Нина Васина - Шпион, которого я убила
– Где эта зажигалка? – возбудился помреж.
Надежда молча достает из кармана джинсов зажигалку.
– Ты уже носишь ее с собой?
– Я же сказала – обысков больше не будет. Пленку из нее я отвезла в редакцию газеты, позавчера в утреннем выпуске уже был этот материал.
Помреж идет в комнату и возвращается с лупой.
– Видишь этот значок? – Он предлагает и Надежде посмотреть сквозь увеличительное стекло. – Это товарный знак швейцарской фирмы. Это золото.
– Я знаю, – пожимает плечами Надежда. – Внутри такой же.
– Внутри?
– Ну да. Я ее открывала в костюмерной, чтобы достать пленку.
– Где она?.. Ах, да. А вторая?
– Там же, где спрятала. В театре.
– Прекрасно. Одевайся. Едем в театр!
– Мы и так туда едем сегодня вечером. Вы обещали, что пойдем на спектакль, как зрители. Будем сидеть в партере, в антракте гулять в фойе и пить шампанское.
– Сегодня? «Собор Парижской богоматери»? Ах, да… Тогда как же? Тогда вечером и возьмешь? Я хотел сказать, что вторую зажигалку надо срочно достать и вместе с этой и с подробным письменным объяснением отнести в отдел, как его? Какой отдел был написан на постановлении об обыске? Подожди, я посмотрю, у меня записано, – помреж опять идет в комнату.
Надежда обреченно вздыхает.
– Вы хотите, чтобы я так сделала, да? – спрашивает она возвратившегося в кухню помрежа. – Именно сейчас, когда все успокоилось после этой газеты?
– Мне кажется, что так полагается сделать.
– А если меня арестуют?
– Не волнуйся, у меня есть средства оплатить хорошего адвоката. Ты же ничего не сделала! Ты никого не убивала, не прятала трупы! Конечно, ты скрыла вещественное доказательство, кажется, это так называется в Уголовном кодексе, но явка с повинной…
– Михал Петрович! Я могла бы еще поторговаться до того, как отдала пленку в газету! А теперь они с меня семь шкур спустят!
– А мы напишем жалобу в Верховный суд! – не сдается помреж.
– Вы действительно этого хотите?
– Да. Это будет правильно. Мы должны поступать правильно и честно.
– А ваше желание опекать меня, – потупилась Надежда, – не превратилось в манию создания непреодолимых трудностей, чтобы потом восхищать и меня и себя усилиями по их преодолению?
– Я не понимаю, что ты говоришь. Это я-то создаю непреодолимые трудности? Это я сюда притащил такое? – помреж раскрутил на столе зажигалку. – Кстати, сколько стоит?
Надежда сказала сколько.
Помреж присвистнул и сел. Потом оживился.
– Вот тебе и хорошее объяснение! Если бы ты полезла под кресло в шестом ряду за обычной пластмассовой зажигалкой, а потом ее прятала, это было бы подозрительно! А так – исключительно корыстные соображения заставили тебя… Подожди, а где ты взяла вторую зажигалку?
– Нашла в костюмерной, – бормочет Надежда.
– Что творится с этими шпионами? Почему-то они теряют секретные материалы, – вдохновенно обдумывает ситуацию помреж и не замечает, как сжалась Надежда.
– А можно не писать объяснительную, не идти в этот отдел? – кивает она на записную книжку помрежа. – Можно я позвоню женщине из их ведомства, вот, у меня есть визитка.
– Звони сейчас! – возбудился помреж.
– В полседьмого утра?
– Мы должны просчитать ситуацию заранее. Если ее не окажется на месте? На всякий случай составим заранее и объяснительную. Ты звони, а я набросаю черновик!
26. Учительница
Звонок телефона. Ева Николаевна только вернулась с утренней пробежки и открыла краны в ванной.
– Есть! – говорят ей в трубку. – Сработала прослушка!
– Где? – спрашивает Ева, вытирая пот с лица полотенцем.
– В квартире помощника режиссера.
– Это который попал в больницу? Переведите пленку на текстуру и перегоните мне по почте. Кто заговорил?
– Булочкина.
Звонок телефона. Ева Николаевна стала одной ногой в ванну. Она берет трубку со стеклянной полочки.
– Это Надежда, – робко и грустно.
– Слушаю тебя, Надежда Булочкина.
– Я хочу сдаться. То есть я хочу поговорить, а вы потом сами решите…
– Ты по какому телефону? – Ева сверяет числа Надежды с теми, которые у нее высветились на табло. – Отлично. Через десять минут я тебе перезвоню. Не выходи из дома. Ты одна?
– Нет. С Михал Петровичем.
– Пусть он тоже не выходит. Десять минут!
Звонок телефона. Ева Николаевна замерла под прохладным душем. Она закрывает кран, чертыхается, выходит из ванны и берет со стеклянной полочки трубку.
