — а вы это не специально? Может, вы решили тайком от коллектива отколоться?
— Специально! Специально! — не унимался Коняка. — Он еще в детстве об меня тайком козявки вытирал и никогда не признавался. Такой гад!
— Да вы что, начальник! — заволновался Цап. — Я нечаянно…
— Вот видите, что я говорил! — вставил баптист.
— Нечаянно я, падлой буду! — клялся пострадавший, неожиданно перейдя на тюремный жаргон. — Я чуть копыта не откинул, в натуре!..
— Ладно, ладно, не брызгайте слюной, — принялся успокаивать его Потап. — Я вам верю. А ваш несчастный случай засчитаем как производственную травму. Получите больничный. А насчет копыт — это вы погорячились. Впереди у вас еще много подобных событий. Жить вы будете долго и интересно. Ну что ж, поправляйтесь поскорее и приступайте к работе. Я вас жду завтра. Или нет — так и быть, приходите послезавтра.
