Алан Брэдли - Сладость на корочке пирога
— Я не знаю его имени, — повторила я. — Никогда прежде его не видела.
Я переступила черту.
Миссис Мюллет и полиция прибыли одновременно, она пешком из деревни и они на синем «воксхолле». Под колесами затормозившего автомобиля захрустел гравий, передняя дверца распахнулась, и на дорогу вышел человек.
— Мисс де Люс, — сказал он так, словно произнося мое имя вслух, получал надо мной власть. — Можно называть вас Флавией?
Я согласно кивнула.
— Я инспектор Хьюитт. Ваш отец дома?
Инспектор оказался человеком довольно приятной наружности, с вьющимися волосами, серыми глазами и несколько бульдожьим видом, напомнившим мне Дугласа Бэйдера, аса-истребителя, чьи фото я видела в выпусках «Иллюстрированной войны», лежавших в гостиной.
— Да, — ответила я, — но он недоступен. — Это слово я позаимствовала у Офелии. — Я отведу вас к трупу сама.
Миссис Мюллет уронила челюсть и вытаращила глаза.
— Боже мой! Прошу прощения, мисс Флавия, но как можно!
Если бы на ней был надет передник, она бы закрыла им лицо и убежала, но вместо этого она вкатилась в открытую дверь.
Двое мужчин в синих костюмах, которые до этого, словно в ожидании указаний, сидели на заднем сиденье машины, начали выбираться наружу.
— Детектив-сержант Вулмер и детектив-сержант Грейвс, — представил их инспектор Хьюитт. Сержант Вулмер был неповоротлив и коренаст, со сломанным носом профессионального боксера; сержант Грейвс — маленький живой блондин с ямочками на щеках, он улыбнулся, пожимая мне руку.
— А теперь будьте добры… — сказал инспектор Хьюитт.
Детективы-сержанты достали чемоданы из багажника «воксхолла», и я провела торжественную процессию через дом в огород.
Показав, где тело, я зачарованно наблюдала, как сержант Вулмер распаковал и установил на штатив камеру, его толстые, как сосиски, пальцы совершали неожиданно тонкие, едва заметные движения, настраивая аппарат. Пока он делал общие снимки огорода, особенное внимание уделяя грядке с огурцами, сержант Грейвс открыл потертый кожаный чемодан, в котором ряд за рядом аккуратно выстроились бутылочки и в котором я углядела упаковку прозрачных конвертов.
Я жадно, чуть ли не истекая слюной, придвинулась поближе, чтобы рассмотреть все подробности.
— Скажи, Флавия, — попросил инспектор Хьюитт, осторожно углубляясь в огурцы, — не могла бы ты попросить кого-нибудь сделать нам чаю?
Видел бы он выражение моего лица.
— Мы с раннего утра на ногах. Возможно, ты могла бы быстренько что-нибудь сообразить для нас?
Вот так всегда. С рождения и до смерти. Без единого доброго слова единственную особу женского пола в поле зрения сослали кипятить воду. Сообразить что-нибудь, в самом деле! За кого он меня принимает… За служанку?
— Я посмотрю, что можно сделать, — ответила я. Надеюсь, холодно.
— Благодарю, — сказал инспектор Хьюитт. Потом, когда я двинулась в сторону кухни, он крикнул вдогонку: — Да, Флавия!
Я ожидающе обернулась.
— Мы зайдем в дом. Не возвращайся сюда.
Ну не нахальство, а? Чертов наглец!
Офелия и Дафна уже сидели за столом и завтракали. Миссис Мюллет проговорилась, и у них было достаточно времени, чтобы изобразить равнодушие.
На губах Офелии все еще не было ни единого признака действия моего препарата, и я сделала себе мысленно заметку записать попозже время и результаты наблюдения.
— Я нашла труп на огуречной грядке, — поведала я им.
— Как это на тебя похоже, — заметила Офелия, продолжая приводить в порядок брови.
Дафна дочитала «Замок Отранто» и погрузилась в «Николаса Никльби». Но я заметила, что она покусывает губу — верный знак недовольства.
Повисло напряженное молчание.
— Там было много крови? — наконец поинтересовалась Офелия.
— Нет, — ответила я, — ни капли.
— Чье это тело?
— Не знаю, — сказала я, радуясь возможности одновременно сказать правду и умолчать.
— Смерть совершенного незнакомца, — продекламировала Дафна на манер диктора Би-би-си, отвлекшись от Диккенса, однако заложив пальцем страницу, которую читала.
— Откуда ты знаешь, что это незнакомец? — поинтересовалась я.
— Элементарно, — ответила Дафна. — Это не ты, не я и не Фели. Миссис Мюллет на кухне, Доггер в саду с полицейскими, а отец еще пару минут назад был наверху и плескался в ванной.
