Юлия Чернова - Павильон Зеленого Солнца
— Так, — сказала Элен. — Я нахожу, что здесь премилый уголок. Просто чудесный. И рыбачья деревенька в трех милях. Что такое три мили, а, Пат?
— Да, конечно… И дом нам достался так дешево. Где бы еще мы нашли жилище за столь низкую плату?
Элен молча оглядела легкое деревянное строение, стоявшее «между водой и берегом» на сваях.
— По совести говоря, это нам должны были бы заплатить за то, что мы согласились здесь жить. Агент провернул недурную сделку. Загнал нас прямехонько в двенадцатый век.
— Если бы, — вздохнула Патриция. — О таком я бы просто мечтала. В двенадцатом веке здесь как раз свирепствовала эпидемия чумы…
Элен бросила на нее уничтожающий взгляд.
— Желаешь, чтобы с десяток забытых Богом уголков спорили о твоем месте последнего упокоения?
Патриция смутилась.
— Дело не в чуме. В то время ходили по земле прекрасная госпожа Ота и поэт Сю-Тей, воспевший ее в семистах семидесяти семи стихах…
Они все еще стояли на веранде. Четыре точеных столба поддерживали крышу; дерево потемнело от времени и хранило своеобразный запах морской воды и водорослей. Патриция опустилась в одно из легких плетеных кресел и осмотрелась в поисках (как решила Элен) нового источника беспредельного ликования. И немедленно заголосила:
— Ты посмотри, какой вид! До самого горизонта — только вода и небо!
— Угу, — ответила Элен. — В прилив вода поднимется до ступеней веранды, а во время шторма зальет и веранду. Уверена, здесь все полы прогнили.
— Ты мрачный ипохондрик!
— Нет, я просто мечтаю о ревматических болях в спине и подагре.
— Кстати, — заинтересовалась Патриция, — что такое подагра?
— Думаю, мы скоро это узнаем, — зловеще отозвалась Элен.
Они переглянулись и дружно фыркнули. Затем принялись обследовать дом. В нем оказались три небольшие комнаты, которые по желанию можно было превратить в зал — вместо стен стояли легкие раздвижные перегородки, складывавшиеся, как ширмы.
Патриция взялась распаковывать чемоданы. Элен продолжала бродить по дому.
— Что ты ищешь? — удивилась Патриция, видя, как Элен в сотый раз сдвигает и раздвигает перегородки.
— Мебель, — деловито отозвалась подруга.
— Вот, — Патриция указала на две кровати, разделенные ширмой. — Есть еще стенные шкафы.
— Да, многовато. Можно сказать, дом заставлен, повернуться негде. Обедать будем на полу?
— На веранде есть стол.
— Замечательно. Вообрази: хлещет дождь, мы сидим в плащах с капюшонами. «Что-то суп нынче жидковат». — «Когда подавала — густой был. А теперь, конечно, разбавило».
— Внесем стол в комнату. Или поедим на кухне.
— Ты обнаружила здесь кухню?
— Да, — Патриция махнула рукой, — там.
— Я думала, это кладовка.
— Здесь есть и ванная.
Лицо Элен перекосилось от ужаса.
— Пат, — застонала она, — только не говори, что эта купель для крещения младенцев и есть ванная.
Патриция послушно промолчала. Захлопнула чемодан и села на него.
— Послушай, не на век же мы здесь поселились. Я Эндо даже адреса не оставила — за полгода еще сто раз успеем переехать.
— Приятно сознавать, что ты решила обосноваться в Тайане надолго. На какие деньги думаешь жить?
— Рано или поздно удастся пристроить мой труд по архитектуре Тайана. Журнал купит твои статьи… И потом, у тебя же есть брат. Пускай позаботится о сестре. Скажи, ты ему позвонила?
— Да.
— И что же?
— Не успела поздороваться, как он закричал: «Сестренка, до чего же я рад тебя слышать! Ты удивительно кстати. Одолжи мне немного денег».
— Ясно. — Патриция вздохнула. — Во всяком случае, в ближайшие дни голодная смерть нам не грозит. В деревенской лавке купим продукты, свежей рыбы будет вдоволь.
— Патриция… — Элен с проснувшимся интересом воззрилась на подругу. — Ты, случайно, не помнишь, фарфоровый чайник мы положили в мой чемодан или твой?
Патриция взвилась, словно подброшенная пружиной.
Маленький домик содрогнулся от удара. Элен открыла глаза. «Тайфун или землетрясение?» По потолку комнаты бежала мелкая солнечная рябь. Слышался плеск воды. Элен поднялась и заглянула за ширму. Патриция спала беспробудным сном.
— Проснись, мы тонем!
Сказать, что Патриция не пошевелилась, было бы ложью. Она повернулась, зевнула и натянула на голову одеяло.
— Так и знала, что ты встревожишься, — заметила Элен. — Не паникуй, возможно, мы еще выживем.
