Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки

— Чаво-о-о? — протянул Осип. — Саныч, ты вообще как… в своем уме? Ты что говоришь-то? Прощальный ужин с Жодле? Да енто… он от нас шарахаться будет, как черт от ладана!

— Ну… енто как с ним говорить, — отозвался Астахов-младший. — У нас против него все козыри.

— Енто ты так думаешь. А он, может, совсем по-другому… да, думается, его уже и нет в Питере-от. Взял билет на утренний рейс и — бонжур, бля.

— Не бонжур, а оревуар, — поправил его Иван Саныч, который, помнится, рассекал в Сен-Дени с самоучителем французского языка и теперь считал, что он несколько поднатаскался в нем.

— Но твой папаша грил, что лучше не высовываться, а Ильич знает, чаво говорит!

— Ты, Осип, верно, сала переел, — безаппеляционно заявил Иван Саныч, — ты что, хочешь сказать, что если следовать указаниям моего почтенного родителя, то можно наилучшим способом избежать всех геморроев? По-моему, мы с тобой выжили не благодаря, а вопреки его советам.

— Но на этот раз у него, кажись, такое же намерение, как и у нас — выдворить нас подальше, из Питера!

— Намерение? Есть такая пословица, Осип: благими намерениями вымощена дорога в ад.

И с этими словами Иван Саныч снял трубку телефона и набрал короткий номер.

— Справочная? Девушка, вы не подскажете, какой телефон вот по этому адресу? — живо заговорил он, когда ему ответили. И он назвал адрес питерской квартиры Жодле. — Какой? Ага, спасибо. Ну вот и все, — повернулся он к Осипу, — сейчас будет фокус. — Если, конечно, Жодле окажется дома. Но мне почему-то кажется, что, по логике вещей, он сейчас должен находиться на той квартире. Во избежание… але!! Месье Жодле? Очень хорошо. Я рад, что застал вас. Вы меня узнаете? Вот и чудно. Дело в том, месье Жодле, что мне нужно с вами встретиться. Да. Конечно, важно.

— Я надеюсь, что это не связано с денежным вопросом? — прозвучал в трубке холодный голос француза.

— Ни в коем случае! Вы, кажется, очень щедро расплатились за все.

— Рад это слышать. Но должен заметить, что с вашей стороны неблагоразумно говорить об этом по телефону.

— Понятно. Так вот, я повторяю: нам нужно встретиться. Месье Жодле, я думаю, что вас хотят убить.

— Я догадываюсь, — отозвался тот. — Мы, кажется, об этом уже говорили.

— Лучше сто раз поговорить, чем один раз умереть. Это если перефразировать известную русскую поговорку. Так что давайте увидится гле-нибудь неподалеку от вашего дома.

— Надеюсь, не в ресторане «Падуя»?

— О, мне всегда нравился французский юмор, — сказал Ваня, отхлебнув еще немного текилы из бокала, край которого был густо сдобрен солью. — Правда, в вашем исполнении он немного жестковат. Как пережаренное мясо. Это к слову о том, что мне нравится еще и французская кухня. Вы еще не купили билет на самолет?

— Нет.

— Прекрасно. Значит, вы не привязаны ко времени. Так как насчет встречи?

— Только без провокаций.

— О, как вы могли подумать! — проговорил Ваня с парижским прононсом и хитро подмигнул Осипу, который меланхолично жевал огурец и разглядывал тупую физию Бенджамина Франклина на стодолларовой купюре. — Какие еще провокации? Никаких провокаций. Если хотите, даже сами можете назначить место встречи. (Тут Ваня икнул и подпортил благолепие своих реплик.) Где? О-о, круто. Ну что ж… договорились. Отлично. Значит, до встречи. Денег можете с собой не брать. Мы угощаем. Ну… оревуар.

Он положил трубку и рассмеялся.

— Ну чаво? — спросил Осип. — Договорилси?

— Ну да?

— И где?

Иван Саныч набрал было воздуху в грудь, чтобы ответить, где именно назначил ему встречу Жодле, но тут зазвонил телефон. Астахов как-то странно посмотрел на него одним глазом и сказал Осипу:

— Жодле? Вдруг у него АОН стоит?

— Не знаю, что у него там стоит, тебе виднее после самолета-от, но только это вовсе не Жодле, — отозвался Моржов. — Может, енто Александр Ильич беспокоит. Только все-таки вряд ли он.

— Ну так брать? — И, не дожидаясь ответа Осипа, Иван Саныч одним глотком допил текилу и снял трубку, на том же вдохе, что при поглощении кактусовой водки, выговорив:

— Да.

— Иван? — неспешно прозвучало в трубке.

— Да, — повторил Ваня с неожиданной ватой в позвоночнике. — А это кто?

— Это Александр. (Иван Саныч тут же вспомнил, как выглядит этот человек, а также то, что Осип называл этого Александра по погонялу — Флагман, и говорил о его деятельности, в свое время наводившей ужас.) Мы с вами общались, когда вам потребовалось найти известных нам обоим людей. Одним словом, нужно встретиться, Иван. Как у вас насчет этого?

