Дарья Донцова - Замок храпящей красавицы
Во мне внезапно проснулось детское желание спорить.
– Встречаются и такие.
Катерина смерила меня взглядом.
– Ага. Только они живут в монастырях, склепах, пещерах или сидят в лесу, в скитах, а не шляются по вечеринкам. Лавров у нас очень творческий, последняя его роль – старик, который умирает от голода. Жутчайшая кинуха! Ее снял Олег Бурков, он из психушек не вылазит, светлых красок не видит. Пашка в двух эпизодах занят, сначала его со спины показывают, он стоит у окна. Затем анфас, но с закрытыми глазами, дедушка спит. Крутая, мощная роль. Фильмец получил премию на фестивале в городе Кирдыкс. Слышала о таком населенном пункте?
– Нет, – ответила я, – прости, я не фанат кино, далека от этого мира, впрочем, я и литературных наград не вспомню.
Катя засмеялась.
– Не смущайся, сейчас кинофестивалей как тараканов развелось. На мой‑то взгляд, лучше вообще ничего не получать, чем заявлять: «Я лауреат конкурса в городе Кирдыкс». Круто звучит! В Канны его не позвали, никому он там не нужен, зато в Кирдыксе пригодился. Первый парень на помойке. Слышала пословицу: у кого чего болит, тот о том и…
Я как раз успела засунуть в рот очередной пирожок, поэтому просто кивнула.
Франк поправила волосы.
– Паша постоянно твердит, до какой степени ему не нужны деньги, из чего я делаю вывод: Лавров мечтает огрести все золото мира. Вот мы с Ленкой Минской честно признаемся, не стесняемся: «Хотим машину, квартиру, брюлики и прочее».
Я спросила:
– Кто такая Минская? Павел о ней вскользь упоминал.
Катя искренне удивилась.
– Ленка? Моя подружка, мы на одном курсе учились. Ей, правда, пока не везет, но все впереди. Она весь вечер в ложе сидела, ну, там, над сценой, изображала Ришу. Ты чего, ее не видела? Минская же на последних репетициях с нами была.
– Она на сцену не спускалась, – улыбнулась я, – находилась наверху, Борис ей снизу кричал, какие позы принимать. Я с ней не знакома. Здорово она, однако, на Ришу похожа, даже без грима.
– Ага, – согласилась Катя. – Но, увы, Ленка не Ирина, все пытается пробиться, и мимо.
– И где она сейчас? – спросила я. – Ее, похоже, на банкете нет.
Катя завертела головой в разные стороны.
– Не вижу Лену, ну да и понятно: ее небось не пригласили, слишком на царскую дочь смахивает. Ты испачкала платье, на груди пятно.
Я скосила глаза и расстроилась.
– Черт! Уронила, наверно, каплю варенья из пирожка!
– Пойди в туалет и замой, – деловито посоветовала Катя. – Высохнет быстро, следа не останется. Ступай в наш театральный сортир, в общей дамской комнате прорва бабья. О! Стой! Не уходи.
Я удивилась:
– Почему?
– Смотри, – по‑детски радостно воскликнула Катя. – Вау! Привезли мясо с фейерверком. Ростбиф‑шоу! Обожаю! Супер! Ты его когда‑нибудь видела?
– Нет, – ответила я.
Франк схватила меня за руку и потащила в центр зала, где установили огромную жаровню с тушей барана. Два обнаженных по пояс парня вращали вертел под музыку. Еще пара мужчин в белых, обтягивающих их накачанные тела комбинезонах принялась жонглировать ножами. Гости зааплодировали, я, разинув рот, наблюдала за представлением. Люди с клинками ловко нарезали мясо, ухитряясь отхватывать идеально ровные, тонкие куски, швыряли их на тарелки, которые протягивала прехорошенькая девушка в шароварах и прозрачном топике, одновременно подбрасывали в воздух ножи, затевали между собой драку, садились на шпагат, делали стойку‑мостик. Помощница успевала ловить очередную порцию мяса и подавать ее гостям. Действо длилось долго, оторваться было невозможно, оно завораживало. Под самый конец из головы почти съеденного барашка забил фейерверк, я встряхнулась, вспомнила про испачканное платье, решила замыть пятно и бочком‑бочком двинулась к деревянной панели, на которой висела табличка: «Только для сотрудников». Дверь была из цельного массива дуба, поэтому сразу открыть ее у меня не получилось. Пару минут я пыталась справиться со створкой, в конце концов та неожиданно отворилась сама.
– Тяжеловата для вас будет, – вежливо сказал охранник, открывший дверь изнутри.
– Надо фитнесом заниматься, мышцы накачивать, – улыбнулась я, очутившись в небольшом холле, и добавила: – Спасибо, Роман.
– Не за что, – профессионально вежливо отозвался парень, – пружина очень тугая, ее не всякий мужчина оттянет. Павел Лавров минут за двадцать до вас заходил, так он не справился. Извините, Виола Ленинидовна, вы платье испачкали.
– Знаю, – кивнула я, – хочу замыть.
