Хью Лори - Торговец пушками
А вот ствол куда-то исчез.
«Как такое может быть? — удивился я про себя. — Как ствол “Штейера” — длина четыреста двадцать миллиметров, шесть нарезов с правым ходом — мог просто так взять и исчезнуть?»
Ну конечно же, не мог. И никуда не исчезал.
Я просто смотрел прямо в него.
— Ты! Козел вонючий! — сипит Бенджамин.
Я стою на месте, уставившись в черную дыру.
Осталось всего сорок пять минут, и сейчас — давайте посмотрим правде в глаза, — пожалуй, самое неудачное время обсуждать такую большую, такую обширную и такую многогранную проблему, как Предательство.
Я предлагаю ему — надеюсь, достаточно вежливо — перенести обсуждение на какое-нибудь другое время, но Бенджамин считает, что лучше покончить с этим сейчас.
«Козел вонючий». Это его формулировка повестки дня.
Часть проблемы заключается в том, что Бенджамин никогда не доверял мне. Подозрения на мой счет возникли у него с самого начала, и теперь он хочет, чтобы я узнал о них — на тот случай, если у меня вдруг возникнет желание вступить с ним в полемику.
По его словам, все началось с моей военной выучки.
Да что ты, Бенджамин? В самом деле?
Да, в самом деле.
Той ночью Бенджамин никак не мог уснуть и все глядел в потолок своей палатки, удивляясь, как это умственно отсталый миннесотец вдруг насобачился разбирать М-16, причем вслепую, в два раза быстрее остальных. Дальше — больше. Бенджамин стал обращать внимание на мой акцент, на мою манеру одеваться, на мои музыкальные пристрастия. И как это я умудрялся накрутить столько миль на «лендровере», когда всего лишь ездил за пивом?
Все это, конечно, ерунда, и до сего момента Рикки запросто мог отбить любое обвинение.
Но у проблемы имелась еще одна часть — откровенно говоря, на сей момент гораздо более серьезная, — и заключалась она в том, что Бенджамин решил побаловаться с телефонной станцией как раз во время моего разговора с Барнсом.
Сорок одна минута.
— Ну и что дальше, Бендж?
Он плотнее прижимает щеку к автомату, и я вижу, как кровь отливает от пальца на спусковом крючке.
— Собираешься пристрелить меня? Прямо здесь? Что, вот так вот возьмешь и надавишь на спуск?
Он облизывает губы. Он знает, о чем я сейчас думаю.
Он слегка дергается, а затем отодвигает лицо от «Штейера», не сводя с меня расширенных глаз.
— Латифа, — зовет он через плечо. Громко. Но недостаточно. Похоже, у него что-то неладно с голосом.
— Они услышат выстрелы, Бендж, — говорю я. — Услышат и решат, что ты убил заложника. И начнут штурм. Перестреляют нас всех.
От слова «перестреляют» он дергается, и на мгновение мне кажется, что он вот-вот выстрелит.
— Латифа, — снова зовет он. На сей раз громче.
Все, с меня хватит. Третьего раза не будет. Я начинаю двигаться — очень медленно — к нему. Моя левая рука расслаблена так, как только может быть расслаблена рука.
— Большинство парней, Бендж, — говорю я, продолжая движение, — там, снаружи, только этого и ждут. Первого выстрела. Хочешь им помочь?
Он вновь облизывает губы. Раз. Другой. И поворачивает голову к лестнице.
Левой рукой я хватаюсь за ствол и резко толкаю его в плечо. Выбора нет. Попытайся я вырвать у него оружие, и он нажал бы на курок. «Бай-бай, Рикки!» Так что я толкаю автомат назад и в сторону. Лицо Бенджи отклоняется еще дальше от оружия, и я вбиваю основание правой ладони прямо ему под нос.
Он валится камнем — даже быстрее камня, словно какая-то огромная сила отбрасывает его на пол, — и на мгновение мне даже кажется, что я убил его. Но тут голова его начинает раскачиваться из стороны в сторону, и я вижу, как на губах у него пузырится кровь.
Осторожно забираю у него «Штейер» и щелкаю предохранителем. Как раз в этот момент с лестницы доносится крик Латифы:
— Чего?
Я слышу звук ее шагов по ступенькам. Не быстро, но и не медленно.
Смотрю вниз, на Бенджамина.
«Это демократия, Бендж. Один против большинства».
Латифа уже на нижней площадке, «Узи» переброшен через плечо.
— Боже! — восклицает она, замечая кровь. — Что тут произошло?
— Я не знаю. — Я не смотрю на нее. Наклонившись к Бенджамину, озабоченно разглядываю его лицо. — Похоже, упал.
Латифа проскальзывает мимо меня и приседает на корточки рядом с Бенджамином. Я успеваю бросить взгляд на часы.
Тридцать девять минут.