Патриция буркнула что-то неразборчивое и положила на голову еще и подушку. Элен вздохнула и вышла на веранду. Солнце стояло высоко, лучи его заливали веранду, золотили простенькую плетеную мебель — кресла и стол. На столе в небольшой вазе пламенел ворох кленовых листьев,
…Маленький домик содрогнулся вторично. Элен перегнулась через перила.
На волнах покачивалась лодка, а в лодке, орудуя двумя огромными веслами, сидела маленькая девочка. Лодка описывала круги, время от времени ударяясь о ступени веранды. Тогда ветхий домик ходил ходуном.
— Тоже мне, Нептун — гроза морей! Кидай конец.
Девчушка прекрасно поняла, что от нее требовалось, и бросила Элен веревку, которую та привязала к перилам. Затем девочка с видимой натугой приподняла большую корзину из ивовых прутьев, прикрытую листьями. Поставила на ступени, выпрыгнула сама и снова взялась за корзину. Элен нагнулась, чтобы ей помочь. Опустив ношу на пол веранды, они выпрямились и принялись друг друга разглядывать. Девочке на вид было лет двенадцать. Босая, в простеньком платьице неопределенного цвета и соломенной шляпе, из-под которой на грудь падали две тонкие черные косы, она ни минуты не могла постоять спокойно.
Сначала, белозубо улыбаясь и что-то приговаривая, поднялась на цыпочки и потрогала волосы Элен. Затем оглядела ее пижаму, расшитую алыми маками; исполнила даже некий танец восторга. Потом опустилась на колени, сняла с корзины листья и, зажав в каждой руке по серебристой рыбине, принялась нараспев расхваливать свой товар. При этом улыбалась и кланялась, так уморительно подражая ужимкам взрослых, что Элен рассмеялась.
— Эй, рыжеволосая, проснись! У нас гости.
Ответа не последовало.
— Патриция, завтрак прибыл!
Это возымело свое действие. По полу зашлепали босые ноги, и Патриция, зевая во весь рот, явилась на пороге.
Вскоре они устроились вокруг стола. Элен с Патрицией воздали должное жареной рыбе, а девочка от столь привычного угощения отказалась, с восторгом накинувшись на сыр и персики. При этом она непрерывно болтала, так что Патриция едва успевала переводить.
— Откуда вы приехали? А плавать вы умеете? Жаль, сейчас холодно и купаться нельзя. А летом у нас жарко, солнце жжет. Я в прошлом году обожглась кипящим маслом, это было очень больно. Вы теперь всегда будете здесь жить? Я живу с дедушкой, он рыбак, а бабушка стала монахиней и ходит с чашей для подаяний. Завтра я снова привезу вам рыбу, и послезавтра тоже. Вы уже поднимались на гору? Мы зовем ее Синь-эй, так зовут маленькую птичку, которая просыпается раньше других. Когда солнце возвращается из-за моря, оно прежде всего освещает вершину Синь-эй. И меня тоже называют Синь-эй, потому что я встаю с первыми лучами солнца. А вторая гора — Лисья, вы туда не ходите, там Лисий город.
Патриция споткнулась на переводе. Глаза ее нехорошо заблестели.
— Что?
— Лисий город. Мой дедушка рассказывал…
Тут Синь-эй перестала болтать ногами, сделала серьезное лицо, откинула косы за спину и заговорила, явно подражая кому-то из взрослых, заученными словами и с заученной интонацией.
— Давно это было. Один бедняк возвращался домой ночью. Шел пешком, устал, проголодался и боялся в темноте сбиться с дороги. Решил заночевать под деревом. Только подумал, смотрит — впереди горит огонек. Обрадовался бедняк: «Если добрые люди огонь разожгли, попрошу погреться, если злые — у меня и взять нечего». Ускорил шаги, подошел ближе, смотрит. Стоит у ворот прекрасная девушка, и в руках у нее фонарь. А по платью словно волны пламени пробегают. Он поклонился, говорит:
«Здравствуй, госпожа. Кого поджидаешь?»
«Того, кто придет», — отвечает девушка.
Взяла его за руку и повела в усадьбу. Бедняк смотрит и удивляется. Много раз ходил он этой дорогой, а такой огромной усадьбы не видел.
Перешли они по мосту ручей, по правую руку один павильон оставили, по левую — другой. Бедняк еще больше изумляется. Не слышал, чтобы в этих краях такие богачи жили. Наконец вошли в дом. Смотрит бедняк — и не дом это, а целый дворец. Потолок золотом расписан, ширмы шелком затянуты, столбы из драгоценного дерева. И царит в зале веселье. Двадцать нарядных дам и кавалеров пируют, стихи слагают, музыкой утешаются. Сел бедняк рядом с прекрасной девушкой, ел в меру, к вину только прикоснулся, в стихах доброту хозяев прославил. До утра тянулся пир. Когда же начало светать, девушка спросила:
