Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана (СИ) - Милошевич Сергей
— Судя по характеру ударов, они наносились чем-то вроде кувалды обмотанной тряпкой, — добавил ветеринар. — Сильнейший удар чем-то относительно мягким, во всяком случае не железом.
Из кабинета председателя Шура вышел, растерянно почесывая затылок. Он не имел ни малейшего представления, с какого бока следовало подходить к началу расследования этой действительно весьма загадочной истории. Никакие, даже самые невероятные версии ему в голову не приходили. Поразмышляв минут сорок Холмов вздохнул и отправился обратно к председателю, чтобы попросить того выделить ему в помощь парочку колхозников — Шура решил отправиться на скотомогильник и произвести эксгумацию последних жертв таинственного скотоубийцы. Он понимал, что идея это довольно бредовая и толку от нее будет практически никакого, но ничего другого ему не оставалось — нужно было хотя бы имитировать видимость расследования, чтобы Тимофей Кобылко видел, что они с Димой не зря жрут колхозный хлеб. Шурины предчувствия полностью оправдались — когда выделенные ему в помощь рабочие разрыли яму, его взору предстал полуразложившийся, дурно пахнущий, вымазанный в земле коровий труп. С его помощью можно было достоверно определить, что данная буренка действительно померла, и Холмов распорядился быстрее закопать несчастное животное обратно. Подождав, когда вернутся с пастбища Филимоныч и Вовчик, Шура с пристрастием допросил обоих, но ни пастух, ни подпасок ничего нового ему не сообщили. Все эти факты привели Холмова в уныние.
— «Блин, кажется мы сюда напрасно приехали, — размышлял он, сидя на сломанном ящике возле фермы и попыхивая папироской. — Дело явно полностью безнадежное, а водить председателя за нос, имитируя расследование больше трех-пяти дней, максимум недели не удастся, это факт. А пробыть нам здесь нужно никак не меньше месяца, пока в Одессе все не утрясется. Что же делать?»
После напряженных, продолжавшихся никак не меньше часа раздумий, в Шурину голову наконец пришла блестящая идея. «Нужно завтра пойти к председателю и сказать ему, что, дескать, в результате проведенного следствия кое-что мне выяснить удалось, но для того, чтобы сделать окончательные выводы, необходимо понаблюдать за стадом в течении некоторого времени — скажем, двух-трех недель, а, возможно, и поболе, — потирая руки, с облегчением думал Шура. — Думаю, он согласится, выхода у него все равно нет. А там — извините, не получилось, гуд бай, ариведерчи, алаверды»…..
Приняв такое решение, Холмов отшвырнул в сторону окурок и направился домой. Войдя во двор, он обнаружил там взмыленного Диму, который вот уже полчаса безуспешно гонялся за петухом, которого Галина Семеновна приговорила на заклание в завтрашний суп. Шура, естественно, тут же пришел на помощь другу и они с Димой принялись гоняться за резвой и хитрой птицей вдвоем. Но, увы, с прежним результатом — кося глазом и недовольно кудахча (это кудахтанье особенно раздражало вспыльчивого Холмова). петух вихрем носился по двору и никак не давался в руки, ловко разгадывая все хитроумные обкладные маневры друзей. Минут через сорок, доведенный изворотливой птицей до окончательного умоисступления, Холмов плюнул, яростно выругался и бросился в дом. Вскоре он вылетел оттуда с револьвером в руке и принялся палить в петуха. Уже второй выстрел оказался удачным — резвая птица споткнулась и повалилась на бок. 3атем, буквалъно в ту же секунду произошло нечто странное — после негромкого хлопка петух в сотые доли секунды раздулся и… лопнул, точнее разлетелся на мелкие кусочки. Удивленно переглянувшись, Дима и Шура подбежали к тому месту, где еще несколько мгновений назад находился желто-красный красавец-петух и обалдело уставились на мокрое место, вокруг которого, словно снежинки в январе, кружили забрызганные кровью перья. Недоумевая, Холмов поднял двумя пальцами с земли кусочек лапки несчастной птицы, задумчиво повертел его перед носом и вдруг нервно рассмеялся, хлопнув себя рукояткой револьвера по лбу.