Латифа поворачивается ко мне:
— Я займусь им. Дуй в вестибюль, Рик. И я дую.
Я дую в вестибюль, дую в парадную дверь, дую по ступенькам — и еще сто шестьдесят семь ярдов до полицейского кордона.
Когда я добираюсь туда, моя голова пылает, потому что руками я изо всех сил сжимаю макушку.
Не удивительно, что они обыскали меня так, словно сдавали экзамен по технике обыска. Вступительный — в «Королевский колледж шмона». Пять раз, с головы до ног — рот, уши, пах, подошвы ботинок. Они сорвали с меня почти всю одежду, так что я стал похож на развернутый рождественский подарок.
Это заняло у них шестнадцать минут.
Еще пять минут я простоял, припав к полицейскому фургону — руки в стороны, ноги врозь, — пока они что-то кричали и пихались. Я стоял, опустив глаза в землю. Сара ждет меня.
Черт, лучше бы так оно и было!
Утекла еще минута — снова крики, снова тычки, — и я потихоньку оглядываюсь. Если в ближайшие минуты ничего не изменится, придется включаться самому. Хренов Бенджамин! Плечи ноют от неудобной позы.
— Отличная работа, Томас, — раздается голос за спиной.
Я заглядываю из-под руки. Пара обшарпанных «редуингов». Один ботинок — плашмя, другой — воткнув носок в пыль. Очень медленно я поднимаю голову, по ходу открывая для себя остатки Рассела Барнса.
Он стоял, прислонившись к дверце фургона, улыбаясь и протягивая мне свою вечную пачку «Мальборо». На нем была летная кожанка с вышитым слева на груди именем «Коннор». Что еще, мать его, за Коннор?
Вертухаи откатились назад, правда, совсем немного — очевидно, из уважения к Барнсу. Основная масса продолжала наблюдать за мной, думая, что они явно чего-то пропустили.
Я отрицательно покачал головой, намекая на сигареты.
— Я хочу увидеться с ней. Потому что она ждет меня.
Барнс пристально посмотрел мне в глаза, а затем снова улыбнулся. Настроение у него было превосходное — сплошная непринужденность и расслабленность. Для него игра была окончена.
— Разумеется.
Затем небрежно оттолкнулся от фургона — обшивка отозвалась металлическим хлопком — и жестом велел следовать за ним. Море тесных рубашек и стильных очков расступалось, пока мы не спеша шагали к голубой «тойоте».
Справа, за стальным барьером, топтались репортеры. Кабели змеями вились у их ног, а голубовато-белые лампы пронзали иглами лучей остатки ночной темноты. Когда я проходил мимо, несколько камер решили потренироваться на мне, но большинство по-прежнему не отлипали от здания.
Самая выгодная позиция, кажется, была у Си-эн-эн.
Умре вылез из машины первым. Сара же просто сидела и ждала, глядя в одну точку куда-то вперед, сквозь ветровое стекло, и руки ее были плотно зажаты между коленями. Нам оставалось пройти всего пару ярдов, когда она перевела глаза на меня. И попыталась улыбнуться.
«Я жду тебя, Томас».
— Мистер Лэнг.
Умре шагнул мне навстречу, вставая между мной и Сарой. На нем было темно-серое пальто, под ним — белая рубашка без галстука. Лоск на лбу показался чуть тусклее, чем мне помнилось, а на челюсти пробивалась свежая щетина. В остальном же выглядел он как всегда хорошо.
Да и с чего бы ему так не выглядеть?
Секунду-другую он пристально смотрел мне в лицо, а затем кивнул — коротко и удовлетворенно. Так, словно я всего лишь сносно подстриг ему газон.
— Хорошо, — произнес он.
Я ответил ему долгим взглядом.
— Что «хорошо»?
Но Умре уже глядел куда-то за мое плечо, подавая кому-то сигнал, и я почувствовал движение у себя за спиной.
— Еще увидимся, Том, — сказал Барнс.
Я обернулся. Он отступал, медленно и небрежно, словно давая понять: «Я буду скучать». Наши взгляды встретились, он послал мне иронический салют и, развернувшись, быстро зашагал к военному джипу, припаркованному в тылу автомобильной армады. Увидев приближающегося Барнса, блондин в штатском завел мотор и дважды посигналил, разгоняя толпу перед капотом. Я повернулся к Умре.
Тот изучал мое лицо, на этот раз чуть пристальнее, чуть профессиональнее. Будто пластический хирург.
— Что «хорошо»? — повторил я свой вопрос и подождал, пока слова преодолеют пропасть между нашими мирами.
— Вы сделали, как я хотел, — ответил Умре. — Как я и предсказывал.
И снова кивнул. Мол, здесь маленько обкорнаем, там чуток подберем — да, полагаю, с этим лицом еще можно что-то сделать.
