Сергей Нуриев - Идолов не кантовать
— Приду, — помедлив, пообещал завхоз. — Кабанчика продам и приду.
…В честь семьдесят первой годовщины со дня смерти вождя мирового пролетариата был дан траурный обед. На поминках присутствовали: товарищ Мамай, товарищ Брэйтэр, товарищ Куксов, товарищ Харчиков, товарщ Коняка, товарищ Сидорчук, другие неофициальные лица. В число других лиц вошли: Пиптик, сын товарища Коняки — Василий и дьякон козякинского прихода отец Иаков (в миру — Яшка Крендель), доводившийся Мирону Миронычу шурином и духовным братом. Его пригласили для отпевания покойного.
Первым речь держал Потап. Он открыл красную папку с надписью "Доклад" и хорошим голосом зачитал собравшимся два первых и два последних абзаца из доклада товарища Пономарева, напечатанного в газете "Труд" за 22 апреля 1985 года. Завершив вступительную часть фразой "Дело Ленина живет и побеждает", председатель захлопнул папку и обратился к дьякону:
— Приступайте, отче.
Отец Иаков опустил глаза долу, откашлялся и затянул бабьим голосом заупокойную. Райкомовцы, все как один, вытянули шеи, пытаясь разобрать бормотание дьякона. И лишь баптист вел себя так, будто мудреные слова ему давно известны, и даже подпевал в нос:
— Ижесинанебесиосподиами — илу — у — уй.
Наконец стали выпивать и закусывать. Как водится на поминках, за столом царило уныние. Пили молча и усердно. Особенно торопился дьякон.
— Ну, други мое, по единой, — предложила духовная особа, в нетерпении поднимая рюмку, — за царствие небесное.
— Странные все-таки у христиан привычки, — ни к кому не обращаясь, произнес чекист, — едва только проводят человека на тот свет и тут же садятся животы набивать.
— На все воля Божья, — смиренно молвил дьякон и, перекрестив уста, выпил рюмочку.
После второй присутствующие повеселели. Отец Иаков, сидевший по левую руку от Потапа, начал интересоваться: а кто, собственно, виновник торжества?
— Владимир Ильич, — сказал Потап.
— Это который? — благодушно спросил батюшка, раздирая остывшего цыпленка. — Это усопший Олейкин? Главбух подстанции?
— Нет, ваше преподобие, не главбух.
— Тогда Флейшман, значит. Знавал покойногo, знавал. Э-хе-хе, пути Господни неисповедимы.
— Нет, не Флейшман, ваше преподобие, — успокоил председатель, — нашего Ульяновым кликали.
Дьякон крайне удивился, даже перестал жевать.
— Ульянов? Что вы говорите! Я же его давеча в бане встречал. Здоров был, голубь. Хотя… его, кажется, Владимиром Олеговичем звали… Запамятовал, выходит. Э-хе-хе, — легко вздохнул святой отец, выдергивая из крылышка корни перьев, — неисповедимы пути Господни. Олейкина отпевал, Флейшмана отпевал, а вот Ульянова не довелось. Когда же он почил?
— Да уж давненько почил. Вам наполнить?
— Ага, сын мой, наполни за царствие небесное. Ну, други мое, по единой.
Преподобный Иаков выпил не крестясь и уж совсем по-мирски крякнул. Памятуя о дороговизне продуктов, он отложил разговор и торопливо принялся закусывать.
В комнате звучало однообразное чавканье и стук ложек.
Некоторую оживленность в поминальный вечер внес Афанасий Ольгович, опоздавший к началу мероприятия.
— А-а-а! — поздоровался Коняка. — Путчист явился! Вот я тебя!
— Плевал я на тебя, — хладнокровно заявил фермер, взглянув на недруга с такой брезгливостью, будто перед ним был таракан.
Опешив сперва от такой дерзости, Мирон Мироныч наконец пришел в себя и полез на Цапа с кулаками:
— Ах ты урка!..
— Сядьте, — осадил его председатель и прекратите так много курить. Известно капля никотина убивает лошадь?
— Я не лошадь, — поник баптист.
— Кони от него тоже иногда дохнут. Проходите Афанасий Ольгович, к столу. Что это на вас лица нет? Ешьте.
— Не хочу, — отказался Цап, присев справа от Потапа.
— Тогда пете.
— Не хочу.
— Не надо. Да что с вами? У вас такой вид, словно вам вот-вот рожать.