Я чуть не сказала ей, что это меня она слышала в ванной, но решила не делать этого: любое упоминание ванной неизбежно вызывало колкости в адрес моих гигиенических привычек. Но после утренних событий в огороде я почувствовала внезапную необходимость помыться.
— Судя по всему, его отравили, — сказала я. — Имею в виду незнакомца.
— Дело всегда в яде, да? — заметила Фели, играя с прядью волос. — Во всяком случае, в жутких низкопробных детективных романах. В таком случае он совершил роковую ошибку, попробовав стряпню миссис Мюллет.
Когда она отодвинула липкие остатки вареного яйца, что-то заискрилось в моей памяти, словно вспыхнули дрова в камине, но до того, как я успела понять, в чем дело, мысль исчезла.
— Послушайте, — сказала Дафна, зачитывая вслух. — Фанни Сквирс пишет письмо: «…мой папаша — одна сплошная маска из синяков синих и зеленых, а также две парты поломаны. Нам пришлось отнести его вниз в кухню, где он теперь лежит…
После того как ваш племянник, которого вы рекомендовали в учителя, учинил это моему папаше и прыгнул на него с ногами и выражался так, что мое перо не выдержит, он с ужасным неистовством напал на мою мамашу, швырнул ее на землю и на несколько дюймов вогнал ей в голову задний гребень. Еще бы немножко, и он вошел бы ей в череп. У нас есть медицинское свидетельство, что если бы это случилось, черепаший гребень повредил бы мозги». Теперь послушайте вот этот отрывок: «После этого я и мой брат стали жертвами его бешенства, от которого мы очень сильно пострадали, что приводит нас к терзающей мысли, что какие-то повреждения нанесены нашему нутру, в особенности раз никаких знаков снаружи не видно. Я испускаю громкие вопли все время, пока пишу…»[11]
С моей точки зрения, это классический случай отравления цианидом, но я была не в настроении делиться своими прозрениями с этими двумя невежами.
— «…испускаю громкие вопли все время, пока пишу…», — повторила Дафна. — Подумать только!
— Могу себе представить, — сказала я, отодвигая тарелку и, оставив завтрак нетронутым, медленно начала подниматься по восточной лестнице в лабораторию.
Когда я бывала не в духе, я направлялась в мою святая святых. Здесь, среди реторт и мензурок, я отдавала себя на волю того, что именовалось Духом химии. Здесь шаг за шагом я повторяла открытия великих химиков. Или с трепетом снимала с полки томик из бесценной коллекции Тара де Люса, например, английский перевод «Химических элементов» Антуана де Лавуазье. Эта книга была опубликована в 1790 году, но ее страницы, даже спустя сто шестьдесят лет, оставались хрустящими, как оберточная бумага. Как я упивалась старинными названиями, которые только и ждали, когда я обнаружу их на страницах… Сурьмяное масло… Мышьяковые цветы…[12]
Мерзкие яды — называл их Лавуазье, но я наслаждалась, произнося их названия, словно музыку.
— Королевский желтый! — сказала я вслух, перекатывая слова во рту, наслаждаясь их ядовитым содержанием. — Кристаллы Венеры! Дымящаяся жидкость Бойла! Тараканье масло!
Но на этот раз излюбленный способ не сработал: мои мысли продолжали возвращаться к отцу, крутясь вокруг того, что я видела и слышала. Кто такой этот Твайнинг — «старик Каппа» — человек, о котором отец сказал, что они его убили? И почему отец не вышел к завтраку? Это меня серьезно беспокоило. Отец всегда утверждал, что завтрак — это «пиршество тела», и, насколько я знала, на свете не существовало ничего, способного заставить отца пропустить его.
Кроме того, я думала об абзаце, зачитанном Дафной, — «синяки синие и зеленые». Может быть, отец дрался с незнакомцем и получил ушибы, которые нельзя было скрыть? Или он получил внутренние повреждения вроде тех, что описывала Фанни Сквиз, — повреждения, не оставлявшие видимых признаков насилия? Возможно, именно это произошло с рыжеволосым мужчиной. Это объясняет, почему я не увидела крови. Мог ли отец оказаться убийцей? Опять?
Моя голова шла кругом. Я не смогла придумать ничего лучше, кроме как успокоиться с помощью Оксфордского английского словаря. Я пролистала томик до буквы V. Какое слово незнакомец выдохнул мне в лицо? Vale — вот что это было.
Странно, что умирающий обратился к человеку, которого совершенно не знал.
Внезапно ход моих мыслей нарушил грохот из холла. Кто-то бил в обеденный гонг. Этот огромный диск, выглядевший пережитком из заставок к фильмам Дж. Артура Ранка, не использовался много лет, вот почему меня так удивил его мощный звук.
