Елена Логунова - Спокойно, Маша, я Дубровский!
Не дожидаясь, пока они подойдут, я припустила к дому, обогнула ворочающуюся у крыльца кучу-малу и взбежала на крыльцо.
Дверь была открыта, в прихожей свет не горел, но в гостиной работал телевизор. В призрачном свете огромного экрана я увидела большое мягкое кресло, а в нем – мужчину в легких спортивных брюках и стильном джемпере модели «Гималайский мишка». Я узнала любителя модной одежды – это был Андрей Попов – и кинулась к нему, на бегу простирая руки. Вообще-то я девушка приличная и в другой ситуации не стала бы бесцеремонно хватать и щупать мужика, которого видела всего лишь второй раз в жизни, но на сей раз соображения приличия меня совершенно не волновали.
– Что с ним? – спросила запыхавшаяся Трошкина.
Я мяла и тискала вялую руку Попова в поисках пульса. С трудом нашла что-то похожее, умеренно обрадовалась и крикнула Алке:
– Жив еще! Вызывай «Скорую»!
– «Скорую»? Ладно, – подружка без вопросов потянулась за мобильником.
– А я в милицию позвоню, – успокаиваясь, сказала я. – Теперь уже можно.
– И даже нужно, – подтвердил невозмутимый Саша, вдвигаясь в дверной проем с камерой на плече. – Там этот тип, Ленчик, перестал визжать и сильно интересуется насчет чистосердечного признания. Спрашивает, будет ли ему смягчение вины.
– Конечно, будет! Я ему скажу! – вызвалась Трошкина, которая очень любит приносить людям хорошие вести. – Молодой человек, Леонард! Вы можете быть совершенно спокойны...
– Алка, костюмчик сними! – крикнула я, но торопыга-подружка меня не услышала.
Мы с Сашей замолчали, прислушиваясь. Во дворе стало тихо. Я вопросительно посмотрела на оператора.
– Успокоился, – сняв с плеча камеру и включив свет в комнате, сказал он.
И невозмутимо добавил:
– Надо будет сказать нашему Тарасу, что он молодца.
– Ну, что тут у нас? – отряхивая штаны, испачканные рыжей керамической пылью, в комнату вошел Зяма. – Еще труп? Нет? Чудесно. А это что? О! Ого! О-го-го! Дюха, ты обратила внимание на картины? Арт-нуво, и сплошь отличные работы!
При виде полотна, которое мне лично живо напомнило папулин кухонный фартук, каким он бывает по завершении приготовления праздничного ужина из десяти блюд, мой брат-художник забыл обо всем. История с убийствами его уже не занимала, теперь Зяма ломал голову над другим вопросом:
– Интересно, кто тут был дизайнером по интерьеру? Не наш человек, это точно, наш местный обязательно впарил бы хозяину пару-тройку собственных посредственных холстов! И не сам хозяин, это точно, у него вкусы были самые плебейские – вон, все книжные полки макулатурой забиты! Второй раз уже вижу такую качественную работу, знать бы, чья она...
А я Зяму не слушала, я читала записку, которая лежала на столе, придавленная пустым стаканом и детективом в мягкой обложке. На белом листе чернели буквы, складывающиеся в слова: «Машуля, милая, подожди еще чуть-чуть! Я очень, очень по тебе скучаю и сделаю все для того, чтобы приблизить нашу встречу! Уже совсем скоро! Целую крепко, твой Заяц».
– Что это было? Любовь-морковь? – посмотрев на записку поверх моего плеча, цинично спросил Зяма.
Морковь и заяц вполне сочетались по смыслу, но я не позволила фантазиям сбить меня с пути чистой логики.
– Ничего тут не трогайте, – предупредила я Зяму и Сашу. – Любовь любовью, но за попытку убийства кто-то должен ответить по всей строгости закона!
38
Милицию я вызвонила не какую попало – свою собственную. Капитан Кулебякин приехал не один, а с коллегами, и необходимость сохранять лицо помешала ему устроить мне такую сцену, какой я, по мнению милого, заслуживала. Тем не менее, когда один из оперов, шныряя по двору, споткнулся о забытую в астрах фальшглыбу, ору было столько, что я предпочла переждать скандал в дальнем уголке двора, под забором. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания занятых делом оперов, мы с Трошкиной откатили туда нашу славную глыбочку, уселись на нее и принялись ждать высочайшего милицейского разрешения покинуть поле боя после победы Добра над Злом. Маску, под которой в этом раунде выступало Добро, мы операм не показали: присвистывающая кривошеяя Алка с ксеноновыми зенками понравилась бы им еще меньше, чем одинокая конечность в цементной глазури.
– Слышь, Кузнецова? – позвала Алка, издали наблюдая за Зямой.
