Элизабет Питерс - Лев в долине
– Но мисс Дебенхэм предложила ему еще больше за помощь в розысках брата. От того же Каленищеффа Дональд должен был узнать, какой его брат подлец.
– Совершенно верно. На девушку не подействовало снадобье, к которому мы прибегли, и она допустила оплошность – сбежала. Повторяю, ей не угрожала серьезная опасность, ведь у женщины – даже у вас, милая, – не хватило бы силенок, чтобы нанести Каленищеффу смертельный удар.
– Но Дональд... Вот бедняга! Вы должны постараться, чтобы с него было снято подозрение. Вы поступили с ним нечестно, господин Сети.
– Извольте, если вам этого хочется, – промурлыкал Сети. – Я прослежу, чтобы Фрейзера не трогали.
Он коснулся моей ладони. Я отдернула руку, он улыбнулся и пожал плечами:
– Я сознаюсь в убийстве, дабы доставить вам радость, а вы даже не хотите отблагодарить меня толикой благосклонности? Что ж, будь по-вашему. Я говорил, что терпелив. Остальное вам уже, видимо, ясно. Рональд так и не узнал, кто я такой. Прикинувшись виконтом Эверли, я подбил его вступить в мою шайку, так мне было легче за ним присматривать. Разумеется, я знал, что мисс Дебенхэм сбежала к вам и что вы взяли под свое крылышко Дональда Фрейзера. У вас неистребимая привычка пригревать сирых и убогих – если придется, то силой.
– Помогать несчастным – христианский долг!
– Мусульманский тоже. Поразительно, как дружно все так называемые великие религии отстаивают одни и те же сомнительные добродетели! Даже жители Древнего Египта хвастались, что кормят голодных и одевают раздетых!
– Потому что речь идет о добре и любви, которые одинаково понимаются всеми. То, что вы считаете слабостями, на самом деле достоинства, приближающие нас ко Всевышнему. И величайшее из них – любовь. Иногда, – добавила я поспешно, – это понятие трактуют как милосердие.
– Очень примитивная трактовка, – прошептал Сети, гипнотизируя меня взглядом. Я с ужасом чувствовала, что таю в бархатной глубине его глаз, – так, кажется, это называется в романах?
Наконец он отвел взгляд, и я с облегчением перевела дух. У Сети такие пушистые и длинные ресницы... накладные, наверное.
– Я всегда избегал сантиментов, – продолжал Сети задумчиво. – Чувство к вам налетело на меня, как ураган. Это стихийное бедствие, которому трудно сопротивляться. Поверьте, я бы поборол эту напасть, если бы смог. Даже сейчас меня не покидает странное предчувствие...
– Значит, вас тоже посещают предчувствия! – радостно воскликнула я.
Длинные ресницы взлетели, в карих глазах... нет, все же в серых... одним словом, в глазах-хамелеонах запрыгали искры. Но в следующий миг они померкли. Еще немного, и я могу засесть за сочинение слюнявых романов.
– Раньше я считал предчувствия проявлением инстинкта, развитого у всех, кто имеет дело с риском. Теперь же все больше подозреваю, что существует Судьба, которая играет нашей жизнью. Добренькое божество здесь ни при чем: зная, как жесток человек, нельзя поверить, будто Господь наш попустительствует всевозможным зверствам. Нет, Судьба – это неохватное Нечто с извращенным чувством юмора... Иначе почему одна-единственная слабость становится причиной крушения всей жизни? Вы в силах меня спасти, Амелия, одна лишь вы! Только представьте, на какие подвиги я был бы способен, обратив свою силу во благо, а не во зло? Так помогите же мне, Амелия! Протяните мне руку помощи, выведите из темноты на живительный свет...
До чего ж волнительный момент! Наконец-то я поняла эту незаурядную, мятежную душу – или, по крайней мере, познакомилась с вполне сложившимся, хоть и не слишком оригинальным поэтом. Рука невольно потянулась к его руке...
Но не успели наши пальцы соприкоснуться, как из коридора донесся шум и дверь с грохотом распахнулась. Я знала только одного человека, который открывает двери таким способом...
Это был Эмерсон! Но в каком виде... Волосы торчком, рубашка изодрана в клочья, один рукав вырван с мясом и болтается лохмотьями, физиономия исцарапана, глаз заплыл... В разбитых до крови кулаках Эмерсон сжимал по кинжалу чудовищных размеров. Никогда в жизни не наблюдала столь волнующего зрелища! Непонятно, как женское сердце способно удержаться в груди, совершая такие прыжки.
Издав нечленораздельный вопль, Эмерсон отшвырнул один кинжал и захлопнул дверь. Правда, перед этим в комнату успело проскочить какое-то проворное и гибкое существо.
Дверь затряслась под могучими ударами, но слуги Сети старались напрасно: задвижка была приколочена насмерть.
Эмерсон наконец-то соизволил заметить меня.
– Амелия! – гаркнул он. – Немедленно прикройся!
– Эмерсон! – закричала я еще громче. – Поберегись!
