Варвара Клюева - Уникум
«Знала бы ты, гадюка, чего мне это стоит», — подумала я, а вслух сказала:
— Что же, по-твоему, я должна делать? Рвать на себе или на тебе волосы? Нинку этим не вернешь. Бороться за торжество справедливости? Кому станет легче, если ты окажешься за решеткой? Нинкиным родным и близким это слез не осушит, а жизнь Славки и твоих родителей будет изуродована. В конце концов, как сказал поэт: «жизнь — синоним небытия и нарушенья правил». Вот мы их и нарушаем — ты и я, каждая по-своему. Так что, чем предъявлять мне претензии, лучше в зеркало посмотри.
Татьяна невесело усмехнулась:
— Да, пожалуй, я несколько забылась. Морализаторствующий убийца — это, наверное, выглядит смешно. Мне изменило чувство меры. Надо полагать, от растерянности. Я не могу себе представить, что ты и твои друзья, обладая такой страшной тайной, будете жить как ни в чем не бывало. Это противоестественно. Но даже если вы абсолютно ничего не станете предпринимать, все равно от вас будет исходить постоянная угроза. Ума не приложу, как я с этим справлюсь…
— Да, забыла тебя предупредить. Если кто-то из моих друзей нечаянно поскользнется и сломает себе шею или Славка вдруг отравится грибочками, я, скрипя зубами, преодолею природную лень и избавлю тебя от всех скорбей и проблем. Очистки совести ради. А пока живи, наслаждайся семейным счастьем.
Черные глаза Татьяны полыхнули огнем.
— Может быть, мне все-таки тебя придушить?
— Не выйдет. — Я махнула рукой в сторону Леши, растекшегося аморфной лужицей на солнцепеке метрах в двухстах от нас. — Я под охраной. А твой modus operandi исключает шумные потасовки и наличие свидетелей. И потом, если речь идет о честной схватке, я бы не поставила на тебя и фартинга. Тем более что у меня его нет.
Татьяна встала, отряхнула светлые слаксы.
— Прощай, Варвара. — Она смерила меня надменным взглядом и пообещала саркастически:
— Твой яркий образ никогда не изгладится из моей памяти.
— Знакомые слова. Где-то я их уже слышала…
Глава 27
Заморенный Леша, дойдя до моего временного пристанища, посмотрел на меня с укором.
— Сам нарвался, — упредила я его жалобы. — Я тебя силком за собой не тащила.
— И, как видишь, я оказался прав. Татьяна тебя раскусила. Она призналась?
— Угу. Только не проси все тебе рассказать. История длинная и повторять ее пять раз мне не хочется. Дойдем до наших, тогда все и узнаешь.
— А почему она сама не дошла? Если уж все равно призналась?
— Татьяна — человек скромный. Ей было неловко выступать перед такой широкой аудиторией.
— Испугалась последствий? Ну ясно. Доказать-то ничего невозможно.
Остаток пути до лагеря мы прошли молча. Видно, проведенный на жаре час плачевно отразился на Лешином речевом аппарате.
Еще издали мы увидели Прошку с Марком, которые суетливо метались по берегу.
— Ага! Волнуются голубчики, — заметила я удовлетворенно. — Ничего, пусть побегают. Может, поймут, что мы с тобой чувствовали, когда смотрели вслед уходящему без нас поезду, а их еще и на горизонте не было.
В этот момент Прошка заметил нас, махнул Марку, и они хорошей рысью поскакали нам навстречу.
— Совесть есть? — крикнул Прошка издалека.
Марк ничего не сказал, только посмотрел со значением.
Прошкин вопрос мы с Лешей сочли риторическим, выразительное молчание Марка, с нашей точки зрения, тем более не требовало ответа, поэтому мы преспокойненько пошли себе дальше.
— Ну?! — требовательно-возмущенно выпалил Прошка, снова переходя на рысцу (нормальным шагом он за нами не поспевал).
— Ты о чем? — спросила я, округлив глаза.
Прошка и Марк вскипели и заговорили одновременно:
— Хватит дурака валять!
— Где вы шлялись?!
Я с видом оскорбленной добродетели кивнула на Лешин рюкзак.
— За водой для вас ходили.
Со стороны могло показаться, что я доводила их до белого каления из вредности. Но любой, кто меня знает, сразу бы понял всю абсурдность такого предположения. Просто скажи я Прошке и Марку, что разговаривала с Татьяной, они пристали бы ко мне с ножом к горлу и не отстали бы до тех пор, пока я им не выложила бы все. Но торчать еще час на солнце, а потом снова повторять всю историю для Генриха мне решительно не хотелось. Вот я и тянула время, а сама все прибавляла шагу, чтобы побыстрее добраться до лагеря. Леша, который часовую Татьянину исповедь провел в еще менее комфортных условиях, чем я, благоразумно помалкивал, хотя отчасти и разделял нетерпение Марка и Прошки.
