Элизабет Питерс - Не тяни леопарда за хвост
За большую часть пути мы не обменялись и парой фраз. Мой благоверный был погружен в раздумья, что явствовало не столько из молчания, сколько из до боли знакомого жеста. Эмерсон не отрывал указательного пальца от подбородка.
Лондон остался далеко позади, проплыл в окошке и лес на подступах к Моулди-Мэнор... и только тогда профессор подал голос:
— Давай-ка начистоту, Пибоди. Поделимся планами, чтобы потом не плутать в потемках. Идет?
— Буду с тобой предельно откровенной, дорогой.
— Ха!
— У меня нет определенного плана.
Эмерсон опять вцепился в подбородок.
— А что? Я тебе верю, Пибоди. Прикидывал и так, и эдак... Представь, ни до чего не додумался. Что ты там надеешься обнаружить? Фабрику по изготовлению масок из папье-маше?
— Вряд ли Ливерпуль устроил бы нам с тобой экскурсию на эту фабрику, — как можно суше отозвалась я. — Было бы неплохо отвлечь его светлость, пока я...
— Выбрось из головы, Пибоди. Если верить тому, что рассказывают о Моулди-Мэнор, десять человек за десять дней не смогут обыскать это поместье. И даже если ушебти были частью папочкиной коллекции, юному графу наверняка хватило ума убрать пустые коробки с глаз долой.
— Я и не надеялась на простое решение вопроса. Не нужно зевать — только и всего, дорогой. Если граф Ливерпуль — тот самый, кого мы ищем, он может случайно проговориться... допустить оплошность... выдать себя необдуманным жестом... Главное — самим побольше молчать и...
— Молчать? — фыркнул Эмерсон. — Кто бы говорил! «Та, кто силой слов своих остановит супостата»?
И сколько мне еще внимать этим глупостям?
— Не сочти за бесцеремонность, Эмерсон... Вынуждена заметить, что наш сын был прав. Это обращение к богине Исиде.
— Ха! — ответствовал профессор.
Моулди-Мэнор, каким бы представительным на вид он ни был, оказался не более чем классическим образцом смешения стилей. Одно крыло из природного камня, другое из красного кирпича с деревянной обшивкой времен Тюдоров. Жилым выглядело лишь одно крыло; к нему-то и вела усыпанная гравием подъездная дорожка.
Навстречу гостям вышли трое — сам хозяин, уже знакомый нам лорд Сент-Джон и некий юный джентльмен по имени Барнс, единственной примечательной чертой которого были акульи зубы.
Лорд Сент-Джон склонился к моей руке:
— Вы так отважны, миссис Эмерсон! Проделать такой путь сразу после вчерашнего происшествия...
Я оглянулась. На столике у стены единственным неопрятным штрихом в этом оплоте чистоты громоздилась стопка газет.
— Вам не удалось попасть на лекцию, милорд?
— К сожалению, поздно узнал о переносе даты. На этот день у меня была заранее назначена встреча. Впрочем, я в любом случае вряд ли пошел бы. Выставлять человеческие останки на всеобщее обозрение... в этом есть что-то порочное.
Граф Ливерпуль закатился визгливым смехом:
— Стареешь, дружище Джек. Моралистом заделался? Цель была достойная, верно, миссис Эмерсон? Преимущества познания и все такое...
— Верно, милорд. Но цель, как вы, должно быть, уже знаете из газет, не была достигнута. Жаль, что вас не было в Сомерсет-хаус, джентльмены: вы пришли бы на помощь моему мужу, которому, несмотря на все усилия, не удалось спасти экспонат.
— Ах да... — пробормотал лорд Сент-Джон, глянув на приличных размеров пластырь, украшающий лоб Эмерсона. — Вы остались целы, профессор! Какое счастье для всех ваших друзей, среди которых, надеюсь, вы числите и нас.
— Благодарю. — Эмерсон прочно устроился в самом центре дивана. — Вы меня, конечно, не ждали? Ну а я приехал.
— Добро пожаловать, — отозвался лорд Сент-Джон.
Граф Ливерпуль хихикнул.
* * *Нам подали превосходный обед, к которому хозяин практически не притронулся. Бокал его, однако, ни секунды не пустовал, и болтал юный граф за столом не закрывая рта. Мой вопрос об истории Моулди-Мэнор вызвал целую лекцию. На удивление интересную, кстати сказать, лекцию, изобилующую датами, именами и событиями.
Королева Елизавета, оказывается, провела ночь в главной спальне, в ее честь был устроен маскарад, ночная охота и тому подобные увеселительные мероприятия. На десерт явился сам Обезглавленный Придворный. Тогдашний граф Ливерпуль обнаружил привидение в спальне королевы в самый нужный момент. Королева, разумеется, закричала. Очень громко, но не раньше, чем увидела графа. Виновный ли, безвинный ли, но предполагаемый насильник прошел сквозь стену, как истинный джентльмен, не выдав свою королеву.
