Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки
Его растолкали на Литейном.
– Ну вот, не туда заехали, – пробормотал Платон, радуясь, что отключился полностью хотя бы на полчаса. – И никто не остановил по дороге? – пришел он в себя окончательно.
– Почему не остановил, остановил, – пожал плечами Федя. – Гаишник молоденький. Я ему объяснил по-быстрому, кого везу, он и отвалился.
– А кого ты везешь? – Платон показал рукой, где нужно повернуть.
– Кукарачу! – удивленно повысил голос Федя. – Я сказал – напряги мозги, просканируй фейс сидящего рядом со мной человека! Это же Кукарача! Он просканировал и отвалился.
– Он не потому отвалился, – объяснил Веня. – Он упал, потому что Федька рванул с места и саданул левой фарой по его мотоциклу.
– Господи! – ужаснулся Платон.
– Да ладно тебе, анкл. У нас зад в смятку, а ты из-за какой-то фары лопушишься! – укоризненно посмотрел Федя.
– Он жив? Милиционер этот? – слабея, поинтересовался Платон.
– Не то слово! – радостно уверил его Федор.
– Да, он в порядке, – подтвердил Вениамин. – Он выбрался из упавшего мотоцикла, бежал за нами и палил в воздух из пистолета. Он в полном порядке.
– Здесь два раза направо, – Платон нашел в себе силы поднять руку. – Перестраивайся в левый ряд.
– Где у тебя нора по металлу? – спросил Веня на светофоре. – Мы туда едем?
– Нора? По металлу?
– Куда ты тачки паленые или битые скидываешь? – объяснил Федор.
– Никуда не скидываю, у меня еще не было битых тачек, и никто их не поджигал.
– Специалист, – Веня толкнул брата в плечо.
– Высший класс! – правым кулаком Федор передал толчок Платону.
Платон с ужасом подумал, что братья правы. Не тащить же разбитую машину во двор к подъезду! Он достал телефон. С тяжелым сердцем нажал кнопочку пять. Вчера именно на эту цифру ему поместили экстренный номер для связи. Услыхав «Бухгалтерия слушает», Платон попросил Колю.
– У телефона.
– Я застрелил кошку, – вдруг сказал Платон, хотя собирался спокойным голосом спросить «Куда скинуть битую тачку?»
– Поздравляю, – равнодушно заметил Коля Птах.
Его равнодушие слегка обидело Платона, и он не стал уточнять, что с закрытыми глазами умудрился попасть кошке в глаз.
– Машина разбита, – заметил он уже с раздражением.
– Бросьте ее.
– Где?
– Да где сейчас стоите. Хоть на светофоре. Только побыстрей. Мы уже не успеваем отработать дорожный патруль.
– А как же?..
– Перейдите на ту сторону улицы, третья припаркованная от столба – будет ваша. Красный «Москвич». Ключи в зажигании. Оставите во дворе, вечером созвонимся.
– Что? – спросил Федя, когда Платон убрал телефон.
– Подъезжай к обочине и остановись. Выходим. По-быстрому, – пробормотал Платон, стараясь не выдать свою растерянность голосом.
– Говорил же тебе, что гаишника нельзя трогать! – посетовал Вениамин. – Теперь у анкла неприятности!
Они перешли улицу. Платон огляделся. Третья от столба – это, конечно, конкретное место, но на углу машины были припаркованы с двух сторон от столба. И, как назло, с одной стороны – «Москвич», и с другой стороны – тоже.
– И что характерно – оба красные, – пробормотал Платон вслух.
– Ну прости, анкл, – от души попросил Федя.
Подумав, Платон двинулся направо, осмотрел салон «Москвича» – третьего от столба. Ключей в зажигании не было, на заднем сиденье вповалку лежали рюкзаки.
– Не тот, – резко развернулся он.
Братья послушно шли за ним гуськом.
Когда Платон открыл дверцу, сел за руль и завел еще теплый двигатель, Федя, оглядевшись, наклонился и сообщил:
– В «мерсе» слева тоже ключи забыли.
– Садитесь быстрее!
– Слушайся анкла, – Веня толкнул брата в салон. – Погоришь на дорогих тачках. Они же все с антиугоном!
Оказавшись в знакомом дворе, Платон перевел дух и только тогда понял, что дорога от аэропорта его совсем доконала. Он собирался, неспешно передвигаясь, в пути объяснить братьям правила проживания в его доме. Теперь все слова начисто вылетели из головы. Платон прислушался к пульсации крови в ушах. Выключил мотор. Набрал воздуха, чтобы начать разъяснительную беседу, потом надул щеки и медленно выпустил воздух из легких.
– За кого вы меня принимаете? – спросил он вместо задуманного: «Мальчики, я живу холостяком, имею устоявшиеся привычки и странности, постарайтесь не тревожить меня излишним любопытством и выполнять определенные требования по перемещению по квартире».
– Анкл, мы тебя уважаем, – ответил Веня за двоих.
