Наталья Александрова - Рагу из любимого дядюшки
— Проснись, Витька! Проснись, бревно бесчувственное!
Витька хотел сказать тропическому чудовищу, что и так не спит, но тут он действительно проснулся.
В момент пробуждения ему показалось, что сон продолжается и что чудовище из сна по-прежнему треплет его, но тут он наконец окончательно пришел в себя и узнал Зинаиду.
Законная жена трясла Витьку, щипала за щеки и повторяла:
— Да проснись же ты наконец, изверг! Проснись, урод! Проснись, козлище!
Да, это, несомненно, была жена.
— Чего тебе надо? — огрызнулся Стамескин. — Что ты человеку поспать не даешь? Я, может, на работе утомившись и ночью выспаться желаю!
— Ты, козлище, послушай. — Зинаида подняла толстый палец. — За стенкой чтой-то творится.
— Что там может твориться, — отмахнулся Витька, попытавшись повернуться на бок и снова заснуть.
— Да говорят тебе, уроду, — не спи! Сперва там вроде гремели, потом ругались, потом бегали, а теперь стукот какой-то…
— Да это бабка Соня, ведьма старая, уборку не ко времени затеяла, — отмахнулся Витька и тут совсем проснулся и вспомнил, что старуха-соседка уж больше месяца на кладбище. Он сел на кровати и прислушался. Из-за стены действительно доносился слабый ритмичный стук.
— Ну и стучат, — недовольно проговорил он, — ну и пусть стучат, а нам-то что за дело?
— Да? — взвизгнула Зинаида, готовясь закатить истерику. — А ежели они там пожар устроят — мы ведь тоже сгорим! А ежели там чего стрясется — к тебе же Васильич, участковый, притащится!
Витька понял, что ему не отвертеться, поднялся с постели и натянул пузырящиеся на коленях тренировочные штаны. С тяжелым вздохом он выбрался на улицу и ткнулся в соседскую дверь.
На ней, как и накануне, висел амбарный замок. Ключа у Витьки не было, и он хотел уже вернуться в теплую постель, но для порядка дошел до забитого досками окна кухни.
В доски кто-то стучал.
— Эй, ты кто тут? — недовольно осведомился Витька. — Ты чего людям спать-то мешаешь?
— Добрый тшеловек, — послышался изнутри приглушенный незнакомый голос с заметным акцентом, — выпускайт меня, поджалуйста!
— Чегой-то? — Витька отступил от окна. — Не я тебя запирал — не мне выпускать! Шляется по чужим домам, а мне не спать из-за него!
— Добрый тшеловек, — заныл незнакомец, — я тебе давайт мани… деньги!
— О! — Витька обрадовался. Выходит, не зря он вылез из теплой постели. — Деньги — это разговор! Деньги — это хорошо!
— Ну, так выпускайт, выпускайт меня!
— Ага, я тебя выпушу — а ну как ты меня обманешь? Ты сперва мне бабки давай, а уж после…
В щелку между двумя досками высунулся уголок зеленоватой купюры. Витька вытащил бумажку и уставился на нее в восторге.
— Никак баксы?
— Выпускайт меня — я тебе еще твенти… двадцать дам! — донесся из окна приглушенный голос.
— Сто, — отрезал Витька.
В нем неожиданно проснулся настоящий бизнесмен.
В конце концов сошлись на пятидесяти, и Витька побежал в дровяной сарай за топором.
Когда он оторвал от окна доски, оттуда выбрался немолодой крупный мужик явно иностранного происхождения. Мужик потирал затылок, на котором явственно выделялась здоровенная шишка. Он отдал Витьке обещанные деньги и, кряхтя и спотыкаясь, потащился к станции.
Витька спрятал доллары в задний карман штанов и подумал, что прав политик Жириновский: распоясались американцы, всюду свой нос суют! Вот уж и в бабкину избу пролезли!
— Ну, чего там было-то? — поинтересовалась Зинаида, когда супруг забрался обратно в постель.
— Да козел соседский забрался, — ответил Витька честным голосом, — не пойму, как его угораздило!
Я думала, что не засну в эту ночь, потому что алмазы жгли мне шею, я так и не решилась с ними расстаться, но стоило плюхнуться на диван, как сон сморил нас с котом буквально сразу.
Наутро я договорилась о визите к Ивану Францевичу и полетела к нему, забыв позавтракать.
Парфеныч встретил меня, как старую знакомую, Шторм смотрел с симпатией и дружелюбно вилял хвостом. Глядишь, скоро он будет меня облизывать!
— Иван Францевич ждет, — с уважением проговорил Парфеныч и проводил меня до дверей кабинета.
Темная массивная мебель, бархатные портьеры, портреты и гравюры на стенах… Я поняла, как мне хотелось снова оказаться здесь, как не хватало этого патриархального уюта!
