Иоанна Хмелевская - Убойная марка

— И ЧТО??? — уже страшным голосом завопила я.

— Как что? Полагаю, мы ее съедим… Ладно, ладно, слушай. Он все сваливает на Патрика. Дискету я не мог прихватить, но выслушал запись.

Ксавусь признался в краже брактеата, признался, что был в доме Вероники. И что его зовут Кубой — тоже признался. Вернее, так. На вопрос об имени и фамилии беззаботно назвался Ксаверием Зубило, небрежно добавив, что такой уж у него легкий характер, он не мелочный и позволяет людям называть себя так, как им нравится. Хоть Монтажом.

— А как насчет приездов в Болеславец?

— Начал с признания в одном и постепенно дошел до шести или семи. Да, останавливался он во время этих приездов у Антония Габрыся, подружился с ним, так почему и не переночевать в его доме? Рассказывая о брактеате, проявил глубочайшее раскаяние в содеянном, однако не преминул деликатно напомнить, что за кражу в семье можно преследовать человека лишь по заявлению семьи и только! Раз в данном случае такого заявления нет, так и преследовать человека не за что. Они уж сами по-семейному во всем разберутся с дядей. Ведь дядя, насколько ему известно, не сообщил в полицию, так и говорить не о чем.

Ну ладно, допустим, в истории с монетой он проявил некоторую.., несдержанность. Дядюшка с этим Фялковским уж слишком долго вел переговоры, никак не соглашался на продажу брактеата, не шел ни на какие условия, колебался и сомневался, и конца колебаниям не предвиделось, вот душа племянника и не выдержала, и он счел своим долгом помочь дядюшке. Как уж мог. Взял монету у дядюшки и отвез ее Фялковскому. Собственно, отвез, чтобы только показать, пусть старик натешится, посмотрит. А тот при виде монеты воспылал таким желанием ее присвоить, так вел себя — словно с ума сошел.

Ксавусь с детства боится сумасшедших, а Фялковский выглядел просто ненормальным. Уперся — не отдаст раритет, оставит себе, деньги совал парню. Что тому оставалось делать? Взял деньги…

— Сколько? — спросила я.

— Три тысячи. Так он сказал.

— Три тысячи? — фыркнула я. — Да брактеат стоит никак не меньше тридцати тысяч. Врет твой Ксавусь как дикий мерин.

— Как сивый, — поправил меня Януш. — Никто и не сомневается, что он врет. Мне кажется, оно пригорает…

Вытряхнув гренки на тарелку, я сунула сковороду под кран.

— Ну ладно, что было дальше?

В этот момент брякнул звонок, и в дверях появилась Гражинка. Войдя, так и застыла на пороге кухни, проговорив.

— Я, собственно, приехала за машиной.

И решила на секундочку заглянуть. Не помешаю?

Я встревоженно оглядела девушку. Януш с нацепленным на вилку гренком тоже застыл, глядя на вошедшую.

Было на что посмотреть. Видно было, как девушка изо всех сил старается выглядеть спокойной и даже равнодушной. Плотно сжатыми губами она тщетно пыталась изобразить приветливую и даже милую улыбку. При этом лицо искажалось судорогой, затем каменная неподвижность превращала его в посмертную маску. Да и макияж, которого удостоился лишь один глаз, способствовал общему небанальному выражению. Я испугалась.

— Может, кофе выпьешь? Конечно же, ты не мешаешь.

— Да? — загробным голосом переспросила она. И добавила:

— Охотно выпью.

В ускоренном темпе мы переместились из кухни в комнату, Януш со своими гренками, и я с кофе для Гражинки. Гражинка автоматически прихватила оба стакана с чаем. Кое-как удалось девушку тоже усадить за стол.

— Говори же, говори, — торопила я Януша, продолжая с тревогой следить за Гражиной. — Ты остановился на трех тысячах, одной десятой истинной стоимости брактеата. Так Ксавусь наврал следствию, — это уже в сторону Гражинки.

— А ты уверена, что монета должна стоить тридцать тысяч? — засомневался Януш.

— Столько дали на аукционе за такой же экземпляр несколько лет назад, так что теперь цена может быть намного выше. А что он еще врал?

В общих чертах дело обстояло так: Ксавусь нехотя признался, что три тысячи у него как-то уж слишком быстро разошлись. Нет, он непременно собирался вернуть их дядюшке, но тот устроил ему такой жуткий скандал, что больше парень о деньгах не заикался. Деньги дяде ни к чему, он требовал возврата монеты, грозил судом Фялковскому и вообще такое устраивал, что на него страшно было смотреть: грозил то с собой покончить, то наложить на племянника страшное проклятие и не пускать его больше на порог своего дома, то вообще неизвестно чем еще. А Ксавусь очень любит дядюшку, вот он и приложил все усилия, чтобы паршивый брактеат вернулся к дяде.

