Елена Логунова - Спокойно, Маша, я Дубровский!
– Мадам, месье! Же не манж па сис жюр!
– Прононс у тебя жуткий! – шепотом покритиковала я.
Французский у Смеловского был ниже критики, но соплеменный бульдог его понял. Он принял угощение и быстро употребил по назначению.
– Ждем три минуты, – посмотрев на часы, шепнул Макс.
– А что будет потом? – заинтересовалась Алка.
– Потом будет прононс. Такой прононс будет, что только держись! – ответил Макс. – Я обвалял мясцо в панировке из слабительного. Четыре таблетки растолок, удивительно, что собачка их не учуяла.
– Это потому что французский бульдог, – пояснил Саша. – Видите, какой у него нос приплюснутый? И сопит псина, как чайник. Проблемы с верхними дыхательными путями.
– Да, с верхним путем будут проблемы, – согласился Зяма, бесшумно подобравшийся к нам в обнимку со своей дохлой собакой. – Щель под забором слишком узкая, даже Алка не протиснется, придется лезть через забор.
– Через две минуты, – сказал Макс, продолжая следить за стрелкой на часах.
Через две минуты французский бульдог на чистейшем парижском наречии взвизгнул:
– Уи! Уи! – плюхнулся на попу и закрутился на травке юлой.
– Пошли! – скомандовал Макс. – Теперь сторожевой собаке уж точно не до нас!
Вопреки опасениям Зямы, через забор мы перелезли быстро и ловко. Первым перебрался Саша, за ним мы с Алкой. Макс и Зяма нас подсаживали, а Саша встречал с той стороны. За нами на внутреннюю территорию перекочевали камера, дохлая собака и в высшей степени неживая нога в фальшивом цементе. Все, кроме Зямы, пристроились за кустами, а братишка пошел в разведку.
В ожидании его возвращения мы сидели молча. Трошкина с сочувствием смотрела на высокие астры, сотрясаемые крупной дрожью: в клумбе, поскуливая, беспокойно возился французский бульдог. Смеловский рассеянно щекотал равнодушную к ласкам пластмассовую ногу, оператор невозмутимо возился с камерой.
– А света тебе хватит? – забеспокоился Макс.
Палисадник у дома скудно освещали маломощные светильники, вмонтированные в брусчатку пешеходной дорожки. Ближе к забору участок утопал во тьме.
Саша в ответ на вопрос коллеги пожал плечами.
– Смотри, не вздумай включить накамерный свет! Сразу же выдашь себя! – предупредила я. – Картинка для нас не так важна, главное – звук.
Тихим индейским шагом вернулся мой бледнолицый брат.
– Ну, что, друзья мои? Все идет прекрасно! – улыбаясь, сказал он. – Я нашел щелочку в жалюзи, заглянул в нее и увидел, что хозяин дома мирно сидит в кресле у телевизора с пузатым стаканчиком в руках. Макс, у него пуловер точь-в-точь, как твой, черный, с белой галочкой на груди. Классный прикид!
– Экипировочный центр «Планета спорта», модель «Мишка гималайский», – кивнул польщенный Макс.
– Судя по модели стакана и цвету жидкости, господин Попов лакает виски, – добавил Зяма.
– Какой марки? – встрепенулся Смеловский.
– Да откуда ему знать? – недовольная тем, что в ответственный момент перед началом секретной операции парни отвлекаются на мысли об атрибутах красивой жизни, огрызнулась я за братца.
– Ошибаешься, Дюха, я в курсе: «Баллантайн»! – победно ухмыльнулся Зяма. И объяснил:
– В кухне между занавесками тоже нашлась щелочка, там я видел бутылку. Ленчик наливает. Похоже, он у хозяина прислуга-за-все.
– Все! – строго сказала я, пресекая несвоевременный треп. – Клиент созрел, пора начинать! Кто куда?
– Я, если не возражаете, на дерево залезу, – сказал Саша. – Оттуда весь двор видно будет. А ты, Зяма, с собакой на козырек.
– А я на земле останусь, девочек подстрахую, – быстро сказал Смеловский, не вполне свободный от высотобоязни. – Аллочка, ты в кустиках остаешься?
– В кустиках, – кротко кивнула Трошкина.
– Инночка, ты с ногой?
– С ней, родимой! – сказала я, и моя боязливая подружка перекрестилась:
– Чур меня!
– Кончайте рассусоливать! – свесив с козырька над крыльцом кудрявую голову, зашипел Зяма. – Тут черепица, блин, ребристая, как стиральная доска, я долго не высижу! Дюха, ногу в руки – и вперед!
Подгоняемая нетерпеливым братцем, я подняла фальшглыбу и перенесла ее в клумбу справа от пешеходной дорожки. Высокие астры скрыли и глыбу, и меня, когда я прилегла, опираясь на локти (предварительно убедившись, что хозяйский бульдог с его неудержимым «прононсом» находится достаточно далеко).
