Луиза Пенни - Время предательства
– Абсолютно. У нас есть записи с камер наблюдения. Он просто сидел и смотрел. Поблизости похоронены Уэлле, – объяснил Тесье. – Он ездил в тот район. Поэтому и оказался там.
– Он ездил в ЗООП, потому что знает, – сказал Франкёр.
Его глаза заметались, словно следуя за мыслями в попытке проследить за быстро перемещающимся врагом.
– Merde, – прошептал он, потом перевел взгляд на Тесье. – Кто еще знает о его поездке?
– Никто.
– Говори мне правду, Тесье. Без вранья. Кому еще ты сказал?
– Никому. Послушайте, это не имеет значения. Он даже из машины не выходил. Не вызывал директора. Никому не звонил. Просто сидел. Что он может знать?
– Он знает об участии Арно! – закричал Франкёр, потом взял себя в руки и глубоко вздохнул. – Он просчитал связь. Не знаю как, но просчитал.
– Возможно, он подозревает, – сказал Тесье, – но, даже если он знает об Арно, всего ему знать не дано.
Франкёр опять устремил вдаль беспокойный взгляд.
«Где ты, Арман? Ты ведь не сдался до конца, да? Что там происходит в твоей голове?»
Но тут Франкёра осенило. Возможно, провал плана взорвать плотину, смерть Одри Вильнёв и даже тот факт, что люди Тесье промахнулись, бросая ее тело, – возможно, это тоже знак свыше.
Это означает, что, даже если Гамаш вычислил участие Арно, дальше он не пошел. Тесье прав. Одного Арно недостаточно. Пусть Гамаш подозревает об участии Арно, но всей картины он все равно не представляет.
Гамаш остановился перед правильной дверью, но пока не подобрал к ней ключа. Теперь время на их стороне. А у Гамаша оно истекает.
– Найди его, – велел Франкёр.
Тесье не ответил, и Франкёр посмотрел на него. Тесье оторвал взгляд от своего смартфона:
– Не получится.
– Что значит «не получится»?
Голос Франкёра звучал тихо, он полностью владел собой. Паника прошла.
– Мы его видели, – заверил своего босса Тесье. – Но потом сигнал исчез. Я думаю, это хороший знак, – поспешно добавил он.
– Каким образом потеря сигнала от старшего инспектора Гамаша за считаные часы до начала может быть хорошим знаком, притом что он явно обнаружил связь Арно с планом?
– Сигнал не отключили – он исчез, значит Гамаш находится в районе, который не покрывается спутниками. В той деревне.
То есть он не запутывает следы.
– Как называется деревня? – спросил Франкёр.
– Три Сосны.
– Ты уверен, что Гамаш там?
Тесье кивнул.
– Хорошо. Продолжай наблюдение.
Если он там, он все равно что мертв. Мертв и похоронен в деревне, с которой даже связи нет. Оттуда Гамаш не может им угрожать.
– Как только он покинет эту деревню, немедленно извести меня.
– Да, сэр.
– И никому не говори про ЗООП.
– Да, сэр.
Франкёр проводил Тесье взглядом. Гамаш подобрался близко. Очень близко. До правды ему оставалось несколько метров. Но он остановился и дальше не пошел. А теперь они загнали его в угол, в какую-то забытую богом деревеньку.
– Наверное, вам было больно, – сказал Жером Брюнель, закончив обследовать глаза и рану Гамаша. – Сотрясения нет.
– Жаль, – сказала Тереза, которая сидела за кухонным столом и наблюдала за ними. – Вбить немного здравого смысла в его голову не помешало бы. Какого черта вам понадобилось выяснять отношения с инспектором Бовуаром? В особенности сейчас?
– Трудно объяснить.
– Попробуйте.
– Послушайте, Тереза, разве это сейчас важно?
– Он знает, что вы делаете? Что мы делаем?
– Он не знает даже, что сам делает, – сказал Гамаш. – От него не может исходить никакой угрозы.
Тереза Брюнель хотела сказать что-то, но, посмотрев на выражение его лица и на синяки, передумала.
Николь спала наверху. Они уже поели, но оставили кое-что и для Гамаша. Он принес в гостиную поднос с супом, свежим багетом, паштетом и сыром и сел у огня. Жером и Тереза присоединились к нему.
– Может, разбудить ее? – спросил Гамаш.
– Агента Николь? – с тревогой в голосе спросил Жером. – Да я ее только-только уговорил лечь. Давайте насладимся покоем.
Заправляя в рот очередную ложку чечевичного супа, Гамаш подумал: как странно, что никто не называет Николь по имени. Иветт. Все звали ее либо Николь, либо агент Николь.
Не личность и уж конечно не женщина. Всего лишь агент – не больше.
Когда с обедом и посудой было покончено, они сели за чай в гостиной. Если обычно они выпивали по бокалу вина за обедом или коньячок после, то сегодня никто даже не вспомнил об этом.
