Галина Куликова - Рукопашная с Мендельсоном
Люди встретили обращение заместителя председателя оргкомитета аплодисментами, давая понять, что согласны и готовы немного потерпеть.
Последними выступали «Заводные матрешки», неожиданно для всех, включая жюри, превратившиеся из трио в дуэт. Однако в правилах конкурса ничего не было сказано про такие казусы, поэтому членам жюри пришлось смириться. Публике же, по большому счету, было все равно – она жаждала выступления триумфаторов фестиваля в любом удобоваримом составе. Когда Лайма в кокошнике набекрень и Медведь в наряде «Привет, Мальдивы!» появились из-за кулис, раздался гром аплодисментов.
Стараясь поскорее закончить экзекуцию, Лайма быстро просеменила к фортепиано и склонилась над клавишами, пытаясь вспомнить, как начинается полузабытая шопеновская мелодия. Медведь, играя мышцами, уселся на высокий табурет, широко улыбнулся сначала членам жюри, потом залу и взял наизготовку пилу. Кажется, ему понравилось быть фаворитом международного музыкального фестиваля.
Стало тихо, все приготовились слушать. Но едва Лайма коснулась клавиш, как тишину взорвали громкие хлопки и визгливый возглас:
– Браво! Браво! Восхитительно! Так держать!
Голос показался ей ужасно знакомым. Лайма вздрогнула, и весь Шопен, с таким трудом реанимированный, тут же вылетел из головы. Она гневно посмотрела в зал, однако увидеть возмутителя спокойствия не удалось – ее слепили прожектора, и все зрители в этот момент казались одним большим радужным пятном.
Осторожно взяв первый аккорд, Лайма мгновенно подпрыгнула на стуле, потому что прямо из первых рядов снова понеслись восторженные крики:
– Браво! Бис! Великолепно!!!
С ужасом поняв, что они вновь на грани творческой катастрофы, Лайма прикусила губу. Плюнув на Шопена, она заиграла единственное, на что была способна в данный момент, – собачий вальс. К счастью, где-то на середине этого безобразия решительно вступила пила сообразительного Медведя. Лайма осторожно сняла руки с клавиш и сцепила за спиной, словно опасаясь, что они по собственной воле снова начнут исполнять какую-нибудь гадость.
Медведь тем временем с блеском выдавал соло на пиле, повторяя успех предыдущего выступления. В принципе его нужно было одного выпускать на сцену, но эта очевидная мысль почему-то пришла Лайме в голову только сейчас. Наконец Иван закончил терзать сердца слушателей душещипательными мелодиями, и публика устроила ему овацию. Медведь, в свою очередь, сделал широкий жест в сторону Лаймы – мол, смотрите, это ей вы обязаны таким счастьем.
И вот, когда они, взявшись за руки, вышли на поклон, Лайма увидела прямо перед сценой до боли знакомую физиономию. Ее обладатель что-то радостно выкрикивал, но в общем шуме нельзя было разобрать, что именно, и размахивал над головой огромным букетом.
– Беседкин, – обреченно пробормотала Лайма. – За что мне это?
– Давай я скажу Сереге Малявину, – предложил Медведь, продолжая кланяться и улыбаться членам жюри и зрителям. – Он его снова арестует.
Очутившись в гримерной, Лайма заперла дверь на задвижку и пробурчала:
– Слишком разборчивых женщин Бог наказывает слишком верными поклонниками.
– Да ты что? Верный поклонник даже лучше, чем верный конь: и есть не просит, и в беде не бросит. Знаешь, а ведь Беседкиным вполне можно воспользоваться, – неожиданно решил Иван. – Он тебе предан, готов ради тебя на все; кроме того, у него башня набекрень, его вполне можно послать на амбразуру.
– Где ты видишь амбразуру? – мрачно спросила Лайма. – У нас на троих остался один Мельченко. А Беседкина, поверь мне, лучше держать на расстоянии. Это человек-катастрофа. Если попросить его достать луну с неба, он обязательно разрушит что-нибудь во Вселенной.
– Ладно-ладно, как скажешь. Да, а мы будем участвовать в гала-концерте? – неожиданно спохватился Медведь.
– Только через мой труп. Хватит. Мировая музыкальная культура вряд ли понесет ощутимую утрату, если «Заводные матрешки» сегодня больше не появятся перед публикой.
– А оргкомитет не станет возражать?
– Все, Иван, мы заболели. Переутомились. У нас пропал слух. И давай больше не будем об этом. Подумай лучше, как террористов обнаружить. Не забудь – двое ученых уже мертвы, третий ведет себя как ни в чем не бывало. А истинных целей противника мы так до сих пор и не знаем. И самого противника не вычислили.