К сожалению, о признании Ксавуся я узнавала в устном пересказе. А лучше бы получить дискетку с записью. Мне очень не хватало сопутствующих допросу звуков: скрипа стула под подозреваемым, его заикания и пауз, сопровождаемых всякими там гм.., эээ.., мэээ и пр., а также заметок на полях проницательной секретарши о выражении лица подозреваемого или еще о каких-то его телодвижениях. Очень, очень не хватало этих дополнительных данных.

Я вслух выразила сожаление.

Януш с пониманием воспринял мои претензии. Он внимательно слушал запись, которую сейчас пытался мне пересказать, и добросовестно задумался, стараясь припомнить сопутствующие обстоятельства.

— Судя по звукам на пленке, — произнес он, подумав, — с самого начала парню мешало абсолютно все: жесткий стул, на котором он вертелся без конца, собственное горло, в котором почему-то застревали слова, внезапно одолевающий кашель… Редко какому преступнику удается искусно скрывать правду. Ложь вменили ему в вину без колебаний.

— И все равно, лучше бы ты принес пленку — Не мог сделать копии. Хочешь знать, что было дальше?

Конечно же, я хотела. Януш продолжил свой отчет. Он честно старался как можно реже прибегать к пересказу и как можно чаще цитировать слова подозреваемого. Однако сыграть роль Ксавуся полностью все равно не смог. По словам Януша, раскаяние с дискетки лилось рекой, так что на полу образовалась лужа.

Бедный Ксавусь, по его словам, только теперь отдал себе отчет в том, какую же глупость он совершил, поймите, он очень, очень переживает, от всего сердца сожалеет о содеянном и понимает, что за такое человека должны наказать. Он готов понести наказание, он все понимает, чего уж там, только ведь так некрасиво он поступил из-за желания помочь дядюшке с его нумизматическим раритетом, только об этом и думал, а все остальное из головы вылетело.

Тут его попросили рассказать и обо всем остальном. По порядку и в подробностях.

Ну так вот. Ездил он туда.., ну, к этому Фялковскому, ездил и ездил, страшно долго…

Услышав требование властей уточнить, как долго, смешался и пояснил, что не так уж и долго, скорее, совсем мало ездил, а точнее? Был у него раза два, нет, больше не мог, потому как Фялковский тут взял да помер. Да, осталась его сестра, Вероника, так вот, к этой Веронике он ездил страшно долго, а она, дрянь.., пардон, а эта женщина была.., не была.., разговорчивой, общаться с ней — лучше помереть, о наследстве и вовсе говорить не желала. Вот он думал, думал, что бы тут такое сделать.., придумать, потому как дядюшка настаивал…

Его попросили сказать, что он делал, а не о чем он думал.

Вот именно, в конце концов он решил.., извините.., другого выхода не было, как спереть… извините, то есть похитить желаемый раритет, а вместо него подложить соответствующую сумму, те самые три тысячи, которые он получил за него. Нет, нет, он не настаивает, что с точки зрения закона он поступил правильно, но уважаемое следствие не может же не признать, что и кража была не типичной? Он не собирался обидеть женщину, хотел лишь получить свое, никому не причиняя вреда.

Антонию Габрысю он ничего об этом не говорил, то есть говорил, конечно, какие у него сложные и трудные отношения с Вероникой и чего он от нее хочет, но в детали не вдавался, только попросил приятеля о небольшой помощи.., дружеской. Антоний Габрысь местный, ему легче, чем приезжему Ксавусю, понаблюдать за упрямой Вероникой, разузнать о ее привычках, например, в какие часы ее не бывает дома и так далее.

Богатство? Да, до него доходили слухи о богатстве пани Вероники, но он же не принимал их всерьез. Ну сами подумайте, он был в доме, видел его изнутри, какое богатство может быть при такой бедности? Мало ли чего люди наплетут, сплетни — они и есть сплетни, он не давал им веры.

Нет, ему ничего не известно о том, что Антоний Габрысь собирался обокрасть дом. Да что там красть? Перину или вазочку для цветов?

Нумизматическая коллекция? Да кого могли заинтересовать старые монеты Фялковского?

Любой грабитель предпочтет золото, а не такое старье. Коллекция вряд ли кого интересовала, кроме наследника, конечно.

В этом месте показаний, по словам Януша, Ксавусь, воплощенная невинность, проявил чудеса дипломатии. Следователь не поймался на удочку, решительно пресек попытки подозреваемого в запредельном философствовании удалиться от фактов и потребовал точно и кратко описать все происшествия того драматического вечера. Шаг за шагом, не торопясь и без обобщений. Как оно там все было?