– Ева Николаевна? Рита Тиглер.
– Не знаю такой.
– Это же я, Марго!
– А, извини, забыла твою фамилию. Что-нибудь в школе?
– Нам надо поговорить. А ты стоишь голыми ногами на кафеле и мерзнешь. Одевайся, я подожду.
– Да. У меня напряженное утро. – Ева косится на лужицу у ног. – Постарайся уложиться в полторы минуты, или поговорим позже.
– Полторы? Ладно, попробую. Сколько вы заплатите, если я найду тело?
– Какое тело? – цепенеет Ева.
– Тело мужчины спрятано в театре, без меня не найдете. Это агент вашей конторы.
– Я приняла информацию, посоветуюсь с начальством – перезвоню.
Ева выбегает из ванной и голая несется к себе в комнату. Уже пришла почта, она садится к экрану под тихий колокольчик и, дрожа, читает несколько страниц материала. Итак, обе зажигалки нашла Надежда Булочкина. Раскручиваясь в кресле, Ева смотрит в потолок и думает. Потом вызывает наряд охраны на адрес квартиры помощника режиссера.
Звонок телефона. Это Кошмар.
– Что будешь делать с Булочкиной?
– Мы встретимся вечером в театре. Я решила не форсировать события. Она отдаст вторую зажигалку перед спектаклем. Надеюсь, что та будет с пленкой. Я направила охрану на адрес помрежа, – докладывает Ева. – Ясновидящая Марго просит денег за обнаружение тела.
– А как поживает осветитель? Он ничего не потребовал за обнаружение этого тела?
– Марат Устинов уверен, что Служба безопасности и военная разведка в сговоре. Он хочет уйти на покой, предварительно раскопав веский компромат по этому сговору.
– Он хочет уйти на покой с вами? – уточняет Кошмар.
– Совместных планов мы пока не строили. Вчера вечером Устинов показал место в костюмерной, где он обнаружил раненого агента Службы. Я ему верю. Зачем Устинову прятать тело?
– Ева Николаевна, – вздыхает в трубку Кошмар, – все это плохо пахнет. Первый раз у меня такое дело, когда все бессмысленно. Уцепиться не за что. В этих парадоксах бессмысленности есть что-то недосягаемо простое, что мне пока не удается ухватить, поскольку я привык к запрограммированным сложностям. Получается, что, если Устинов прав насчет сговора, наш отдел должен расследовать это дело с максимальной осторожностью. И если он не прав, наш отдел должен расследовать это дело…
– С максимальной осторожностью, – продолжила Ева. – Чего мы, в конце концов, боимся, полковник Кошмар?
– Примитива. Бойтесь полного примитива, майор Курганова. Это такая убийственная вещь в нашей службе, которая не поддается анализу и прогнозированию. Я вам говорил, что люблю гулять на кладбище?
– Говорили, – вздыхает Ева.
– Так вот. Вчера, к примеру, я поймал себя на том, что корректирую надписи на памятниках. Минимум четверым прекраснейшим офицерам и исполнительным воинам я бы сменил эпитафии на одну фразу: «Погорел на примитиве». Или, к примеру: «Жизнь – примитивна, не утруждай себя разгадыванием».
– Полковник Кошмар, – вкрадчиво интересуется Ева, – не хотите ли поужинать с шикарной блондинкой, которая защитила докторскую по психоанализу?
– Нет. Спасибо. Это ваша подруга, я знаю. Что бы вы написали на моей могиле?
– Я вас умоляю! По иронии судьбы я уже прочла надпись на своей могиле. Да, у меня есть могила на кладбище, небольшой камень на ней, и на камне надпись. Когда я прочла эту надпись, я поняла, что самый неожиданный подарок – это что напишут близкие и знакомые на твоей могиле.
– Что вы говорите? И что там написали?
– «Ты – самая», три точки. Все.
– Хорошая надпись, – помолчав, заметил Кошмар.
– Оставьте возможность своим близким сделать последний подарок. Не спрашивайте заранее, что они там напишут.
– А если это будет полнейший и банальнейший примитив? Типа: «Верному товарищу и исполнительному работнику от скорбящих коллег»?!
– Тогда и посмеетесь напоследок!
– Двадцать тысяч и ни копейки больше, – вдруг категорично заявляет Кошмар.
– Что?!
– Ясновидящей Тиглер можете предложить не больше двадцати тысяч.
Марго поджидала Еву у школы. До начала второго урока оставалось пятнадцать минут.
– Двадцать тысяч, – проговорила Ева, проходя мимо.
Марго задержала ее за рукав и прошептала, оглядевшись:
– Надо поговорить. Срочно.
– Двадцать тысяч. Разговоры не помогут. Это решаю не я, мне приказано не отступать от суммы ни на копейку.
– Да что ты все о деньгах! – зашипела Марго, увлекая Еву за собой в кладовку.
