Елена Логунова - Кляча в белых тапочках
Пожилой дядечка в очках шарахнулся с его пути, как испуганный заяц.
– Спа-акойно, мужчинка! – подмигнул ему Витя, все еще пребывающий в женском обличье.
Дядечка выскочил из уборной, забыв застегнуть расстегнутое.
Витя остался один. Весело напевая, он исполнил перед замызганным зеркалом небольшой стриптиз: снял, поигрывая плечами, зеленую куртку, стянул с головы парик и низко поклонился воображаемым зрителям. В полупоклоне переместился к раковине и смыл с лица грим, по мере истребления раскраски добавляя в свое пение мужественной хрипотцы. Потом придирчиво изучил свое отражение в зеркале, убедился, что ничего женственного в его наружности не осталось, и собрал реквизит: аккуратно сложил куртку, предварительно сунув в рукав каштановый парик. Пристроил свернутый сценический костюм под мышкой и, насвистывая, вышел из туалета.
Ноги в черных ботинках, выжидательно топтавшиеся на ступеньках, стремительно взлетели вверх.
Не сбавляя шага, Витя, которому уже нечего было опасаться слежки, широким шагом поднялся по лестнице, обошел облицованную мрамором колонну и громко кашлянул в стриженый блондинистый затылок притаившегося за столбом человека:
– Кгхм!
– Что?! – подпрыгнув и развернувшись, шпик испуганно уставился на Витю.
– Закурить не найдется? – басом спросил Суриков, устремляя взгляд на ноги нервного гражданина.
И удовлетворенно кивнул: и ботинки, и штанины над ними были черными, как день студента накануне стипендии.
– Н-не курю!
Блондин в черных ботинках невежливо повернулся к Вите спиной и приклеился взглядом к двери уборной с отштампованным на ней черным силуэтом человека в брюках, шляпе и с тросточкой.
– Никак, Чарли Чаплин? – хмыкнул Витя, усмотрев в символическом изображении мужчины сходство с великим комиком.
Не ожидавший подобной реплики белобрысый обернулся, удивленно поморгал белесыми ресницами и вдруг произнес:
– Витька? Ты здесь зачем?
В свою очередь, не ожидавший ничего подобного, Витя хлопнул глазами и пригляделся к собеседнику. При ближайшем рассмотрении тот оказался его однокурсником по актерскому факультету. Имени товарища Витя не помнил, но белесую морду узнал.
– Чтобы вот, – невнятно ответил Суриков.
– Друг, ты же только что из сортира вышел, да? – Однокурсник так жадно завладел его ладонью, переминая ее, как пластилин, что Витя усомнился в нормальности его ориентации. И даже вообще в нормальности. Ишь, как блестит глазами!
– Ну, – согласился Витя, ожидая продолжения.
– А ты там женщину не видел?
– Я в мужском туалете был, – напомнил Витя, не без труда высвобождая вспотевшую от волнения ладонь.
– Так и она в мужском! – Белобрысый взмахнул руками. – Слышь, а ты там по большой нужде был или по маленькой?
Интерес, проявляемый однокурсником к естественным отправлениям его организма, понравился Вите еще меньше, чем интимное рукопожатие. Он слегка отодвинулся и оглядел белобрысого с ног до головы:
– Зачем тебе это знать?
– Если ты ее не видел, значит, она в кабинке засела, – объяснил белобрысый. – Были там запертые кабинки, ты не заметил? Не могла же она удрать, я с сортира глаз не сводил! Или там окно есть?!
Испуганный этой мыслью, шпик слегка пошатнулся и, чтобы не потерять равновесия, схватился за Витю. Поспешно отцепив его пальцы от своего поясного ремня, Суриков отодвинулся подальше и решил на всякий случай проверить, не сохранились ли на его мужественном лице остатки макияжа. Немного теней или помады, компрометирующих его как натурала и провоцирующих нездоровое поведение сексменьшинств.
– Нет там никакого окна, – буркнул Витя.
Он развернул свернутую куртку, чтобы достать из кармана пудреницу с зеркальцем. Не для того, чтобы снова пудрить нос, разумеется! Чтобы проверить, все ли нормально с его лицом.
– И бабы никакой там нет, – сказал Витя.
Скрученная подкладкой наружу, куртка развернулась, открыв свое приметное зеленое «лицо». Белобрысый осекся.
– И не было, – добавил Витя, когда на пол упал парик, вывалившийся из широкого рукава.
Братья-студенты озадаченно посмотрели друг на друга.
– Не понял? Это, значит, ты? А где же моя баба? – почему-то шепотом спросил белобрысый.
– А я почем знаю? – так же, шепотом, ответил ему Витя.
Белобрысый взлохматил волосы и издал тоскливый протяжный звук, которого легко можно добиться от детской резиновой игрушки с пищалкой.
– Финита ля комелия. Облажался я, – признался белобрысый.
Витя машинально посмотрел на дверь туалета. Нарисованный на ней Чаплин в сочетании с упоминанием о комедии навел его на интересную мысль.