— Ах я старая галоша! — воскликнул он. — У меня же в барабане револьвера один патрон был разрывной! Вот он-то в петуха и угодил. Обидно, классный патрон был, от немецкого карабина, я его по случаю достал.
— Обидно вовсе не это, а то, что мы без завтрашнего обеда остались, — недовольно произнес Дима, глядя на разбросанные в радиусе пяти метров ошметки петуха. — И наша хозяйка, кстати, тоже. Что мы ей теперь скажем? Тоже мне, Робин Гуд нашелся, из пушки по воробьям палить…
— Нашел из-за чего расстраиваться, — беспечно махнул рукой Холмов, пряча револьвер в карман. — Купим госпоже Палкиной другого петуха, да не простого, а золотого…
— Ишь какой ты шустрый, «купим», — продолжал бурчать Дима. — А бабки где прикажешь брать? У нас всего около двух рублей осталось, ты что забыл? Скоро тебе даже и папиросы не будет на что купить…
— Забыл… — откровенно признался Шура. — Живем ведь как при коммунизме — поят, кормят задарма, поневоле оторвешься от суровой действительности.
Холмов на несколько минут задумался, наморщив лоб, затем лицо его просветлело.
— Придется раскрутить нашего уважаемого председателя на аванс, — бодро произнес он, хлопнув себя ладонью по ляжке. — Это, конечно, не очень желательно, но выхода нет. И Шура отправился снова в сельсовет. Председатель оказался не жмотом и без лишних разговоров ссудил ему двадцать пять рублей, одновременно жалостливым голосом попросив Холмова как можно скорее выяснить причину таинственной гибели колхозных коров.
— Думаю, что все будет в наилучшем виде, дайте только срок, — заявил обрадованный Шура, рубанув для убедительности воздух рукой, в которой он сжимал деньги. — Я уже тут кое-что нащупал, завтра мы с Димой начнем наблюдать за стадом и думаю через пару-другу недель схватим этого вашего коровьего маньяка за самые ноги…
На обратном пути Холмов купил в одном из дворов весьма упитанного петуха за три рубля и в сельмаге за пять рублей тридцать копеек бутылку «андроповской» водки. Через полчаса они с Димой уже сидели во дворе под вишней и опрокидывали стопку за стопкой, закусывая вкуснейшей разваристой картошкой и салатом из молоденькой редиски и зеленого лучка. Хозяйка, сославшись на мучающую ее с утра изжогу, составить им компанию отказалась и принялась свежевать петуха, вслух удивляясь, что ее Петька перед смертью вдруг изменил расцветку перьев.
Между тем, очередной теплый весенний день угасал. Ярко-красное, как задница павиана, вечернее солнышко неслышно опускалось за горизонт. Усталые, измученные подневольным трудом в «режиме козы» (так в народе называется труд, результатов которого человек не ощущает на своем благосостоянии — его словно козу подоили и ведро с молоком унесли неизвестно куда) колхозники разбредались по своим вигвамам и бунгало. Послышалось приближающееся стрекотание мотора и мимо дома Галины Палкиной, сильно виляя со стороны в сторону и подпрыгивая на колдобинах, медленно прополз трактор «Беларусь». Вильнув в очередной раз, трактор правым боком въехал в наполненную раскисшей грязью яму у обочины дороги, где и застрял. Натужно ревя двигателем, стальная лошадка попыталась выбраться из плена, но не тут-то было. Огромные задние колеса лишь даром месили грязь, выбрасывая последнюю далеко назад, а сам трактор потихоньку погружался в цепко державшую его жижу. Минут через пятнадцать дверца кабины застрявшей «Беларуси» распахнулась и из кабины в буквальном смысле слова выпал лицом вниз тракторист. Полежав немного на земле, водитель «Беларуси» с большим трудом поднялся и, шатаясь, побрел неторопливо по улице, иногда падая вновь. А скособоченный трактор так и остался торчать в яме на обочине, негромко стрекоча на холостых оборотах незаглушенным мотором.
— Умом, конечно, Россию не понять, — вздохнув, произнес наблюдавший за этой сценой Холмов. — А так как иного органа для размышления матушка-природа создать не догадалась, то, похоже, на вечные времена останется большой загадкой для остального человечества это непонятное существо — русский мужик. Ведь вроде его и лентяем беспросветным назвать нельзя и полным дураком тоже — а вот, гляди-ка…