Ювелир спешил мне навстречу в той же домашней темно-бордовой куртке и шелковом шейном платке. Видно было, что он чрезвычайно заинтригован, ему очень хочется узнать, какие у меня новости, но хорошее воспитание не позволяет сразу набрасываться на меня с вопросами.
Старик склонился к моей руке, потом крикнул в коридор:
— Парфеныч, сообрази-ка нам кофейку!
— Вы же всегда предпочитаете чай? — удивленно спросила я.
— Что-то подсказывает мне, что сегодня особенный день и можно поступать необычно! — Ювелир заговорщически улыбнулся. — Кроме того, Сонечка, вы обязательно должны попробовать замечательный кофе Парфеныча!
Иван Францевич подвел меня к низкому столику и усадил на мое обычное место.
Надо же, у меня уже есть в этом кабинете свое место! Постепенно я становлюсь здесь своим человеком!
Парфеныч внес поднос с маленькими кофейными чашечками, традиционным печеньем и конфетами. Я поднесла к губам кофе.
Это действительно был божественный напиток — очень густой, очень крепкий, очень сладкий. Я всегда считала, что настоящие знатоки пьют кофе без сахара, но этот кофе мог дать сто очков всему, что я пробовала до сих пор.
Я ждала, когда Иван Францевич произнесет свою любимую фразу: «Ешьте шоколад, Сонечка, он очень полезен для головы», но ювелир, должно быть, не находил себе места от любопытства и, едва скрывая нетерпение, произнес:
— Сонечка, умоляю вас, скажите — неужели… я по вашей интонации предположил… неужели вам удалось найти?
Он не сказал, что найти, но мы друг друга прекрасно поняли.
Я оттянула воротник свитера и сняла с шеи замшевый мешочек.
— Неужели! — воскликнул ювелир с неожиданным для его возраста и профессии юношеским восторгом.
Он поставил чашку, расплескав кофе, схватил мешочек и бросился к письменному столу.
Голубоватые камешки с тихим стуком посыпались на глянцевую поверхность столешницы. Иван Францевич достал ювелирную лупу, пинцет и углубился в изучение камней.
Больше всего это напоминало священнодействие.
В кабинете наступила тишина, изредка нарушаемая восхищенными вздохами и молитвенными причитаниями:
— Какая чистота! Ни одного изъяна! А какой исключительный оттенок! Нет, их репутация не преувеличена! — Наконец он положил лупу и поднял на меня просветленный, восторженный взгляд. — Я счастлив, что дожил до этого дня! Поверьте мне, Сонечка, я всю жизнь имею дело с драгоценными камнями, но такой исключительной коллекции мне прежде не доводилось видеть!
— Значит, это действительно те самые «алмазы розовой антилопы», о которых говорилось в дореволюционной статье?
— Никаких сомнений!
— И вы действительно «поможете мне с ними разобраться», как писала прабабушка в своем письме?
— Сонечка! Даже если бы я не хотел сделать для вас все возможное ради памяти Софьи Алексеевны, я просто счастлив был бы заняться вашими камнями! Это мечта каждого ювелира — огранить такие алмазы, тем самым пробудить их, раскрыть их красоту, а потом создать из них произведения искусства! Это мечта… но… — Он замялся.
— Но?
— Но я, к сожалению, не смогу один выплатить вам всю их стоимость. Поверьте, я довольно обеспечен, но эти камни уникальны и невероятно дороги, а я непременно хочу, чтобы вы получили за них настоящую цену. Поэтому мне придется обратиться к некоторым из своих коллег, чтобы приобрести камни совместно с ними.
— Иван Францевич, дорогой, я вовсе не собираюсь торопить вас с деньгами! Если вам потребуется долгое время, чтобы огранить и реализовать эти алмазы, — меня это нисколько не пугает…
— Нет, Сонечка, я человек далеко не молодой, со мной всякое может случиться, а огранка и оформление таких камней — дело долгое. Я не хочу, чтобы после моей смерти у вас были какие-то неприятности или проблемы, и решу этот вопрос по возможности быстро…
— Иван Францевич, дорогой, я уверена, что вы проживете еще очень много лет… Но, впрочем, я полностью доверяю вам и полагаюсь на ваш опыт и на ваши знания. Делайте, как считаете нужным.
И тут наконец он произнес свою постоянную фразу:
— Ешьте шоколад, Сонечка, он очень полезен для головы!
Я наелась шоколаду до отвала и еще многого другого. Понемногу в голове все улеглось, и я поверила, что теперь являюсь владелицей пятидесяти двух алмазов и что стоят они огромных денег. Спасибо тебе, Софья Алексеевна, что сохранила для правнучки такое наследство!
— Иван Францевич, — начала я нерешительно, — я все понимаю, но я… я не хочу с ними окончательно расставаться. Хочется иметь что-то на память о прабабушке. Вы меня понимаете?
