Дарья Донцова - Скелет из пробирки
Как-то принято считать, что все советские воины были герои, а немцы – негодяи, подонки и мучители невинных людей. Но это не так. Многие немцы понимали, что Гитлер агрессор, и старались хорошо обращаться с поляками, русскими и французами. Польская писательница Кристина Живульская, бывшая узница концлагеря, в своей книге «Я пережила Освенцим» рассказывает о немце-конвоире, который помог ей бежать из заключения. Так что люди разные, и нельзя мазать всех одной краской.
Разные попадались и среди советских воинов. Вступив на территорию Германии, некоторые из них занимались мародерством, насиловали немок и убивали мирных жителей.
Но время замело следы былых преступлений. Старики и старухи, убеленные сединами, одетые в воинскую форму тех лет, ищущие своих однополчан в день 9 Мая, выглядят непогрешимыми героями. Но есть среди них и предатели, такие, как Иван Селезнев.
– Кто? – подскочила я. – Про такого не слышала.
– Ты не нервничай, – неожиданно спокойно приказал Олег, – а слушай.
Иван Семенович Селезнев, 1917 года рождения, уроженец Минска, в 1941 году только-только закончил институт. Когда немцы взяли столицу Белоруссии, парень решил, что новый порядок установлен тут навсегда, и начал активно сотрудничать с гитлеровцами. Иван хорошо владел немецким, был талантлив, а фашисты, несмотря на сложившееся сейчас мнение о них как о людях, способных только пить пиво и драться, ценили умных, готовых к контакту людей.
Ване предложили очень интересную, перспективную, на его взгляд, службу: помогать в создании лекарства от рака. Селезнев мигом согласился и оказался в Горнгольце. Он не пришел в ужас, когда понял, что в лагере проводят эксперименты на людях. Ваня был снобом и считал, что человечество делится на две части: на тех, кто умен, образован, талантлив, и.., на быдло. Вторых Иван не считал за людей и преспокойно использовал в качестве «кроликов». А еще Селезнев оказался из той категории ученых, которых называют фанатиками. Ради научных результатов он был готов на все. Для Вани не существовало таких понятий, как семья, любовь, прогулки под луной, дети… Жизнь Селезнева протекала среди пробирок, и ради них он мог спокойно заложить душу дьяволу.
Имея подобный характер, Ванечка легко влился в коллектив исследователей, работавших в лагере Горнгольц. Там все были такие, начиная с полковника. Фридрих Виттенхоф пожертвовал ради науки всем. Отказался от престижной работы на медицинском факультете одного из старейших университетов Германии и уехал из уютного бюргерского городка в плохо оборудованный в бытовом плане Горнгольц только потому, что там, за колючей проволокой, можно было изучать воздействие ядов на людей. А в университете работали с мышами, лягушками и собаками.
Будучи аскетом и фанатичной личностью, Фридрих воспитал в подобном духе Бригитту, свою дочь, сделав ее медсестрой. Девушка не заканчивала училища, но дело знала прекрасно, потому что учил ее такой высококлассный специалист, как родной отец! Абсолютно беспощадный к «кроликам» и «человеческим организмам», Фридрих был очень приветлив, порядочен и даже ласков с людьми своего круга. Он, как и Ваня Селезнев, считал, что человечество распадается на две части. Виттенхоф не был националистом, он, правда, недолюбливал евреев, но легкий антисемитизм не затмил ему мозги. Если Фридрих видел, что еврей умен и образован, он мигом завязывал с ним контакт. То, что Селезнев русский, никак не сказалось на отношении к нему полковника. Виттенхоф оценил талант парня и приблизил к себе Ивана. Одно время он даже намекал, что Бригитте нужен муж, но Селезнева отпугивала немотивированная жестокость молодой девушки, ее вспыльчивость и резкость… Куда больше ему нравилась племянница Виттенхофа – Лиззи. С ней было проще. Лиззи казалась милой, спокойной, постоянно улыбалась. И еще – мать Лиззи, жена старшего брата Фридриха, была русской, эмигрировавшей в семнадцатое году из большевистской России. Выйдя замуж за немца Виттенхофа, Нина Караваева ни на секунду не забывала о своем происхождении и говорила дома с дочерью по-русски. В конце тридцатых годов родители Лиззи погибли, и Фридрих взял племянницу к себе.
Теперь понимаете, почему Ивану было легче с Лиззи? И еще, Фридрих воспитывал и учил девочек одинаково, но Бригитта получилась исполнительной медсестрой с хорошими руками, а Лиззи оказалась ученым с фонтаном идей в белокурой головке. Девочки не ладили между собой, просто делали вид, что любят друг друга. Но на самом деле Бригитта считала двоюродную сестру выскочкой, а Лиззи морщилась, видя, как дочь Фридриха избивает «кролика». «Если „организм“ был отработан, его следовало спокойно уничтожить, не мучая, просто убить, как отжившую лабораторную крысу, – думала Лиззи. – Бригитта слишком невыдержанна, что большой минус для арийки». А еще ради науки Лиззи, как Фридрих и Иван, могла отдать душу черту.