Муркин был прав: Павел мне наврал, он спешил не к прессе, а в уборную. Может, и Катя не ошиблась, говоря, что артист наркоман?
Роман прищурился.
– Пятно красное, может от воды не отойти. Попросите у Фаины гель. Я в прошлую смену на белую рубашку кофе пролил, думал, жена изругается, а Фая дала мне маленькую бутылочку – одной капли хватило, ничегошеньки от пятна не осталось.
– Большое спасибо за совет, – обрадовалась я и поспешила по коридору, в вотчину Фаины.
Вообще‑то должность ее называется красиво: директор театрально‑концертного комплекса «Верещагин эстейт». Но по сути Фая местная экономка, кастелянша, завхоз, медсестра, буфетчица и все остальное. Если у кого из занятых в спектакле актеров что‑то случается, он идет в узкую длинную комнату и просит директора:
– Дай мне нитки, иголки, сахар, чай, одеколон, новые колготки, бутерброд с селедкой, живую черепашку, веник из крокодильих хвостов, яйца птицы Ру… – и так далее.
Выслушав просьбу, Фаина исчезает среди бесконечных рядов стеллажей, через небольшой промежуток времени возвращается и приносит именно то, что надо. Мне кажется, что она родня старика Хоттабыча, иначе откуда все берет?
Из холла, где, как правило, стоит охранник Роман Виноградов, есть два выхода. Один в общий зал, другой в личные покои Верещагиных, нас туда не приглашали. Думаю, если кому‑то из артистов придет в голову нанести олигарху незапланированный визит, нежданного гостя вежливо остановят. А вот по длинному, извилистому коридору участники спектакля могут ходить беспрепятственно. Из зала никого к актерам не впустят. Они в полной безопасности, ни фанаты, ни пресса дальше порога не сунутся. За кулисы могут беспрепятственно проникнуть лишь члены семьи Верещагиных. Алла Константиновна и Мисси иногда забегали к нам, один раз появился хмурый молодой человек по имени Леня, единственный сын Филиппа Леонидовича. Ну и, конечно, я постоянно вижу Владимира Михайловича Корсакова, начальника местной охраны. Сейчас, похоже, никого нет, из‑за дверей гримуборных не доносится никаких звуков. Хотя нет, пройдя вперед, я услышала сердитый голос Лаврова:
– И сколько мне ждать? Я задохнулся под пледом! Он вообще придет? Ну, вы даете! Сами накосячили, поэтому деньги я не верну! Свою часть выполнил, если не получилось – без претензий, я делал все, как договорились. Значит, отбой? Ладно, пойду поем.
Мне не хотелось сталкиваться с Лавровым, поэтому я бегом преодолела расстояние до склада, влетела в него без стука и крикнула:
– Ау, Фаечка, ты тут?
– Уже отдала всю кровь! – прозвучало в ответ. – Больше нету! Зачем тебе столько? Хватит!
Раздалось шуршание, из глубины помещения показалась худенькая фигурка и замерла у письменного стола.
– Вилка? Извини, я обозналась. У меня только отит прошел, до сих пор как сквозь вату слышу. Что ты хочешь?
– Дай, пожалуйста, пятновыводитель, – попросила я, – видишь, платье испачкала.
Фая юркнула налево, но, прежде чем кинуться исполнять мою просьбу, положила на стул кусок ткани в красно‑синюю клетку. Я подошла и поняла: это брюки Карлсона с пристегнутым к ним поясом, за который цеплялся крюк троса.
Любопытство, как известно, губит кошек, а бедной Варваре на базаре нос оторвали, но я не могу справиться с некоторыми особенностями своего характера, поэтому взяла штаны и начала их внимательно рассматривать.
Дверь в комнату приоткрылась, в щель заглянула девочка лет шести, может, семи. У меня нет детей, поэтому возраст малышей я определяю с трудом. Может, девчушка уже ходит в школу? Не знаю, но она была одета, как кукла: розовое платье в оборочках и воланах, белые колготки, лаковые туфельки с завязками‑лентами, которые туго стягивали ее лодыжки. Копна белокурых вьющихся волос и очки в темной оправе, сидящие на крохотном носике, практически закрывали личико. Девочка прижимала к груди плюшевого мишку, ногти ее крохотных пальчиков покрывал яркий розовый лак. Похоже, крошка, как и я, не очень аккуратно ела пирожки, она тоже перепачкалась вареньем. Темно‑красные пятна попали и на игрушки, и на праздничный наряд, и на маленькие руки. Вот личико оказалось чистым. Скорей всего, девчушка просто уронила на себя сладкую выпечку.
Увидев меня, она замерла на пороге. Я слегка удивилась, до сих пор за кулисами театра мне не встречались дети. Малышка, наверное, дочь кого‑то из гостей, она дорого одета, причесана в недешевом салоне и не похожа на ребенка, которого работающая мать прихватила с собой на службу, потому что кроху не с кем оставить дома. У нее явно есть няньки‑гувернантки‑воспитатели.