— Стыд и позор, Нэд! — смеясь, укорил приятеля лорд Сент-Джон. — Такие истории не предназначены для дамских ушей.
— Не беспокойтесь, милорд. Признаться, Елизавету я не жалую. В ней, похоже, воплотилась вся жестокость Тюдоров. Не сомневаюсь, что несчастный безголовый джентльмен был обвинен напрасно — в этом преступлении, по крайней мере.
— Увы, миссис Эмерсон, теперь этого никто не узнает. Тайна, как говорится, погребена...
— Раскрыть можно любую тайну, ваша светлость, — возразила я Сент-Джону. — Вопрос лишь в том, сколько времени и сил человек готов потратить на разгадку.
Сент-Джон в знак капитуляции приподнял бокал. На губах его блуждала коварная улыбка.
Граф Ливерпуль не умолкал ни за вторым, ни за десертом. К концу обеда я прониклась его настроением и поняла, что так увлекает этого несчастного юношу. Он был горд своими предками, досконально знал историю Ливерпулей и надеялся на продолжение рода. Бедный, бедный! Последний отпрыск знатного рода, он не хотел в этом признаваться. Я заметила, что, когда речь зашла о некой леди, с которой граф связывал матримониальные надежды, даже лорд Сент-Джон побледнел и до крови закусил губу.
Уговорить графа показать нам особняк оказалось проще простого. На протяжении всей экскурсии я нахваливала архитектуру и интерьеры, к величайшему удовольствию хозяина. В единственном жилом крыле нам продемонстрировали ту самую знаменитую спальню, где ночевала Елизавета, и длинную галерею, где стены были увешаны портретами сомнительной художественной ценности, но несомненно почтенного возраста. Заканчивалась галерея обитой железом дубовой дверью. Как бы между прочим я подергала ручку:
— Надо же! На замке! Куда ведет эта дверь, милорд? В подземелья пыток, где с потолочных крюков свисают скелеты несчастных узников?
Граф Ливерпуль шутки не понял. Пока он ошарашенно хватал ртом воздух, лорд Сент-Джон расхохотался:
— Какая прелесть, миссис Эмерсон! Боюсь, вы будете разочарованы. Кроме пауков, крыс и летучих мышей...
— Вот уж кого я не боюсь, ваша светлость, так это летучих мышей. Привыкла, знаете ли. Гробницы ими буквально кишат.
— А обваливающихся потолков и гнилых половиц вы тоже не боитесь? Там ведь все рушится, верно, Нэд?
— Что? А-а-а! Ну да, точно. Не дай бог, подвернете хорошенькую ножку... Прошу прощения, профессор, вы... э-э... не возражаете...
— Нисколько, — промурлыкал профессор. — У миссис Эмерсон действительно хорошенькие ножки. Рад, что вы заметили, ваша светлость.
Я поспешила утащить своего благоверного и от двери, и от зыбкой темы.
До сих пор Эмерсон все больше помалкивал, но при виде коллекции старого графа Ливерпуля немедленно стал самим собой.
— Повесить и то мало! — первым делом заявил он, имея в виду покойного хозяина. — Ты только взгляни, Пибоди, в каком состоянии... Боже правый! Эпоха Древнего царства... все ворованное... и где только доставали...
Речь шла о массивной плите из известняка с изысканным резным бордюром, изображающим сцены охоты. Центральной фигурой была выбрана кошка с рыбой в пасти, взирающая на зрителей горделиво-независимым взглядом. Изящное создание поражало сходством с нашей Бастет, словно обе произошли от одной матери... Да так оно, собственно, и было. Недаром наша Бастет носит имя египетской богини-кошки.
Возмутительная реплика гостя скорее развеселила, чем оскорбила его светлость.
— Старик был тем еще разбойником, — хихикнул юный граф. — Ну так ведь не он один, профессор.
Это заявление Эмерсон без ответа не оставил бы, но я его опередила. Не в наших интересах было сердить нынешнего хозяина Моулди-Мэнор.
— Его светлость прав, Эмерсон. Старый граф Ливерпуль был коллекционером, а они, как ты знаешь, ни перед чем не останавливаются. Какая прелестная вещица! Мы привезли из Египта кошку, ваша светлость, — точную копию этой!
— Правда, мэм?
— Нэд обожает кошек, — бесцветным голосом вставил лорд Сент-Джон.
— О да, о да. Милые создания. В конюшнях полно, — туманно добавил юный граф.
Ничего более достойного, чем плита с кошкой, в коллекции не нашлось, хотя Эмерсон, разумеется, устроил спектакль перед каждым экспонатом. Наконец граф указал на дверь в дальнем углу комнаты:
— Последнее пристанище мумии. Теперь там уже ничего... Хотел переделать в гостиную, когда женюсь...
