Хью Лори - Торговец пушками
Даже Бимон не удержался от улыбки.
В два пятнадцать подвезли обед. Овощное рагу с бараниной и огромную кастрюлю кускуса. Бенджамин забрал все с крыльца под прикрытием Латифы, которая все это время нервно водила стволом своего «Узи» взад-вперед из дверного проема.
Сайрус где-то раздобыл бумажные тарелочки, но без приборов, так что нам пришлось ждать, пока еда остынет, а потом вычерпывать все пальцами.
При сложившихся обстоятельствах все это было не так уж и плохо.
В десять минут четвертого до нас донеслись звуки моторов грузовиков, и Франциско моментально оказался у окна.
Вдвоем с ним мы наблюдали, как газуют и рвут передачи водители, маневрируя вперед-назад и разворачиваясь в десять приемов.
— Зачем они разворачиваются? — спросил Франциско, щурясь в бинокль.
Я пожал плечами:
— Инспектор ДПС?
Он сердито зыркнул на меня.
— Черт, да откуда мне знать? — сказал я. — Может, просто нечем заняться. А может, отвлекают, пока их коллеги роют туннель. Мы-то все равно ничего не можем поделать.
Секунду Франциско кусал губу, а затем направился к столу. Подняв трубку телефона, он набрал номер в вестибюле. Должно быть, ответила Латифа.
— Будь начеку, Лат, — приказал Франциско. — Заметишь или услышишь чего — сразу звони мне.
И бросил трубку — на мой взгляд, чуть резче, чем нужно.
«Да ты не такой крутой, как прикидываешься», — подумал я.
К четырем часам телефон практически не умолкал. Каждые пять минут звонил какой-нибудь марокканец или американец, и каждому непременно требовалось переговорить с кем угодно, но только не с тем, кто отвечал на звонок.
Франциско решил, что пора нас перетасовать: Сайруса с Бенджамином он отправил наверх, на второй этаж, я же спустился вниз к Латифе.
Она стояла в центре вестибюля — всматриваясь в окна, перепрыгивая с ноги на ногу, перебрасывая «Узи» из одной руки в другую.
— В чем дело? — спросил я. — В туалет хочешь?
Она посмотрела мне в глаза и утвердительно кивнула. Тогда я сказал, чтобы она шла, делала свои дела и не переживала так сильно.
— Солнце садится, — заметила Латифа спустя полпачки сигарет.
Я посмотрел на часы и перевел взгляд на окна сзади: действительно, солнце садилось, а ночь поднималась.
— Да, — коротко подтвердил я.
Глядя в стекло на секретарском столе, Латифа пыталась привести в порядок волосы.
— Пойду прогуляюсь наружу, — сказал я. Она испуганно обернулась:
— Ты что? Шизанулся?
— Просто хочу взглянуть.
— Взглянуть на что? — Латифа была в бешенстве, будто я решил бросить ее здесь навсегда. — Бернард на крыше, ему и так все видно. Зачем тебе на улицу?
Я втянул воздух сквозь зубы и снова сверился с часами:
— Это дерево меня беспокоит.
— Ты что, хочешь взглянуть на какое-то долбаное дерево?
— Там ветви свисают через стену. Я просто хочу взглянуть, все ли в порядке.
Латифа подошла к окну, встала рядом со мной. Поливалка все работала.
— Какое дерево?
— Вон то, — ответил я. — Араукария.
Десять минут шестого.
Солнце опустилось почти наполовину.
Латифа сидела у подножия центральной лестницы, растирая башмаком мраморный пол и забавляясь со своим «Узи».
Я смотрел на нее и вспоминал — о нашем с ней сексе, разумеется. Но не только. Я вспоминал, как мы вместе смеялись — или расстраивались. И еще о спагетти. Временами Латифа могла довести до белого каления кого угодно. Она определенно была конченым человеком, полной безнадегой во всем, что только можно себе представить. Но в то же время она была замечательной девчонкой.
— Все будет хорошо, — сказал я.
Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Интересно, о чем она сейчас думает? О том же, что и я?
— А кто, мать твою, сказал, что не будет?
Латифа пробежалась пальцами по волосам, взъерошила, занавесилась ими от меня. Я рассмеялся.
— Рикки! — громко позвал Сайрус, перегибаясь через перила второго этажа.
— Что?
— Давай наверх. Сиско зовет.
Заложники рассредоточились по всему ковру — головы свесились на грудь, спина прижата к спине. Дисциплина несколько ослабла, так что некоторые даже осмелились вытянуть ноги за край ковра. Трое или четверо напевали что-то из «кантри» — негромко и без особого энтузиазма.
— Что? — спросил я.
Франциско жестом указал на Бимона, протягивавшего мне телефонную трубку. Я насупил брови и отмахнулся — словно на другом конце была моя жена, а я все равно буду дома через полчаса. Но Бимон продолжал протягивать трубку.