– Тогда постарайтесь изо всех сил и не прикасайтесь к вещам, которые трогать нельзя, – это у него сложилось само собой, вместо: «Некоторые предметы в квартире имеют для меня большую ценность, я прошу не брать их без разрешения. Особенно книги. Это исторические раритеты». Понятно? – спросил Платон, зациклившись про себя на слове «раритеты» и радуясь, что не произнес этого вслух. Потом пришлось бы понятным для братьев языком объяснить, что оно означает.
– Чего тут непонятного, – пожал плечами Федор. – Покажешь сразу, где у тебя растяжки стоят, и все дела.
– Я рад, что вы меня поняли, – кивнул Платон, соображая – спросить или не надо, что такое растяжки? Решил не сбивать беседу и продолжил: – Не трогайте дорогие мне растяжки, и все будет в порядке. Теперь по площади. Вам выделена самая большая комната, кухня – само собой – тоже в пределах допустимого передвижения, еще места общего пользования, естественно. В мою спальню можно заходить, но не более того. Все, что стоит за стеклом, трогать нельзя, в обуви ложиться в кровать запрещено, курить... Вы курите?
– Нет, – покачал головой Федя. – Мы себе не враги. Так, иногда сделаем в хорошей компании пару затяжек.
– И прекрасно. Пару затяжек делать в моей спальне тоже нельзя. Что осталось? Библиотека, но книги, я думаю, для вас пока тема не актуальная. Еще есть одна запертая комната – мой кабинет. Я вам его покажу, но входить в него потом будет запрещено.
– Анкл, ничего не выйдет, – покачал опущенной головой Федор.
Платон посмотрел на них обоих в зеркальце. Братья сидели на заднем сиденье плечом к плечу.
– Почему не выйдет? – спросил Платон, слегка похолодев.
Его выстроенная крепость, его уютная норка, прекрасный музей и неприкасаемая коллекция вин! Венецианское стекло, фарфоровые статуэтки восемнадцатого века, ковры и бронза! А трубки?! Платон даже застонал от ужаса.
– Понимаешь, анкл, не можем мы жить с Федькой в одной комнате, – объяснил Веня. – Федька на ночь обязательно кого-нибудь приводит, а если не находит подходящую кошелку, то дрочит по полчаса. Громко! – уточнил Вениамин и, подумав, добавил: – Жениться ему надо.
– Ну так!.. – пожал плечами Федор.
– А ты?.. – Платон не смог быстро подобрать слова, но Веня его понял и с готовностью разъяснил:
– А я книжку читаю.
– Ага, – подтвердил Федя. – Уже год, как читает на ночь книжку. Прочитал больше половины. Импотент!
– Какую же ты книгу читаешь? – опешил Платон.
– Первую, – ответил Веня. – Первую книжку Гарри Поттера. Это, короче, про одного пацана, который...
– Я поселю тебя в библиотеке, – с облегчением выдохнул Платон, кое-как совладав с улыбкой.
Успокоенный и даже слегка повеселевший, он открыл замки своей квартиры и нажал в коридоре на пульте шифр сигнализации.
– Ни хрена себе! Ты что, музей ограбил? – с порога оценили обстановку братья.
– Располагайтесь, – сразу погрустнел Платон.
Обойдя квартиру, братья внимательно все рассмотрели, выслушивая наставления дядюшки. Веня сдвигал все картины по очереди и заглядывал за них, а потом поинтересовался:
– А где сейф? Где ты прячешь оружие?
А Федор, осмотрев запретный «кабинет», уважительно присвистнул и попросил:
– Можно Веньку оставить в большой комнате книжку на ночь читать, а меня сюда поместить для траханья?
Платон вздрогнул и осмотрел квадратное помещение, задрапированное гобеленами, со статуэткой работы Челлини и мальтийской Венерой на антикварном столике, застеленном древней иранской шалью, ниспадающей до пола. С китайскими гравюрами по шелку – совокупляющиеся любовники, с курительницей в углу, как раз под резной деревянной вязью на стене в три квадратных метра: все пары Ноева ковчега в виде причудливо переплетающихся фигурок людей и зверей в экстазе продолжения жизни. Тяжелые шторы со свисающими кистями плотно закрывали окно, подсветка шла из углов комнаты – от бронзовых напольных светильников с еле тлеющими красными огоньками в чеканных цветах. Одна пара штор закрывала окно, а другая – зеркало во всю стену, если раздвинуть сразу все портьеры, комната начинала светиться двумя окнами – настоящим и его отражением. Пол был завален подушками разных размеров. Из мебели ничего не было, кроме китайской ширмы, столика, застеленного тончайшей шалью с вышитыми фигурками ярких птиц, и лежанки рядом с древней курительницей.
Платон вдохнул полной грудью – только здесь был установлен новейший кондиционер с очистителем воздуха, и подожженная палочка сандалового дерева окутывала дымком комнату и мягкие предметы в ней только на время своего тления. В комнате не было старых устоявшихся запахов, ощущение чистоты и свежести не дополняли своим привкусом древности даже персидские ковры на полу.