Не надо думать, что все великие открытия в медицине делались чистыми руками, людьми с благородной душой. В душе Лиззи иногда поднимала голову жалость, но, делая очередной жертве инъекцию яда, девушка говорила себе: «Что значит физическая кончина этого индивидуума? Его смерть служит науке и в конечном итоге спасет все человечество!» Бригитта же подобные размышлизмы не приходили в красивую головку, ей просто нравилось избивать людей. Даже отец иногда делал замечания дочери, но та не желала слушаться.
Семнадцатого апреля, вечером, в комнату к Ивану вошел Гюнтер Рур.
– Не помешал? – спросил он.
Иван отложил книгу. Гюнтер был ему очень симпатичен: целеустремленный, умный, эрудированный, готовый дни и ночи проводить в лаборатории.
– Садись, пожалуйста, – улыбнулся Селезнев, – небось все сигареты искурил? Гюнтер кивнул:
– Точно, знаю, что у тебя всегда есть заначка! Но у меня другой разговор.
– Давай!
– Мы с Лиззи решили пожениться! Иван испытал легкий укол ревности, но потом воскликнул:
– Здорово, когда?
Гюнтер не ответил, а задал собственный вопрос:
– Слышишь канонаду? Иван кивнул.
– Русские не сегодня-завтра будут здесь, – добавил Гюнтер.
– Доблестные войска фюрера разгромят Советы, – ответил привычной пропагандистской формулой Иван. Гюнтер мрачно глянул на собеседника.
– Сам так говорю и в письмах к матери пишу эту фразу. Но, скажи, ты веришь в благополучный исход дела? Иван молчал.
– Понимаешь, что сделают с нами? – настаивал Гюнтер. – Убьют! Да плевать на физическую смерть! Пропадут результаты исследований.
– Полковник велел сложить архив медицинских бумаг, – пожал плечами Иван, – наверное, завтра эвакуируемся в Берлин.
– И дальше? – гнул свое Гюнтер. – Через месяц-другой над рейхсканцелярией будут развеваться красные флаги. Мы обязаны спасти лабораторию. Накоплен уникальный материал, если он пропадет, наука будет отброшена на много лет назад, мы стоим на пороге великого открытия.
– Что ты предлагаешь? – тихо поинтересовался Иван. – У нас, похоже, нет выхода!
– Выход есть всегда, – серьезно произнес Гюнтер. – Слушай внимательно. Мы с Лиззи могли бы бежать вдвоем. Но ты нужен нам, исследования без тебя не закончить. Впрочем, без нас тебе тоже не справиться. Мы в одной упряжке.
Иван уставился на Гюнтера. Чем дольше немец говорил, тем сильней удивлялся Селезнев. Лиззи и Гюнтер продумали все до мельчайших деталей.
К утру восемнадцатого числа все было сделано. На руке Лиззи появился номер, сделанный татуировочной машинкой. Девушке для пущей убедительности под наркозом сделали разрез на ноге. Номер появился на руке еще одного ученого, Дмитрия Горкина. Как и Лиззи, Дмитрий был сыном эмигрантки, хорошо владел русским языком и мечтал спасти человечество от рака. Четырех человек вполне хватало для создания лаборатории и продолжения исследований.
Бригитта и Фридрих Виттенхоф были убиты смертельной инъекцией, и Иван лично сжег их тела в крематории. Полковника, как ни жаль, пришлось убрать, выдать его за заключенного не представлялось возможным. Фридрих отпраздновал пятидесятипятилетие, а в Горнгольц привозили только тех, кому не исполнилось тридцати. И потом, для научных исследований он был не нужен, Гюнтер и Иван спокойно могли работать сами. Не сумел бы Фридрих прикинуться и русским. Бригитта же пугала своей жестокостью, еще не удержится, пойдет вразнос!
Никто из сотрудников Горнгольца не удивился, когда Гюнтер на утренней планерке заявил:
– Господин полковник уехал на сутки, повез документацию, всем велел работать.
Отправляясь на пару дней в Берлин, Виттенхоф всегда оставлял вместо себя Гюнтера. День потек обычной чередой. Папки с результатами исследований были спрятаны в надежном месте. Хитрые Гюнтер и Лиззи отобрали только те документы, которые относились к созданию лекарства от рака. Работы по заживлению ран их совершенно не интересовали. Бумаги были уложены в железный ящик и зарыты в саду.