В каком-то дюйме от его всклокоченной головы просвистело тяжелое серебряное блюдо. В следующую секунду Бастет с благодушным урчанием принялась тереться о ноги Сети, тесня его к стене. Злодей свирепо глянул на кошку и отпрыгнул в сторону. Бастет проводила его изумленным взглядом и переключилась на жареного цыпленка, поджидавшего ее на столе.
Убедившись, что других метательных снарядов в распоряжении Сети нет, Эмерсон снова вспомнил обо мне.
– Он тебя обидел, Пибоди? Он посмел?.. Он... Боже, Пибоди, что за мерзкие тряпки ты на себя напялила?!
– Не бойся, Эмерсон, он меня не... То есть я не...
Эмерсон расправил плечи и окончательно погубил свою лучшую рубашку. Отбросив уже ненужный рукав, он поиграл мускулами:
– В таком случае я оторву ему только одну ногу, а не обе, как собирался.
С грацией, достойной Бастет, он двинулся на Сети, тот заскользил по комнате.
– Эмерсон!
– Не отвлекай меня, Пибоди! Займись чем-нибудь.
– Мистер Сети не вооружен, а у тебя такой страшный ятаган...
– Ятаган?.. – Эмерсон удивленно посмотрел на свое оружие. – Ах да... Отобрал у того переростка, что резвится сейчас за дверью. До чего ж прыгучий малый! Не успел я представиться, как он давай размахивать кулачищами. Ничего, думаю, с ним разберутся...
И правда, за дверью вдруг воцарилась тишина.
– Так ты не один?
– Конечно, не один. С Рамсесом...
– Эмерсон!
– ...и толпой полицейских в придачу. – Эмерсон сверлил Сети свирепым взглядом. – Все, приятель, твоей подлой карьере конец! Но я не впущу полицию, пока сам с тобой не расквитаюсь. Думаю, я заслужил это удовольствие.
Сети выпрямился. Он был не так высок и мускулист, как Эмерсон, но выглядел достойным соперником. Если бы взгляды могли разить насмерть, у моих ног уже валялось бы два трупа.
– Отлично, профессор, – прошипел Сети. – Я тоже предвкушал это удовольствие. Давно хотел помериться с вами силами! Дайте мне второй кинжал и сразимся за женщину, как настоящие мужчины.
Я так и подпрыгнула. Не хватало только кровавой бойни.
– Эмерсон! Ты же не умеешь фехтовать!
Мой ненаглядный озадаченно покрутил головой.
– Не умею, – согласился он. – Ну и что с того? Невелика хитрость...
– Дорогой, я умоляю...
Эмерсон довольно ухмыльнулся:
– Хорошо, Пибоди, мне это нравится.
И с этими словами он, к моему величайшему ужасу, отшвырнул кинжал. Сети рванулся ко второму кинжалу, который мой супруг так легкомысленно бросил у двери. Подхватив оружие, злодей двинулся на Эмерсона.
– Так-то справедливее, – прорычал он. – Боксировать я тоже умею, но больно уж у вас ручищи здоровые. Берите кинжал!
Эмерсон недоуменно пожал плечами:
– Какой мне от него прок? Лучше я воспользуюсь другим оружием...
С кошачьей стремительностью Эмерсон схватил со стола графин и лихо отбил ему горлышко. Бастет, мирно лакомившаяся цыпленком, осуждающе мяукнула. В следующее мгновение стол опрокинулся и кошка с цыпленком оказались на полу.
Эмерсон обмотал левую руку покрывалом с кушетки.
– Я готов, – сообщил он важно. – Приступим, чертов убл... Извини, Пибоди. Защищайся, негодяй!
Несколько минут они кружили по комнате и помалкивали. Я даже устала крутить головой. Потом Сети совершил выпад, Эмерсон уклонился и едва не чиркнул своим графином по физиономии противника. Следующий удар Сети попытался нанести наотмашь, но Эмерсон его отбил, и кинжал вспорол воздух. Сети отступил. Эмерсон воспользовался секундной передышкой, чтобы подобрать серебряный поднос и броситься в атаку, загораживаясь подносом как щитом. На мой взгляд, стекляшка в кулаке Эмерсона была не менее грозным оружием, чем кинжал Сети.
Лично я не вижу никаких оправданий насилию. Это последний довод глупцов, кому не хватает ума, чтобы устранить разногласия мирным путем. От драк меня, как правило, тошнит, а всякие кровавые состязания я на дух не переношу.
Но сейчас никакой тошноты и в помине не было. С колотящимся сердцем я наблюдала за битвой, чувствуя, как в жилах пульсирует кровь. У моего ненаглядного мускулы так и играли под бронзовой кожей, свирепая улыбка то и дело обнажала белоснежные зубы, движения были изящны и точны. Кровь прилила к моему лицу. Я вдруг превратилась в троглодитку, следящую из глубины пещеры за схваткой не поделивших ее самцов. Какое будоражащее, упоительное чувство!
