Маргарита Южина - Свадебный марш на балалайке
– Так, может быть…
– Не может. Я сызмальства меру знаю, а криминалу мне и на дух не надо. И так могут отдать все, что понадобится, если напоить кого следует. Так ты будешь слушать-то?!
Дуся кивнул. Он и так-то рта не раскрывал – все матушкин супруг, а гадалке, видимо, есть что сообщить – недаром же адрес вызнала.
– Я все больше работаю по солидным особнякам, – откровенничала та. – Ваш-то домишко давно уже на примете держала. И все мне странным казалось – дом хороший, богатый, а лица у всех невеселые. Не радостные лица-то! Чую, нечисто тут, как бы горя какого не случилось. И так меня это заинтересовало! Да и негде было больше работать: остальные-то дома я уже обработала. Вот и стала я к вашему дому приглядываться. А после и вовсе к вам заявилась, в столовую. Бабенкам уши проветрила, про женихов обмолвилась, про беду близкую, а сама все приглядываюсь. И больно мне две дамы сомнительными показались: которая старая, толстая такая, да еще, которая помоложе – пегая вся. И решила я им приворотного зелья сварганить – старушке да молодке.
– Неужели выпили? – удивилась Олимпиада Петровна.
– Не, так бы пить не стали, да ить и я не вчера родилась. Попросила их о мелочи какой-то, а сама в чай им и плеснула. А уж потом они мне такого понарассказывали, что только успевай протоколировать! Пегая-то молодка убила какую-то развратную особу, а потом все на охранника решила свалить: позвонила тому да и сказала, что нашла ящик водки, а сама упереть не может. Тот с пьяной башки и кинулся на дармовщинку. На машину – прыг, за руль – хрясь, и как ехал, чего делал, ни в жисть не припомнит. Там, козе понятно, никакой водки нет, зато мужик весь, как есть, в криминале, а пегая чистая и пушистая!
– Это, выходит, Макса подставили? – не верил Дуся.
– Ну я не знаю, кто у вас в тот день пьяный был из охранников. Выходит, Макса.
– Да ну… Ну как бы она узнала, что он именно туда рванет? И потом… на джипе царапина, я сам видел.
– Дурилка! Она ж ему адрес точный сказала, а дорога туда только одна, а вмятина… Так ведь тебе никто не говорил, что она в результате столкновения произошла. Царапина и раньше на машине была. Она ж мне сама говорила, чего не веришь-то? А парнишке этому Пегая-то наутро про труп и рассказала. Тот, по нетрезвости организма, сразу и поверил. И хозяина вашего она надоумила прикокошить.
– А вот и врешь! – поймал гадалку Дуся. – Ты у нас когда была? Не помнишь? А я помню! Тогда Алекс еще живой был! И никто не знал, что его укокошат!
– Убогий, – горько мотнула головой гадалка, употребила еще рюмочку и пояснила: – Я же тебе говорю, дом у вас богатый был, денег можно было выудить целую цистерну, так я и паслась возле вас постоянно. Вы-то меня и видеть не видели, а вот я-то за вами ровно через лупу наблюдала. И легально тоже частенько появлялась: то якобы гороскоп индивидуяльный составить, то будто бы погоду предсказать, а то и на чужие деньги приворот сотворить… Так вот молодка и открылась.
– И все равно ересь, – не мог согласиться Дуся. – А Алекса-то зачем?
– А, – махнула рукой гадалка, – больно много начальников.
– Ни фига себе оправданьице!
– Так это ж не я, это ж Пегая мне под гипнозом говорила, а травяной гипноз, чего с него взять, с ним правильных слов не подбирают. Да чего ты мне не веришь-то?! Ты сам проверь! Хочешь, мы еще устроим сеанс, мне сена-то не жалко! – обиделась гадалка. – Токо сразу говорю: будешь расследывать – с Пегой уши настороже держи, она токо с виду безобидная как улитка, а на самом-то деле истинный осьминог!
– Вот и получается, что самого главного преступника мы пропустили! – закончил он свой рассказ.
– И чего теперь? Опять поиск, опять допросы, да? А как Макса будем из тюрьмы вытягивать? Только-только все встало на свои места, а теперь опять туман…
– Да ты чего, Ксюша! Какой туман?! Наоборот, теперь-то как раз и встало все на места! Все теперь понятно! – радостно воскликнул брат. – Мне вот только одно неясно – чем же тебе так Плюшкина насолила? За что ты ее убила-то?
– Иди ты, Дуся, в пень дырявый, – сверкнула глазами Ксения. – С чего ты взял, что Пегая – это я? Вон Люська у нас всю жизнь пегая, Сонька пепельная, а я как раз беленькая. Блондинка я!
– Ни фига! Это ты блондинкой раньше была, а потом перекрасилась и стала мелированной, но для гадалки такие слова непривычные, поэтому она тебя Пегой окрестила.
– Дуся, уймись, – перекосилась Ксения. – Даже если и назвала она меня так… Она же приходила, когда я еще не перекрашенная была! Блондиночкой я была, так что здесь нестыковочка!