– Не удалась тебе роль шпика? – проверяя возникшую у него догадку, спросил он белобрысого.
Тот грустно кивнул.
Витя победно ухмыльнулся, подобрал с пола парик, снова сунул его в курточный рукав и предложил огорченному однокурснику:
– А пойдем-ка, поищем, где тут буфет! Поболтаем о жизни в искусстве…
В ателье в середине рабочего дня было пусто. В окошке за стойкой, подперев голову кулачком, как сказочная царевна в тереме, скучал молодой человек, наружность которого подтверждала теорию Дарвина о происхождении человека от обезьяны. Волосы его были очень коротко подстрижены под машинку, а лицо покрыто трехдневной щетиной, так что вся голова, за исключением только торчащих ушей, запавших глазниц, маленького курносого носа и большого рта, казалась поросшей шерстью. Вдобавок юноша, как две капли воды похожий на передовую сборщицу желудей Манюню, выпячивал нижнюю чеклюсть, размеренно переминая во рту жвачку.
– Бог в помощь, – дружелюбно сказала я, наклоняясь к окошечку. – Жевать вам – не пережевать!
– Слушаю вас, – юноша распахнул томно прикрытые веками очи во всю ширь.
– Некоторое время назад я заказала в вашем ателье фотографию, – начала я, просовывая в окошко водительские права Насти Летучкиной. – Вернее, я принесла вам старый снимок и попросила его отреставрировать. Заказ был выполнен в лучшем виде, но фотографию мне напечатали всего одну…
– Я вас помню, – оживился юноша. – Вы с трудом наскребли денег на оплату этой работы, кошелек наизнанку вывернули и по карманам шарили, еще остались должны мне семьдесят копеек!
– Я с удовольствием их вам сейчас верну, – заторопилась я, доставая кошелек. – Если хотите, даже с процентами!
– С процентами не надо, – отказался от «навара» родственник обезьянки Манюни.
– Скажите, а вы сохранили в компьютере эту работу? – с надеждой спросила я. – Я ведь вас просила!
– Помню-помню, обещали вернуться и заказать дополнительные экземпляры, как только сбегаете домой за деньгами, – кивнул юноша, пропадая из поля моего зрения.
Из помещения, отгороженного гипсокартонной стеночкой, до моего слуха донеслись клацающие звуки, которые издает задействованная по прямому назначению компьютерная клавиатура.
– Долго же вы за деньгами бегали! – заметил парнишка, снова появляясь в окошке. – Есть ваше фото, висит в машине. Будете распечатывать? Сколько копий?
– Две! – радостно воскликнула я. – Или лучше даже три, про запас! Когда мне зайти?
– Подождите, – малый снова скрылся.
Кусая ногти, я послонялась по зальчику, разглядывая фотоальбомы в витринах и образцы снимков на стенах.
– Готово.
Я выдернула из окошка глянцевую цветную картинку и впилась взглядом в улыбающееся лицо бабы Капы. На снимке было прекрасно видно, что глаза у нее темно-карие, блестящие, как вишни!
– Послушайте, а нельзя ли снимок кадрировать? – попросила я парня. – Я тут подумала, вы же можете часть фото увеличить? Мне, пожалуйста, укрупните лица граждан в верхнем ряду, особенно старушки в розовой кофточке!
– Подождите, – повторил паренек и удалился.
Я достала мобильник.
– Ирка, немедленно садись в машину и подъезжай к парку, я буду ждать тебя у Чертова колеса! Я тут выяснила нечто интересное, хочу и тебе показать.
– Где – тут? – спросила подруга. – Где именно будешь показывать?
– Да здесь же, в парке! Хотя…
Я подумала секунду и добавила:
– Если не возражаешь, после парка смотаемся в Приозерный!
– Платить сейчас будете или опять у меня взаймы попросите? – дождавшись, пока я закончу разговор, насмешливо спросил юноша.
– Сейчас, конечно!
Расплатившись, я получила снимки и квитанцию об оплате и предупредила юного архивариуса, что могу зайти за копией фото еще раз-другой: это я сделала на всякий случай, предвидя, что настоящая Настя вполне может наконец-то вспомнить о моей просьбе затребовать в ателье дубликат фотографии.
Осыпав парня словами благодарности, я вышла из дверей фотоателье и, с трудом сдерживая понятное нетерпение, пересекла улицу и углубилась в парк в поисках укромного уголка, где я могла бы без помех изучить свежеотпечатанное и укрупненное цветное фото покойной бабы Капы с родными и близкими. Молодец, однако, Мойдодырова тетка-гримерша, отлично поработала! Милый юноша, ответственно хранящий в недрах казенного «Пентиума» архив работ, похоже, ничуть не усомнился в том, что я – это Настя. Юноша, надо отдать должное и ему, тоже молодец, расстарался быстро и истребовал с меня за свои труды всего сорок шесть рублей восемнадцать копеек. На копейках он особенно настаивал.