Свиновод и в самом деле выглядел неважно, он был необычайно скован и как бы прислушивался к самому себе.
— Кабанчика продали? — осведомился Потап.
— Нет, — тихо шепнул Афанасий Ольгович.
— Себе, значит, оставили?
— Нет.
— Куда же вы его дели?
— Я… Я… съел упыря…
— Как?
— Целиком. Довел он меня… Так я его зарезал и зажарил. Теперь вот… живот болит. Невмоготу…
— Конечно! Чего же вы еще ожидали от зверя, которого собственноручно закололи, а затем сожрали.
Слово взял дьякон. Тост его был краток:
— Ну, по единой, други мое, за упокой души раба Божьего… Как? — обратился он к Мамаю.
— Владимира, — подсказал тот.
— …раба Божьего Владимира, — закончил дьякон и опрокинул в себя рюмку.
— Здоров ты, поп, водку жрать, — с раздражением заметил Брэйтэр.
— На все воля Божья, — молвила духовная особа, ничуть не обидевшись.
Грустно посмотрев на обглоданные кости, дьякон поискал глазами съестное в других тарелках и, воспользовавшись курячьей слепотой, одолевавшей уже Каняку, стащил у того корявую начатую котлету.
Между тем сам Мирон Мироныч злобно таращился на Цапа левым оком. Еще секунду назад, навалившись на стол, баптист лез к фермеру целоваться, но Афанасий Ольгович ответил на его поползновения самым решительным отказом. Теперь отвергнутый искал повод к ссоре.
— А что это, Семен Семеныч, от тебя так псиной прет? — язвительно проговорил он.
— Я вам не Семен Семеныч, — ответил Цап миролюбиво.
— А я говорю — прет!
— А я вам не Семен Семеныч.
— А я говорю — прет!..
От этого скучного диалога Потапа отвлек дьякон. По единой он выпил уже четыре раза, и теперь ему нетерпелось поболтать.
— Так как, вы говорите, зовут именинника вашего? — возобновил церковнослужитель забытый разговор. — Я его знаю?
— Возможно. Личность известная. Ленин зовут. Слыхали?
От удивления дьячок разинул рот.
— Это который? — не сразу заговорил он. — Это который каменный?
Мамай оглянулся по сторонам и шепнул дьякону в самое ухо:
— Хочу вам заметить, отче, что он бывает не только каменный. Иногда под его каменной шкурой может скрываться… — тут Потап подумал, что следует остановиться и увести беседу в другое русло, — словом, чего там только нет.
Отец Иаков совершенно ничего не понял, но на всякий случай наложил на себя крестное знамение.
— Кстати, ваше преподобие, — сказал Потап, сделавшись серьезным, — я собираюсь открыть двухмесячные курсы дьяконов, платные разумеется. Вы не желаете помочь этому богоугодному делу и взяться читать там семинары?
Священнослужитель хотел было отказаться, но польщенный тем, что его назвали преподобием, дал свое согласие. Отвернувшись от него, чекист увидел закономерно наступившую сцену: схватив фермера за уши, Мирон Мироныч крепко чмокал его в нос.
Поминки проходили и должны были закончиться в непринужденной дружественной обстановке. Но тут Лев Аронович Брэйтэр задал совершенно неуместный вопрос:
— А когда приедет товарищ Степан?
— Он может прилететь самолетом из Брюсселя хоть завтра, — быстро нашелся Мамай, — но я, в ваших же интересах, всеми силами пытаюсь отложить его прибытие. Повторяю: в ваших же интересах. Вы готовы отчитаться? Где ваша работа? Вы расширили агентурную ceть или, может быть, вы пользуетесь поддержкой трудящихся? Вы даже палку в колесо демократам не можете вставить. А власти? Есть среди властей наши люди?
— Так там почти все наши бывшие люди, — робко заметил Куксов.
— Бывшие! — все больше раздражался председатель. — Вот именно что бывшие. А вот могyт они по старой памяти взять и… ну, к примеру, взять и отдать нам на реставрацию памятник?
— Moгyт, конечно, вмешался Харчиков, только взятку надо будет дать. А на кой он нам?
— Ни на кой. Я же сказал — к примеру. Но если вы не можете договориться с властями даже о такой мелочи, то что можно говорить дальше! Стыдно, товарищи! Нет, товарищу Степану это явно не понравится.