Мой братец помогал санитару «Скорой» загрузить в машину носилки, на которых неподвижно вытянулся Андрей Попов. Судя по тому, что медики очень торопились с погрузкой, пациент был жив, но его босые ноги, торчащие из-под одеяла, смотрелись гораздо хуже нашей бутафорской стопы.
– Как ты догадалась, что Попов при смерти? – спросила Трошкина.
– В два приема, – честно ответила я. – Сначала я догадалась, что Ленчик принял нашего Макса в его черном наряде с гималайским орнаментом за Андрея Попова. А уж потом я нашла наиболее логичное толкование вопроса: «Как? Уже?!» Ленчик с перепугу подумал, что перед ним предстал не живой хозяин, а его беспокойный дух. А как такое могло случиться?
– Никак, – коротко ответила подружка.
– Ты говоришь, как нормальный человек, а Ленчик был не в себе. Ему одна за другой явились две женщины, хотя он точно знал, что они уже покойницы. И вот это его изумленное «Как? Уже?!» ясно говорило, что Попов тоже в скором времени должен покинуть мир живых. Вот я и заволновалась.
– Понятно, – кивнула Алка и перевела взгляд со «Скорой», которая уже выезжала со двора, на нестройный квартет у милицейской машины.
Денис Кулебякин и пара его товарищей пытались усадить в машину Ленчика, который милицейской настойчивости не замечал, так как был всецело поглощен исповедью. Руки у Ленчика были в «браслетах», и это не позволяло ему свободно жестикулировать, но мимика у кающегося грешника была богатая.
– Интересно было бы послушать, что он говорит! – призналась любопытная Трошкина.
– Рассказывает историю своей любви, – предположила я.
– Историю любви? Сейчас?! – не поверила Алка.
– Самое время, – убежденно кивнула я. – Ты хоть поняла, кому он звонил?
– Зайчику, – вспомнила подружка. – Но, наверное, не тому, который под елочкой?
– Под елочкой, под сосенкой, под дубиком и под грабиком! – хмыкнула я. – В заповедном кавказском лесу! Рассказать тебе сказку?
– Давай! – Трошкина уселась поудобнее, сложила ручки на коленках и приготовилась слушать.
– Жила-была в дремучих лесных дебрях Спящая красавица, – начала я. – Ну, красавицей я ее называю условно, до Софи Лорен ей было далеко, да и спала она не по-настоящему, а в переносном смысле. Шла по жизни с закрытыми глазами, не замечая того, что происходит совсем рядом. У красавицы был любящий муж и имелись деньги. И вот однажды...
– Если ты дашь красавице имя, мне будет проще следить за сюжетом, – предупредила Алка.
– Имя? Пожалуйста: Мария! Я и фамилию ее тебе скажу, если хочешь: Галкина. Так вот, однажды Марии пришлось уехать из дремучего леса в город, где она почувствовала себя очень неуютно. Город был большим, красивым, шумным – а Маша маленькой, тихой и невзрачной. Любящий муж решил устранить это несоответствие и устроил супругу в дорогую закрытую клинику, где квалифицированные специалисты в обстановке строжайшей тайны и полнейшей независимости от внешних раздражителей избавили Машу от ожирения и душевной дисгармонии.
– У любящего мужа на это были свои причины, я помню, – сухо сказала Алка. – Он хотел заполучить Машины деньги и с этой целью устроил аферу с подставной женой.
– Это была не единственная афера! – усмехнулась я. – Ты про Машу послушай. Полгода сидела она в клинике, при поддержке бригады косметологов, тренеров и психологов работая над собой. Лишенная телевизора, телефона, Интернета и роскоши простого человеческого общения. Единственным человеком, который навещал затворницу, был помощник ее мужа – Ленчик. Недалекий грубый парень, который прежде не особенно нравился робкой интеллектуалке Машеньке. Но в клинике Машенька изменилась...
– Короче, все ясно, в лесах был маленький выбор и никакой конкуренции, и Машенька закрутила роман с охранником, – перебила меня нетерпеливая Трошкина. – Давай дальше!
– А дальше все ясно, – сказала я. – Ленчик был в курсе затеи хозяина и по простоте душевной разболтал о ней своей новой подруге. Машенька узнала о том, что у нее есть дублерша, но ничего не успела предпринять: лже-Машенька как раз умерла! С этого момента у настоящей Марии практически не было шансов помешать мужу. Ведь можество людей, с которыми дублерша успела познакомиться за полгода, могло поклясться, что Мария Галкина, законная жена Андрея Попова, умерла и похоронена!
– А старые знакомые? – напомнила Алка.
– А старые знакомые не узнали бы новую Машеньку! Она ведь не зря столько времени торчала в клинике, из нее там другого человека сделали – и внешне, и внутренне. Нет, доказывать, что она и есть настоящая Мария Галкина, не стоило и пытаться. Вот Машенька и не пыталась! Она пустила в ход смелость и предприимчивость – те новые качества, которые ей прививали в «Фениксе», и сделала коварный план мужа частью собственного коварного плана.