— За водой? Так долго?! — воскликнул Прошка негодующе и недоверчиво.
— Кое-кто совсем стыд потерял, — горестно пожаловалась я Леше. — И двух суток не прошло с тех пор, как за водой ходил Генрих, а они имеют наглость утверждать, что мы отсутствовали слишком долго. Ты чувствуешь, Леша, насколько пристрастно к нам здесь относятся? Как меня утомили эти вечные мелкие придирки, эта вопиющая несправедливость!
— Прекрати кривляться, Варвара, или я за себя не ручаюсь, — прорычал Марк. — Ты собиралась привести сюда Татьяну. Где она?
— Не рискуя ошибиться, я могу утверждать лишь, что Татьяна в Крыму. Более того, возьму на себя смелость уточнить: по всей вероятности, она еще не покинула побережье. Но о большем не проси. Я не ясновидящая.
Испытывать терпение Марка небезопасно. Заметив, что он побелел от бешенства, Леша дрогнул.
— Мы разошлись с ней совсем недавно, — сознался он. — Они с Варькой просидели на берегу, километрах в полутора отсюда, и проговорили пятьдесят шесть минут. Потом Татьяна ушла в пансионат, а мы — сюда.
Может быть, Лешино вмешательство и нарушило бы мои планы, но было поздно — мы уже подошли к тропинке, ведущей на наше плато. Не дожидаясь шквала вопросов, я проворно почесала наверх. Леша, Прошка и Марк пыхтя потопали следом.
Генрих полулежал на матрасе и глядел в пространство; рядом валялась открытая книга. Увидев меня, он вздрогнул и поспешно вскочил.
— Как дела, Варька? — спросил Генрих, озираясь по сторонам, вероятно, в поисках Татьяны.
Я плюхнулась на его место и прикрыла глаза.
— Спасибо, паршиво. А у тебя?
Наш светский диалог прервало появление остальных участников забега. В группе отстающих лидировал Марк. Он вынырнул из-за кустов и без долгих предисловий потребовал:
— Рассказывай!
— И без выкрутасов! — крикнул из-за его спины Прошка.
Я было заикнулась о чае, но, взглянув на лица дорогих друзей, благоразумно воздержалась. Подождав, пока все рассядутся, я начала свое пространное повествование. Как ни поразительно это звучит, меня ни разу не перебили. По-моему, никто даже не пошевелился.
— Гениальная интуиция Лешу не подвела, — закончила я рассказ. — Татьяна таки выразила пожелание меня убить. Только благодаря Лешиной предусмотрительности вы имеете счастье лицезреть меня в добром здравии.
— Какая ужасная история! — вымолвил потрясенный Генрих.
— Modus operandi! Modus operandi! — передразнил Прошка Лешу. — Три убийства и два покушения, и каждое новым способом. Какой уж тут modus operandi!
Леша растерянно почесал в затылке.
— Очень даже очевидный, — ответила я. — Все пять раз преступница действовала экспромтом, под влиянием момента, и обходилась подручными, доступными всем средствами. И как ловко! Ни разу ведь следов не оставила.
— И как, интересно, Татьяна собирается со всем этим жить? — задумчиво проговорил Марк.
— Ну, едва ли весело. Хотя… кто знает? Жила же она как-то с убийством мужа на совести. Жертвой больше, жертвой меньше — какая разница?
— Это совсем другое дело, — возразил мне Марк. — Ее муж был подонком; по его вине, в сущности, и погиб второй ребенок. А он, мерзавец, заставил расплачиваться Татьяну. Я бы тоже не стал оплакивать такого негодяя. Но Мирон и Нина ничем перед Татьяной не провинились. И каким образом она оправдается перед собой — лично мне непонятно.
— Может быть, она воспринимает их смерть как несчастный случай, — предположила я. — Водитель, у которого в гололед отказали тормоза, тоже может убить ни в чем не повинных людей. Такое случается сплошь и рядом. Но из виновников аварий считанные единицы до конца жизни мучаются чувством вины. Остальные, оправившись от шока, как ни в чем не бывало вновь садятся за руль.
— Неудачная аналогия, — высказался Леша. — В случае аварии люди гибнут, может быть, и по вине водителя, но никак не по его воле.
— А в этом случае вышло как раз наоборот, — подхватил Прошка. — Мирон и Нина погибли по воле, но никак не по вине Татьяны.
— Здрасьте! — возмутился Леша. — А по чьей же вине они, по-твоему, погибли?
— По Варькиной, конечно.
— По моей?!
— А то по чьей же? Кто притащил нас в эту глушь, где можно безнаказанно посбрасывать на скалы чертову уйму народу? Кто довел до исступления Мирона, так что у него физиономию от злобы перекосило, и любой нормальный человек просто из чувства самосохранения должен был его укокошить? Неудивительно, что Татьяна сгорала от желания с тобой поквитаться.