— Им известно, что вы американец.
Я пожал плечами: ну и что?
— Поговори с ними, Рикки, — велел Франциско. — От нас не убудет.
Я снова пожал плечами — угрюмо, мол, господи, что за пустая трата времени — и лениво двинулся к столу.
— Америкос хренов, — прошептал Франциско.
— Пошел ты! — огрызнулся я и поднес трубку к уху. — Да?
В трубке щелкнуло, затем загудело, затем снова щелкнуло.
— Лэнг?
«А вот и мы», — подумал я.
— Да, — ответил Рикки.
— Как поживаете?
Это был Рассел П. Барнс, главный засранец здешних мест, и даже через шипение помех его голос звучал покровительственно и самонадеянно.
— Какого хера вам надо? — отрезал Рикки.
— Помаши нам, Томас, — сказал Барнс.
Знаком я попросил у Франциско бинокль, он протянул мне его через стол. Я пододвинулся к окну.
— Теперь чуточку влево, — сказал Барнс.
На углу квартала, внутри заслона из джипов и армейских грузовиков, стояла группа мужчин. Некоторые в форме, некоторые — без.
Я подкрутил бинокль, перед глазами запрыгали дома и деревья, а затем промелькнул Барнс. Я повел биноклем назад и зафиксировал: вот он — телефон возле уха, бинокль у глаз. Он и в самом деле махал рукой.
Я проверил остальных, но серых брюк в полоску не обнаружил.
— Я просто поздороваться, Том, — сказал Барнс.
— Ясно, — ответил Рикки.
Линия потрескивала, мы выжидали. Я знал, что по части терпения ему со мной не тягаться.
— Так что, Том, — не выдержал он, — когда нам ждать вас оттуда?
Я оторвался от бинокля и взглянул на Франциско, на Бимона, на заложников. Я смотрел на них, но думал совсем о других людях.
— Мы не выйдем, — сказал Рикки. Франциско медленно кивнул.
Я приложился обратно к биноклю: Барнс смеялся. Он отодвинул трубку от лица, и я не мог слышать его смех, но зато прекрасно видел запрокинутую голову и белый оскал зубов. Затем он повернулся к остальным, что-то сказал, и они тоже рассмеялись.
— Само собой, Том. Я имею в виду, когда вы лично…
— Я не шучу, — перебил его Рикки, но Барнс продолжал улыбаться. — Кто бы вы ни были, у вас ничего не выйдет.
Барнс покачал головой, явно наслаждаясь моим спектаклем.
— Может, вы и умный малый, — сказал я и увидел, как он кивнул. — Может, вы и образованный. Может, вы даже колледж заканчивали. А то и аспирантуру…
Смеха на лице Барнса чуть поубавилось. Это было приятно.
— Но что бы вы там ни пытались сделать, у вас все равно ничего не выйдет.
Он опустил бинокль и уставился прямо в мою сторону. Нет, не потому, что хотел разглядеть меня. Он хотел, чтобы я мог видеть его. Его лицо превратилось в камень.
— Уж поверьте мне, мистер Аспирант.
Барнс застыл изваянием, и глаза его лазером пронзали двести ярдов разделявшего нас пространства. Затем я увидел, как он что-то прокричал и приложил трубку обратно к уху:
— Послушай, ты, говнюк, мне насрать, выйдешь ты оттуда или нет. А если и выйдешь, то мне по хрену, выйдешь ты сам или тебя вынесут в большом резиновом мешке. Или даже во множестве маленьких резиновых мешков. Но я должен предупредить тебя, Лэнг… — Он плотнее прижал ко рту телефон, и, клянусь, я услышал, как брызжет его слюна. — Только попробуй помешать прогрессу. Ты понял, о чем я? Все должно идти так, как должно идти.
— Само собой, — сказал Рикки.
— Само собой, — сказал Барнс.
Я видел, как он повернул голову и кивнул.
— Взгляни-ка направо, Лэнг. Голубая «тойота».
Я послушался — в бинокле промелькнуло лобовое стекло. Я навел изображение на него.
Наим Умре и Сара Вульф — бок о бок на передних сиденьях «тойоты» и пьют что-то горячее из пластмассовых стаканчиков. В ожидании начала финальной игры. Сара смотрела куда-то вниз — на что-то или просто ни на что, — а Умре рассматривал себя в зеркале заднего вида. Казалось, ему было по душе то, что он там видит.
— Прогресс, Лэнг, — сказал голос Барнса. — Прогресс — это хорошо для всех.
Он замолчал, и я вновь скользнул биноклем влево — как раз вовремя, успев застать его улыбку.
— Послушайте, — сказал я, добавляя в голос нотки беспокойства, — дайте мне просто поговорить с ней, пожалуйста.