Дуся насупился:
– Недобрая ты… А я еще хотел с тобой семью организовать, детей тебе родить… Ты это была. Гадалка постоянно за нами следила, все мечтала денег побольше высмотреть… А ведь ты и подстриглась не ради Капелькина, а чтобы кто-нибудь случайно не узнал, что в тот день с Плюшкиной блондинка была. Ты подумала, что сейчас-то Андрей Григорьевич начнет всех свидетелей по-настоящему трясти, и кто знает, у кого какие воспоминания всплывут… А гадалка о тебе говорила. Да и вообще – она тебя и по фотографии узнала, и рассказала, что ты и есть хозяйка дома. И у меня с Левашовой сразу вопрос решился. Я ведь столько думал – ну на кой ляд она настояла на том, чтобы ее из завещания выкинули. А она просто боялась. Может, догадывалась, может, знала чего, только понимала: останься она наследницей, ты ее вместе с дитем со свету сживешь.
– Сейчас я позову Толика, и он скрутит тебя в бараний рог, – медленно проговорила Ксения, глядя на перистые облака за окном. – Будешь знать, как несчастную девушку беспричинно оскорблять недоверием.
– Не, я же не беспричинно. Я ведь даже бутылку из-под «Неразлучников» притащил! Это же в ней димедрол плюхался, а на ней твои отпечатки пальцев, между прочим.
– Бутылку… Так ведь ее разбили?.. Ее Марфа Николаевна разбила! А осколки выбросила в мусорный контейнер, она сама сказала! – всполошилась Ксения.
– А вот и нетушки! Она же тоже не совсем глупая, она припрятала бутылочку, а я нашел! – Дуся не стал говорить, что бутылка совсем другая, он ее у Левашовой взял. – Рассказывай, нечего себя жалеть. Ты же даже отца не пощадила. Так зачем же, Ксения? Чего не хватало-то?
Ксения резко поднялась, подошла к шкафу и налила себе полный стакан водки. Опрокинула его и только после этого брякнулась в кресло. Глаза ее тут же загорелись, губы искривились в жалкой улыбке, а ноги сами собой закинулись одна на другую.
В ушах у Дуси что-то жалобно тренькнуло. «Ах да, это же мелодия свадебного марша, – догадался он, – струна вот лопнула…»
– Чего не хватало? Да ничего! Свободы не хватало, любви не хватало, денег всегда не хватало! Ничего не хватало! – в унисон лопнувшим струнам взвизгнула Ксения.
– Те… тебе? – осипшим голосом прохрипел Дуся. – Тебе не хватало денег? Свободы?
– Да, милый братик, да! А еще я очень боялась. С малых лет боялась, что меня отдадут в монастырь! Ну чего ты скалишься-то! Ты знаешь, что… В общем, слушай, не перебивай, а то вообще ничего не расскажу.
Когда была жива мать Ксении, она все время проводила с дочерью. Девочка не только постоянно толкалась возле ее юбки, но училась всему, что та умела: вязать, рисовать, шить, вышивать. Неожиданно у маленькой Ксюши обнаружилось редкое дарование – девочка вышивала изумительные шелковые картины: море с кораблями, портреты известных людей, иконы, натюрморты у нее получались как натуральные. На это стали обращать внимание, кое-кто даже купил несколько работ, правда, за мизерную цену. Неизвестно, кто надоумил отца, но тот вдруг решил, что выгоднее всего пойдут вышитые иконы, и заставил девочку вышить несколько работ. Они имели шумный успех и принесли солидную выручку. Отец ликовал – при минимальных затратах получалась сумасшедшая выгода! Загвоздка была лишь в одном: дочери быстро надоело вышивать коммерческие полотна, и она стала капризничать. Заставить ее не было никакой возможности – за ребенка горой встала мать.
«У девочки должно быть детство! Нельзя, чтобы талант для ребенка стал бичом!» – высказывала она мужу.
Нельзя сказать, что тот сильно прислушивался, но и откровенно принуждать ребенка к творению побаивался – имя Ксении уже было на слуху, могли пойти нехорошие сплетни, а это с иконами несовместимо. Но потом мать Ксюши умерла. Сейчас уже невозможно точно сказать: по болезни или так кто посодействовал, но после ее кончины для Ксении наступил ад. Отец засаживал девчушку за полотна с утра до вечера. Утрата не прошла для нее бесследно – девочка не могла уже так мастерски работать, врачи, которых отец в огромных количествах приволакивал к дочери, в один голос твердили, что это, мол, временная депрессия, девочке достаточно немного окрепнуть и она все восстановит. Но… время шло, а ее талант не возвращался – картины получались скучными и пресными, и никакой огонек в них не светился. И тогда Алекса осенило: дочь надо поместить в монастырь, и, проникнувшись атмосферой святости, девочка с легкостью начнет создавать шедевры! Он уже нашел место, уже созвонился со знакомым настоятелем, даже притащил кое-какой взнос на развитие монастыря, но тот твердил одно: девушка должна прийти сама, в конце концов, монастырь – это не тюрьма, и силком никто ее туда не запихнет. Но сама Ксения никак не могла решить, что ее место в монастыре. И тогда Алекс создал довольно жесткие условия. Девочка должна была работать, работать и работать. Конечно, учиться она должна лучше всех, это само собой, а во время каникул ее отправляли нянчить детей к какой-то знакомой бабке, которая исправно ставила ее на колени три раза в сутки и вместо отдыха заставляла читать Библию и твердить молитвы. Малейшее неповиновение строго каралось отлучением от стола. Она так и жила: работала, училась, вела дом. Несмотря на то что Алекс занимал уже серьезную должность и в доме водились деньги, прислуги у них не было. Девочка взрослела, но ничего не менялось. Она уже молила бога, чтобы отец женился, но тот вел, как он говаривал, строгую жизнь и изменять покойной жене не собирался.