Ване внезапно стало жутко. Он даже не шмыгнул, а скорее всхлипнул носом и произнес задушенным голосом:

— Де… деньги? Вам нужны деньги?

— Ну почему так спешишь? — вальяжно раскатился голос в телефоне. — Какие еще деньги? Я говорю: надо встретиться. А ты про какие-то деньги говоришь. Это несерьезно, Иван.

— Встретиться? А когда?

— Да хоть сегодня вечером. Ты сможешь, я думаю?

— Да… хорошо. Я сегодня ужинаю в ресторане «Арагви». Может, там и встретимся?

— В «Арагви»? Хорошо живешь, Иван Александрович. Ужин в «Арагви» — это удовольствие, прямо скажем, не для бедных. Ну хорошо, договорились. Когда ты собираешься закончить ужин?

— Почему — закончить? — пролепетал Ваня.

— Да так. Не хочу портить тебе аппетит. Так во сколько ты закончишь ужинать и будешь пить грузинское вино?

— В… одиннадцать, — быстро ответил Астахов.

— Добро. До встречи. — И Иван Саныч услышал в трубке короткие гудки. Астахов передернул плечами и услышал словно вдалеке голос Осипа:

— Кто звонил, Саныч? Вот енти бандиты, которых поднял Рыбак? Да?

— Да, они. Я им назначил в ресторане «Арагви».

— А почему там?

— Потому что у нас там будет последний ужин в Петербурге? — Иван Саныч приложил руку ко лбу, а потом добавил упадническим тоном:

— И, быть может, вообще. Вот такие дела, Савельич.

— Ну, ты запел старую песенку, — ничуть не удивившись сказал Осип. — Типа: все пропало, ничаво нигде не стало, мы пропали, ну и вот. Ты не пузырься, Саныч. Говори толком. Почему именно в «Арагви»? Там же жутко дорого.

— А потому что мне Жодле там встречу назначил, — выговорил Иван Саныч. — Думаю, что Жодле не будет там лишним.

— Что-то ты мудришь. Знаешь что, Саныч? А давай-ка никуда не пойдем. Давай-ка заберем у твово бати новые паспорта и свалим отседова в Финляндию. До ее, до Финляндии, стало быть, рукой подать. Доберемси, разберемси. А оттуда из Хельсинок ентих — до Парижу и дунем.

— Нет, — твердо выговорил Иван Саныч, — я уже решил. Ты, Осип, если хочешь, можешь не идти. Я один пойду. — Он выпил еще текилы, а Осип синхронно с ним хватил водки. — Можешь не идти, я не обижусь. Ты, Осип, езжай… езжай в Париж. Ты у нас молодожен… зачем тебе жизнью рисковать. А Ваня Астахов, он как-нибудь того… прорвется. Как там у Высоцкого-то… ты ее все время в Питере поешь, как в Париже пел про «Марусю в енституте Сикли-хва-сов-скова»… как она: «Зря ты, Ванечка, бредешь вдоль оврага, На пути — каменья сплошь, резвы ножки обобьешь, бедолага!»

— Да харош тебе, Иван Саныч! Не юродствуй, чаво уж ты вот?

— «Стал на беглого похож аль на странни-ичка. Может, сядешь, отдохнешь, Ваня-Ванечка?» — тоскливо провыл Астахов-младший. — Горемы-ы-ычный мой… дошел ты до краешка-а… тополь твой уже отцвел, Ваня-Ванюшка!

— Не, ну Саныч, хватит тебе, что ли! Как маленький, честное слово! — возмутился Осип, а потом, одушевленный то ли действительно хорошим чувством, то ли водкой, а, скорее всего, и тем, и другим вместе, подошел к Ване и, обняв его так, что шершавые ладони впились в астаховскую спину, проговорил:

— Ну ты чаво говоришь, Ванька? Уехать без тебя? Да хватит тебе! Мы ж с тобой теперь роднее, чем ты с отцом своим! Мы ж с тобой уж почти родственники.

— Ну да… двоюродный кисель соседнему забору.

— Да какая разница? Если я женюся на Лизке, то ты мне будешь шурин… м-м-м… двоюродный. Да ничаво, енто даже у Семеныча, который только не Гарпагин, а Высоцкий — сказано: «Па-аслушай, Зин, не трррогай шурррина… какой ни есть, а он родня!» — Осип так разошелся, что почти точно повторил характерный тембр и интонации знаменитого барда. — Да и вообще, родня не родня — чаво уж теперь роднями чиниться? Глупство енто… Куда ж я без тебя? Мне без тебя… мне без тебя никуда.

Ванино лицо просветлело.

— Правда? — выговорил он. — Ты это честно, безо всякой этакой подковерной хрени… говоришь?

— Устал ты, Саныч, — серьезно сказал Осип. — Устал. Молодой еще совсем, а уже такой усталый. Сколько там тебе лет?

— Будет двадцать шесть. Девятнадцатого октября.

— Вот и ладно. Значит, будет двадцать шесть. — Осип качнул головой, потом выпил водки прямо из горлышка, а затем произнес: