Говард Рафэн - Двойная ложь

Говард Рафэн

Двойная ложь

Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями.

Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

ЧАСТЬ I

1

Пациенты, которых я принимал в тот день, напоминали труппу дешевого манхэттенского театра.

В девять утра должна была явиться страдающая булимией дама, которая ввязалась в роман со своим женатым шефом.

В десять — клептоман с чувством вины. Он каждый раз возвращался в магазин, чтобы вернуть свою добычу на место.

В одиннадцать — сексуально озабоченный виолончелист.

Потом у меня была пара часов на обед и работу с документами, а затем — двухчасовой пациент: актер из мыльной оперы, утративший способность отличать себя от изображаемого персонажа.

Затем пациент трехчасовой. О нем я лучше умолчу.

И наконец, последний из них. Четырехчасовой. Из-за него-то я этот день и запомнил.

Его звали Кевин Дэниэлс. Это был сражающийся за место под солнцем молодой автор, который написал семь сценариев, но ни одного пока не продал. Свое разочарование Кевин выражал в озлобленной ненависти к тем самым людям, которых ему так хотелось очаровать. Кевин утверждал, что Голливуд кишел, я цитирую, «культурно отсталыми, капризными шлюхами, задавшимся целью обращать кинозрителей в довольных всем на свете идиотов».

Впрочем, именно в тот пасмурный октябрьский четверг Кевин появился в моем кабинете с нехарактерной для него улыбкой на лице. И сообщил, что у него есть важные новости.

— Меня посетило прозрение, — заявил он и, наклонившись ко мне, заговорщицки прошептал: — Я должен находиться в утробе зверя. Все, переезжаю в Голливуд.

Я кивнул, сохраняя невозмутимое выражение лица.

— В прошлые выходные я слетал туда и снял квартиру в Голливуд-Хиллз. Послезавтра уезжаю туда насовсем.

— Времени зря не теряете.

— Стараюсь, когда удается.

— Родителям сказали? — спросил я.

— Они-то и дали мне денег на квартиру.

— То есть они ваше решение одобряют?

— Ну, не то чтобы целиком и полностью, — ответил Кевин. — А вы, Дэвид? Вы одобряете мое решение?

Поосторожнее, сказал я себе. В психотерапии очень многое основано на том, что ваши слова не должны приносить больше вреда, чем пользы. Моя задача: отделять правильное от неправильного не в абсолютном смысле, а только в том, что касается конкретного пациента.

— Не уверен, что мои мысли как-то связаны с одобрением или неодобрением, — сказал я. — Самое важное, чтобы никто не имел над вашей жизнью большей власти, чем вы сами. Успеха это не гарантирует, зато гарантирует право самостоятельно принимать решения.

Он пожал плечами:

— С этим я как-нибудь справлюсь.

Посмотрев друг на друга, мы оба поняли — продолжать разговор только потому, что у нас еще остается время до конца сеанса, было бы глупо.

Мы обменялись рукопожатиями, и я пожелал ему удачи.

Вот так все и началось. Потому-то я и запомнил тот день так хорошо. Я сказал Кевину лишь то, что повторял ему вот уже четыре года: никто не должен иметь над твоей жизнью большей власти, чем ты сам.

Хороший совет, полагал я.

Однако он оказался плохим. Очень плохим.

Вечер следующего дня, около восьми часов.

Паркер нажал на кнопку дверного звонка. Пока мы втроем стояли у двери, я воспользовался возможностью выразить недовольство еще раз.

— Поверить не могу, что ты уговорил меня прийти сюда, — пробормотал я.

— Глупости, — ответил Паркер. — Не хотел, так не пришел бы.

— Какое тонкое знание психологии, — заметил я.

— Какая неотразимая отповедь, — отозвался Паркер.

Я хмыкнул:

— И это адвокат, которого я так хорошо знаю и люблю.

Жена Паркера, Стэйси, подтолкнула его локтем.

— Быть может, адвокат, которого я тоже знаю и люблю, нажмет на кнопку еще раз? — поинтересовалась она. — По-моему, нас никто не услышал.

Паркер нажал. Дверь распахнулась почти мгновенно.

— Боже милостивый! Кого я вижу, — почти взвизгнула хозяйка дома. Перед нами предстала во всей красе своих сорока трех килограммов Кассандра Нанс. Короткое черное платье ее выглядело так, словно его забыли снять с плечиков. — Входите, входите.

Воздушные поцелуи, взаимные любезности — все, как положено. Нанятый по случаю слуга в смокинге принял наши пальто. Кассандра провела нас в гостиную. Обстановка требовала от меня соблюдения приличий, и я решил постараться их соблюсти. Получив свой бурбон с водой и сделав два быстрых глотка, я был готов ко всему.

С Кассандрой я познакомился через Паркера и Стэйси. Паркер Мэтис был моим соседом по комнате в общежитии Колумбийского университета. За четыре года учебы мы с ним стали близкими друзьями. А то, что мы оба остались в Нью-Йорке после окончания университета, обратило нас едва ли не в братьев. Я даже простил Паркеру то, что из него получился превосходный адвокат по уголовным делам.

Сколько бы я ни подшучивал над ним, уверяя, что он неправильно выбрал профессию, я не мог не отдать ему должного в том, что он отлично справился с выбором жены. Стэйси Мэтис была умна, остроумна, привлекательна и к тому же основала в Гарлеме женскую службу доверия. Для полного совершенства ей не хватало лишь одного — нимба над головой.

Следующую пару часов я прокружил по гостиной, обмениваясь рукопожатиями и анекдотами, — приятно было обнаружить, что мои навыки социального общения хоть и покрылись ржавчиной, но все-таки уцелели.

Направляясь за очередным бурбоном с водой, я почувствовал, как меня мягко взяла под руку Кассандра. Она стояла в компании нескольких незнакомых мне людей.

— Дэвид, вы просто обязаны это услышать, — объявила она.

— Что именно? — спросил я, останавливаясь.

— Теорию Натана, вот что. Полная неандертальщина.

Я подождал, пока стоявшие рядом с ней люди расступятся, освобождая место для нового участника разговора. Этакий коктейльный тустеп.

— Ой, бросьте, Кассандра, не делайте вид, будто вы со мной не согласны, — сказал один из мужчин, предположительно тот самый Натан. Мы с ним знакомы не были.

— Натан Харрис, — представился он. Мы пожали друг другу руки.

— Дэвид Ремлер, — сказал я.

— Да, знаю. Я читал вашу книгу.

— Ну давайте, Натан, — сказала Кассандра. — Перескажите Дэвиду то, о чем вы только что говорили. Мне любопытно, какие выводы сделает из услышанного наш психолог.

Натану было лет сорок с небольшим — худощавый, не по сезону загорелый, очень ухоженный. Мне пришло в голову слово «франт». А следом — «высокомерный».

— У меня есть теория относительно истинного различия между мужчинами и женщинами, — начал он. — Все очень просто, я считаю, что мужчины превосходят женщин во всем, так сказать, осязаемом — в том, к чему мы можем естественным образом прикоснуться. К примеру, когда необходимо что-то выстроить, у мужчин это получается намного лучше. Я имею в виду не просто строительство, но включаю сюда также планирование и проектирование. Даже когда речь идет о зарабатывании денег, мужчины превосходят женщин.

Натан умолк, чтобы отпить из своего бокала.

— И все-таки женщины, — продолжал он, — когда дело доходит до вещей неосязаемых — до того, что невозможно потрогать, — женщины значительно опережают мужчин. Что касается чувств и эмоций — тут правят они, а мужчины остаются бессильны. Женщины пользуются своим преимуществом, нередко внушая мужчинам, будто они, мужчины, всем и распоряжаются, но делают это лишь для того, чтобы внезапно поменяться с ними ролями.

— Ну, — произнесла Кассандра, нахмурив лоб и повернувшись ко мне, — что вы думаете о теории Натана?

— Думаю, она весьма интересна, — ответил я, прекрасно понимая, что одним этим ответом мне отделаться не удастся.

— Нет, Дэвид, так не годится, — покачав головой, сказала она. — Скажите нам, что вы думаете на самом деле.

На самом деле я думал, что к бару мне следовало бы пойти другим путем.

— Ладно, давайте посмотрим, — начал я. — Насколько я вас понял, Натан, вы говорите, что мужчины — это руки нашей коллективной культуры, а женщины — ее сердце. Идея, несмотря на многочисленные исключения, вполне здравая. Однако с представлением о том, что женщины используют это обстоятельство, чтобы жульничать и обманывать нас, я согласиться не могу. Вы разделяете мое мнение, Кассандра?

Казалось, она вот-вот расцелует меня:

— Более чем.

— Продано! — провозгласил я и потряс пустым бокалом. — А теперь, если позволите, я бы его наполнил.