Раздался деликатный стук в дверь, и послышался голос администратора:
– К вам рвется молодой человек с букетом, говорит, вопрос жизни и смерти.
– Беседкин, – обреченно вздохнула Лама и крикнула из-за двери: – Пусть лучше выбирает второе! И если не уйдет, срочно взывайте ОМОН, он вполне может поднять на воздух здание театра!
* * *На сцену по очереди выходили лауреаты фестиваля и получали заслуженные награды. В числе победителей оказались голубоглазые австралийцы, американская кантри-рок-группа, аргентинская певица и «Чисторецкие горлицы». «Заводным матрешкам», к ужасу Лаймы, был вручен приз зрительских симпатий. На этом церемония благополучно завершилась. Когда после небольшого перерыва ведущий объявил начало гала-концерта, Лайма и Медведь выбрались из переполненного зала в фойе. Тут же к ним присоединился Корнеев. Синюков увел жюри в полном составе на фуршет, и члены группы «У» караулили Мельченко у выхода из обеденного зала. Воспользовавшись моментом, они устроили короткое совещание.
– Я страшно беспокоюсь за нашего подопечного. Попробую увести его в ресторан и там распотрошить как скумбрию, – сказала Лайма. – Если, конечно, он согласится со мной пойти… В любом случае вы оба не спускайте с него глаз. Как бы дело не обернулось, понятно? Иван, ты у главного входа. Жень, а ты будешь следить за ним с близкого расстояния.
– Я с него и так глаз не спускаю, – проворчал Корнеев. – Совершенно напрасно потерял столько времени. Мельченко все равно сидел в жюри. Лучше бы я послушал записи из института…
– Потом послушаешь, – резко бросила Лайма. – И что значит – напрасно потерял время? Мы с Иваном сначала выступали, потом сидели среди участников, выходили за призом на сцену и контролировать Мельченко не могли. А что, если бы он встал и ушел из ложи жюри? Кто бы за ним следил? Ты, пожалуйста, не расслабляйся, а держи ушки на макушке. Я видела, что ты из зала на некоторое время смылся, нервничала.
– Я не просто так смылся, – тотчас надулся Корнеев. – Я тоже думал о том, как бы Мельченко случайно не ускользнул. Вы в курсе, что в этом здании есть служебный вход? А я в курсе. На этом служебном входе четверо охранников стоят. Пока вы выступали, я смотался туда и все устроил. Показал им корочки начальника отдела по борьбе с терроризмом и под большим секретом сообщил, что на одного из членов жюри фестиваля оказывается давление. Чтобы они были начеку и никого не выпускали из здания без особой проверки.
– Молодец, – похвалила Лайма. – Если бы у тебя было личное дело, я бы занесла в него благодарность.
– А что ты будешь делать с Мельченко после ужина? – неожиданно заинтересовался Корнеев, подняв одну бровь.
– Не волнуйся. Как только мне придется придумывать, что делать с мужчиной после ужина, я сразу выйду на пенсию. И прошу вас, ребята, – с нажимом сказала Лайма, – обращайте внимание на мобильные звонки. Если сидите в засаде, переводите телефоны в режим вибрации. Я не хочу в самый ответственный момент оказаться без связи.
* * *Красочный и веселый гала-концерт подходил к концу. Музыканты отрывались по полной программе, причем, отыграв в театре, они перемещались на набережную и играли уже там. Народ же веселился от души: люди танцевали прямо в зале, в проходах, в фойе и на улице. На набережной реки и перед огромным телеэкраном вообще творилось нечто, напоминавшее бразильские карнавалы.
Праздник активно входил в свою завершающую фазу, в то время как члены жюри продолжали пить шампанское и глотать тарталетки. Но вот наконец и они потянулись к выходу, и Лайма велела членам группы «У» занять свои позиции. Иван отправился на улицу, караулить главный вход, Корнеев присоединился к какой-то балагурившей неподалеку компании, а сама она с соблазнительной улыбкой на губах встала так, чтобы Мельченко, выйдя из зала, сразу же ее увидел.
Он, конечно, увидел, и на лице его появилось особое глупое выражение, которое свойственно только ученым сухарям, которых втягивают в романтические отношения.
– Григорий Борисович, – сказала Лайма шоколадным голосом и, шагнув навстречу, взяла его под руку. – Я знаю, в каком ресторане мы будем сегодня ужинать. Столик на двоих, плавающая в чаше свеча, запах орхидей…
– Мы же в Чисторецке, а не в Риме, – удивился Мельченко, нервничая. – Здесь нет ничего приличнее, чем «Корчма кота Базилио». А в этого кота, знаете, мне не особо хочется вас вести…
– Я сама поведу вас, – пообещала Лайма, уверенная в том, что Мельченко вскоре позабудет об антураже.