– Все готовы? – не столько голосом, сколько выразительной мимикой спросил Смеловский, последовательно оглядев места дислокации всех засадных полков.
Общее молчание сошло за знак согласия. Физиономию Макса осветила белозубая улыбка.
– Мотор! – по режиссерской привычке скомандовал он. – Начали!
И первым приступил к выполнению персональной программы.
Сценарий предстоящего шоу мы с Трошкиной и периодически приобщающимся к нам Максом сочинили, болтаясь по телекомпании между мастерской, гардеробной, костюмерной и буфетом. План был неплохой, но несколько абстрактный. Реальная действительность внесла в него свои коррективы с первой же секунды.
По сценарию Максим Смеловский должен был самым таинственным образом скрестись в окошки дома, вынуждая находящихся внутри проявить естественный интерес к происходящему снаружи. Мы твердо рассчитывали, что Ленчик рано или поздно выйдет на крылечко, но не ожидали, что это случится так скоро. Не успел Макс подобраться к окошку с поднятой рукой, как дверь открылась.
– Елки-иголки! – тихо ругнулся с дерева Саша.
Взглянув в его сторону, я увидела, что красный светлячок работающей камеры плавно полетел в сторону: оператор спешно перестраивался, торопясь снять человека на крыльце. Смеловский сначала застыл на одной ноге, а потом задним ходом тихо-тихо отступил за угол, откуда спустя секунду послышался громкий визг придавленной собачки.
– Боня? Бонапарт, тихо! – приглушенным голосом по-хозяйски распорядился Ленчик.
Бонапарт послушно замолк, зато во тьме за углом стало слышно шарканье, такое энергичное, словно производящий этот звук жаждал в кратчайший срок стереть себе ноги до колен.
– Кто там? – Ленчик вздрогнул.
Тут я с надеждой подумала, что шансы на успех нашего авантюрного предприятия весьма высоки. Мы еще ничего такого особенного не сделали (если не считать чем-то особенным то, что растяпа Смеловский за углом вляпался в свеженькое собачье дерьмо), а наш громила уже дрожит!
Шарканье прекратилось. Помедлив секунду-другую, Ленчик спустился с крылечка и пошел на звук. Я понадеялась, что Максу хватит ума обойти дом с другой стороны и при этом не попасться на глаза неприятелю. К счастью, до угла Ленчик не дошел.
– Бонька, это ты? Фу! – громила отшатнулся, пропуская мимо себя собачонку.
Та ехала по траве на попе, быстро перебирая передними лапами и распространяя вокруг себя характерный запах основного проявления «медвежьей болезни». Явление псины, активно использующей в качестве туалетной бумаги газонную травку, с натяжкой могло объяснить пугающее шарканье. Я услышала, как приободрившийся Ленчик хмыкнул, и почти беззвучно прошептала:
– Рано радуешься! Сейчас ты у меня попляшешь!
Я толкнула фальшглыбу, и она покатилась, приминая астры, к пешеходной дорожке. Ленчик повернул голову и уставился на волнующиеся цветочки.
– Бум! – сделала глыба.
Я с ужасом поняла, что не приняла в расчет бордюр, а реквизит оказался слишком легким, чтобы преодолеть его с ходу.
«Придется толкать!» – подсказал мне внутренний голос.
Ничего другого действительно не оставалось. Я опустила голову пониже и шустро поползла по примятым цветочкам на животе.
– Ай! – острый камушек попался мне под локоть и ужалил в «электрическую» точку.
Правая рука мгновенно отнялась. Мыча от боли, я протянула вперед левую и изо всех сил толкнула застрявшую глыбу. Опять не рассчитала! Бутафорский шедевр с легкостью перелетел через дорожку и бухнулся в кусты.
– Ой! – пискнули заросли голосом Трошкиной, и фальшглыба, получив пинок, полетела обратно.
– Кто здесь?! – вскричал Ленчик.
– Ка-а-ар! Ка-а-ар! – зловеще прохрипел с козырька над крыльцом невидимый «ворон».
Ленчик, естественно, оглянулся, а я отработанным волейбольным пасом отправила летучую глыбу точно на середину дорожки и сразу же зарылась в траву. Глыба, зараза такая, еще немного покачалась на брусчатке, но к тому моменту, когда Ленчик перестал пялиться на крышу, устаканилась. Сквозь помятые и перепутанные стебли декоративных растений мне была хорошо видна восково-желтая нога, изящно опутанная по щиколотке плетью вьюнка.
– Кха-а-а...
Сначала я подумала, что это Зяма фатально охрип, изображая зловещую птицу, но почти сразу же поняла: храпит Ленчик.
«Ничего, в нашем театре ужасов храп зрителя равнозначен аплодисментам! – успокоил меня внутренний голос. – Увидел, значит, ножку!»