Не такая ждала их ночь.
Жером посмотрел на часы.
– Почти девять. Я, пожалуй, попытаюсь поспать немного. А ты, Тереза?
– Сейчас приду.
Они проводили взглядом Жерома, который поднялся в спальню, потом Тереза повернулась к Арману:
– Почему вы ходили к Бовуару?
Гамаш вздохнул:
– Должен был попробовать. Еще раз.
Несколько долгих секунд она смотрела на него.
– Вы хотите сказать, в последний раз? Думаете, другого шанса у вас не будет?
Гамаш не ответил. Тереза почесывала Анри за ушами и на загривке, а пес постанывал от удовольствия и улыбался.
– Вы правильно поступили, – сказала она. – Чтобы не осталось никаких сожалений.
– А у вас? У вас есть сожаления?
– Я сожалею, что втянула в это Жерома.
– Его втянул я. Не вы, – сказал Гамаш.
– Но я могла бы сказать свое «нет», – возразила Тереза.
– Наверное, никто из нас не предполагал, что мы придем к такому результату.
Суперинтендант Брюнель оглядела гостиную с ее выцветшими чехлами, удобными креслами и диванами. С книгами, виниловыми пластинками и старыми журналами. С камином и окнами, выходящими с одной стороны в темный задний сад, а с другой – на деревенский луг.
И на три громадные сосны с рождественскими гирляндами, раскачивающимися на ветру.
– Если уж все неизбежно должно прийти к этому, то мы нашли неплохое место, чтобы его дождаться.
Гамаш улыбнулся:
– Вы правы. Но мы, конечно, не ждем сложа руки. Мы принимаем меры, чтобы дать им отпор. Точнее, меры принимает Жером. А я всего лишь мускулы нашей операции.
– Так и есть, mon beau[62], – сказала Тереза самым своим покровительственным тоном.
Гамаш пристально посмотрел на нее:
– Жером в порядке?
– Вы хотите знать, готов ли он? – спросила Тереза.
– Oui.
– Он нас не подведет. Он знает: все зависит от него.
– И от агента Николь, – добавил Гамаш.
– Oui. – Однако в ее голосе не было уверенности.
Гамаш понял, что даже тонущие не спешат хвататься за спасательный круг, если его бросает Николь. И он не мог их винить. Он и сам не спешил.
Он не забыл, что она появилась в гостинице Габри, когда ей нечего было там делать. Нечего с их точки зрения. Но она явно преследовала какие-то свои цели.
Нет, Арман Гамаш не забыл этого.
Когда Тереза Брюнель ушла наверх, Гамаш подложил еще полено в камин, приготовил кофе и отправился на улицу выгуливать Анри.
Пес мчался вперед, пытаясь поймать снежки, которые бросал ему Гамаш. Стояла идеальная зимняя ночь. Не слишком холодная. Безветренная. Снег продолжал падать, но ослабел. И Гамаш подумал, что до полуночи снегопад прекратится вовсе.
Он откинул голову назад, открыл рот и ощутил на языке крупные снежинки. Не слишком твердые. Не слишком мягкие.
Такие, как надо.
Он закрыл глаза и почувствовал, как снежинки падают на веки. Словно крохотные поцелуи. Так целовали его Даниель и Анни, когда были детьми. И так целовал их он.
Гамаш открыл глаза и продолжил медленную прогулку по чудной маленькой деревне. Еще один круг. И еще. Проходя мимо домов, он заглядывал в окна, проливавшие медовый свет на снег. Увидел пишущую Рут, склонившуюся над белым пластиковым столом. Роза сидела на столе, смотрела. Может быть, даже диктовала.
Идя по кругу, он увидел Клару – она читала у камина, свернувшись в уголке дивана и накинув на ноги одеяло.
Увидел Мирну, которая ходила туда-сюда перед окнами на своем чердаке – готовила чай, потом наливала себе.
Он услышал смех из бистро и увидел там рождественскую елку в углу, подсвеченную и веселую. Посетители доедали поздний обед, выпивали. Разговаривали о прошедшем дне.
Он увидел Габри в гостинице – тот заворачивал рождественские подарки. Окно, вероятно, было чуть-чуть приоткрыто, потому что он слышал, как Габри своим чистым тенором напевал «Гуронскую рождественскую песню». Видимо, репетировал для рождественской службы в маленькой церкви.
Гамаш шел и тоже напевал себе под нос.
Время от времени к нему возвращалась мысль об убийстве Констанс Уэлле. Но он прогонял ее. Приходили мысли об Арно и Франкёре. Но он и их гнал.
Он думал о Рейн-Мари. И об Анни. И о Даниеле. И о том, какой он счастливый человек.
А потом он вместе с Анри вернулся в дом Эмили.
Пока все спали, Арман смотрел на огонь и думал. Снова и снова перебирал в голове подробности дела Уэлле.
А около одиннадцати часов вечера он начал делать записи. Сидел, исписывая страницу за страницей.
